Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

глазах людей, его не знающих, ширмами, за коими скрывается полное отсутствие мысли и совершенное отсутствие всяких умственных понятий. Дел государственных для него не существует; он и понять их не может; отечество для него слово без всякого значения, пустой звук; все заботы его сосредоточены исключительно на двух предметах: быть как можно чаще приглашаему ко двору и всегда знать в точности степень придворной силы и влияния каждого царедворца. Князь Василий Андреевич счастлив, когда может не заниматься серьезными делами; дел этих он вовсе не понимает: теряется в мелочах, в пустяках; высшие соображения для него недоступны, а слова «реформа» и «прогресс» бросают его в лихорадку»[413].

Там же[414] Долгоруков пишет о Владимире Андреевиче Долгорукове, что он «столь же неспособен, как и брат его, такой же придворный пройдоха, но бескорыстием его не отличается». Характеристика Владимира Андреевича у Долгорукова совпадает с той, которую дает ему Б. Н. Чичерин[415]. Впрочем, следует отметить, что последний имел в руках «Очерки» Долгорукова и они оказали влияние на его мнение.

43

А. Е. Тимашев. Для дополнения можно привести характеристику его в «Правде о России»[416]:

«На место Дубельта назначен Александром А. Е. Тимашев, дотоле известный лишь замечательным дарованием рисовать карикатуры. Тимашев — человек умный и на деньгу не жадный, два качества, весьма редкие в царской дворне; обхождение его прилично и вежливо, но он чрезвычайно склонен к самовластию, к деспотизму; одним словом, он в полном смысле слова то, что в России называют «николаевский человек», поклонник системы Николая Павловича, коего он готов даже превзойти в суровости и в жестокости, если б ему только дали волю. В прошлом, 1859 году, он ездил за границу, был в Париже и на водах в Виши и во время своего заграничного путешествия рассуждал, как человек образованный (потому что в уме у него недостатка нет); иногда случалось ему даже отпускать фразы с некоторым оттенком либерализма (нельзя же, хотя бы и жандармскому генералу, в Париже говорить, как в Чухломе!). Но посмотрите на Тимашева в России и полюбуйтесь им! Взгляните на него в России, коею он управляет, потому что у нас тайная полиция всевластна и всемогуща, а неспособность и бесхарактерность князя Василия Андреевича [Долгорукова] оставляют полный простор разгулу железной энергии Тимашева (из коего, при слабости государя, мог бы при других политических обстоятельствах и при ином неотразимом духе века выйти новый Аракчеев). Тимашев — настоящий татарин, переодетый в европейское платье; его политические правила — тройной экстракт деспотизма, и он из числа людей, провидением посылаемых на землю для гибели тех царских династий, на службе коих они состоят»[417]. Разговор в январе 1858 года имел место на балу у княгини Марии Александровны Долгоруковой[418].

44

О Потапове ср. «Le Véridique»[419].

45

А. Д. Меншиков. Об отношениях Меншикова к Петру Долгоруков говорит[420]: «Мы не унизимся до повторения позорных подробностей скандальной хроники того времени»[421]. Подобные сплетни, действительно, ходили уже при жизни Петра[422].

46

Граф П. И. Ягужинский. Долгоруков говорит о нем: «Павел Ягужинский, литовец по происхождению, сын школьного учителя, был денщиком у Петра I. Мы слишком уважаем себя, чтобы входить в подробности происхождения его фавора»[423].

Об этом говорят и современники[424].

47

Ф. Ф. Вигель[425].

48

А. Н. Муравьев[426].

49

Граф А. П. Шувалов и С. Д. Нарышкина. Об этом же эпизоде пишет и А. О. Смирнова-Россет. «Этот пройдоха, — говорит она про Шувалова, — чтоб сделать карьеру, просил руки Софьи Нарышкиной, когда она уже была в чахотке. У нее был дом на набережной и 25 тыс. асс… дохода; Александр I был очень скуп. Но эта свадьба не состоялась, а в вознаграждение его послали секретарем к Татищеву в Вену»[427].

50

Графиня Фекла Игнатьевна Шувалова, урожд. Валентинович. О ней находим сведения у А. О. Смирновой-Россет, вполне совпадающие с теми, которые дает Долгоруков. «Фекла Валентинович, — пишет Смирнова, — была сперва замужем за князем Платоном Зубовым. Как все старики, он ее обожал, баловал как дитя. Ей было 16 лет, когда он увидал ее в одном из предместий Вильны, на возу одну; меньшая сестра ее метала, а мать сидела перед домом и работала. Зубов подошел к старушке и предложил ей денег, если Фекла согласится быть его любовницей… Старуха вскрикнула, что скорее умрет, чем переживет срам своей дочери. Тогда Зубов предложил жениться». После свадьбы он повез жену в свое лифляндское именье Руэнталь. Когда умер Зубов — все его «огромное имение и громадное количество бриллиантов» перешло к ней. «Оставшись вдовой в таких молодых летах, с процессом на руках, Фекла нашлась среди затруднительных обстоятельств. Н. П. Новосильцев был в Варшаве статс-секретарем по польским делам; она его вызвала, и он принялся за ее дела, обещал много и сделал еще более; она ласкала старого и уродливого развратника мыслью, что выйдет за него замуж. Только что процесс был выигран, она поехала в Вену оканчивать свое светское воспитание и встретила там графа Шувалова… Фекла была в полном цвете красы. Она выучилась болтать по-французски и была потом принята аристократическим обществом: танцевала мазурочку пани так, что все старички приходили в неистовый восторг. Тут она вышла замуж за графа Шувалова и поехала во Флоренцию, где они прожили. Свадьба их была в Лейпциге, в греческой церкви; там родился их старший сын… (которого записали), как законнорожденного… Фекла, поселившись в Петербурге, с удивительным тактом сделала себе положение. Она прежде была на коронации уже как графиня Шувалова… Когда она представлялась императрице, я ее видела. Она была как-то пышно хороша; руки, шея, глаза, волоса — у нее все было классически хорошо»[428].

Пушкин отзывается о графине Ф. И. Шуваловой: «кокетка польская, т. е. очень неблагопристойная»[429].

51

О связях Н. И. Греча с III Отделением. [430]

52