Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

35

Князь А. М. Горчаков. В дополнение к характеристике А. М. Горчакова даем открытое письмо к нему Долгорукова[404]:

«Почтеннейший князь Александр Михайлович, в ответах Ваших на депеши трех держав по делам польским Вы приписываете польские события «влиянию химерических страстей и действию революционной пропаганды». Скажите, ради Бога, каким образом Вы, князь, человек умный, могли прибегнуть к доводу столь неосновательному и — извините откровенность старого друга — столь пошлому? Ведь иностранные журналы уже подняли Вас на смех за этот ответ — энергичный выпад князя Горчакова против космополитической революции, которой он приписывает все современные несчастия, составляет обязательную часть всех дипломатических депеш русского кабинета… Это общее место русского кабинета, которое по очереди заимствовали друг у друга, по мере надобности, все европейские правительства и так далее… Ведь Вы, почтенный князь, слишком умны, чтобы верить в такую нелепость, будто польские события произведены пропагандой: ведь Вы знаете, что поляков Николай давил и душил, Александр II постоянно надувал. Ведь Вы понимаете, что никакая пропаганда не может довести нацию безоружную до возможности борьбы с войском вооруженным, если нация эта не доведена до крайности исступления…

Двадцать лет (1839–1860) находился я с Вами в отношениях самых дружеских, и нет, может быть, предмета, о котором мы бы с Вами не говорили. Неоднократно слышал я от Вас мудрое изречение: «Без ошибок правительств — революции невозможны; в революции всегда кроется вина правительства…»

Вспомните, князь, Ваше прошедшее: весьма немногие из русских сановников могут похвалиться подобными воспоминаниями. Когда весь служащий мир кланялся Нессельроде и ползал перед Бенкендорфом, Вы держали себя благородно в отношениях и к тому и к другому. Вступив в министерство, Вы выхлопотали уничтожение высокой таксы заграничных пашпортов и право заграничного путешествия для всех; вы много способствовали учреждению Совета министров; два раза в Совете министров Вы спасли от запрещения «Русский Вестник» (в то время не обещавший того, что в нем видим ныне); в 1858 году Вы спасли от ссылки в Вятку Ивана Сергеевича Аксакова, когда правительство сделало глупость запретить его «Парус». Вы несколько раз объявляли, что выйдете в отставку, если сделаны будут на поприще дипломатическом такие-то или такие-то назначения, и назначения эти не состоялись… Вы, князь, можете приобрести себе великое имя в истории. Убедите Александра Николаевича даровать России конституцию, а Польше предоставить отдельное существование: это единственно возможная мирная развязка запутанного русско-польского «спроса; оставаться министром под условием хвалить чужие глупости и повторять чужие пошлости — весьма не лестно; вспомните слова, мне Вами сказанные при вступлении Вашем в министерство: «Хорошим и полезным отечеству министром может быть лишь человек, всегда следующий своим убеждениям и, следовательно, всегда готовый подать в отставку».

Долгоруков был в хороших отношениях с Горчаковым и был о нем первое время очень высокого мнения. «Князя Горчакова надобно беречь, — писал он 23 ноября 1857 года Погодину. — Он может быть много полезным, а его и без того при дворе хамы в звездах и в лентах стараются подкопать и заменить хитрым Киселевым, старым другом Нессельроде. Князя Горчакова при дворе многие ненавидят, что он не кланяется и не старается угождать разным сиятельным хамам»[405]. Впоследствии, как видим, Долгоруков разочаровался в канцлере.

36

Дворня графов Шереметевых… Грандиозные размеры крепостной дворни графов Шереметевых вошли в XVIII веке в поговорку. Действительно, в одном подмосковном имении Кускове с селом Вешняковом «штат» состоял в 1786 году из 215 человек, не считая театра и оркестра и сезонных рабочих[406].

37

Командировка князя В. А. Долгорукова в Сербию в 1837 году. 3 февраля 1835 года князь Милош Обренович под давлением сербских землевладельцев издал новый государственный устав (статут), ограничивавший власть князя в пользу «державного совета», ответственного перед народной скупщиной. Устав вызвал недовольство Турции, Австрии и России. Бестактное поведение вновь назначенного в Сербию русского консула, барона П. И. Рикмана, способствовало еще большему охлаждению между Россией и Сербией. Рикман покинул Сербию в июле 1835 года. В начале 1836 года он частным образом сообщил Милошу к руководству составленный в русском Министерстве иностранных дел «базис для устава Сербии», который, однако, Милошем был отклонен, благодаря чему отношения между Россией и Сербией еще более ухудшились. Создавшимся положением воспользовались Англия и Австрия, у которых с 1836 года в Сербии находились постоянные агенты. Особенное беспокойство вызывало в России возрастающее влияние в Сербии Англии. Чтобы противодействовать сближению Сербии с Англией, в октябре 1837 года из Петербурга был послан князь В. А. Долгоруков с особым поручением от императора. Долгоруков добился согласия Милоша на изменение устава на началах базиса и учреждения «совета старейшин» (соответствующий указ был издан 16 октября 1837 года), после чего последовало восстановление дружеских отношений между обоими государствами и в Сербии было учреждено русское консульство. В 1839 году устав в русской редакции, несмотря на противодействие Англии в Константинополе, был утвержден особым гатти-шерифом султана. Таким образом, рассказ П. В. Долгорукова о бесплодности миссии князя Василия Алексеевича не соответствует действительности.

38

Л. В. Дубельт. В «Правде о России» Долгоруков дает яркую характеристику III Отделения при Дубельте[407]:

«Николай Павлович, вступив на престол, восстановил тайную полицию под именем III Отделения Собственной канцелярии, подчинил ей корпус жандармов и вверил это гнусное управление Александру Христофоровичу Бенкендорфу, человеку способностей самых ограниченных, ветреному, легкомысленному, пустому, но вместе с тем злопамятному и мстительному. Бенкендорф, мот и весьма неразборчивый на средства наживать деньги, был всеми презираем и на старости лет являл смешное зрелище седовласого Сердечкина. В первые годы существования III Отделения всеми его делами управлял бывший тогда статс-секретарем Александр Николаевич Мордвинов, человек крутой и суровый, но умный и бескорыстный. Честность Мордвинова нажила ему (как всегда бывает в Петербурге) кучу врагов, и они стали под него подкапываться, искали всех средств, чтобы ему повредить… Мордвинов был удален от службы. На место его назначен был Леонтий Васильевич Дубельт, столь гнусно памятный в летописях Николаевского царствования, сын лифляндского латыша-крестьянина, поступившего в военную службу и с офицерским чином приобретшего дворянское достоинство, Дубельт — человек ума необыкновенного, но в высшей степени жадный, корыстный и безразборчивый. Честь, совесть, душа, все это для него одни слова, пустые звуки. Лучшим средством к обогащению в России служат административные злоупотребления и отсутствие гласности, и потому Дубельт в 17-летнее свое пребывание на пашалыке