Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

В заключение приведем несколько анекдотов о Панине, сообщаемых Долгоруковым в «Правде о России»[449].

«Однажды, быв у него в салоне и разговаривая с ним, мы слышали от него следующие слова: «не следует допускать в России адвокатуры, потому что опасно распространять знание законов вне круга лиц служащих». Другой раз он дал предписание по Министерству юстиции не увольнять за границу тех из чиновников, которые не прослужили полных пяти лет; потом новый циркуляр: не пускать за границу тех, которые не прослужили десяти лет, кроме случая болезни, и то по свидетельству врача, отряженного от Министерства юстиции… В 1852 году он предписал всем высшим чиновникам своего ведомства наблюдать за частной жизнью подчиненных и доносить о ней министру. Как-то ему показалось, что в Московском сенате бумага, чернила и перья обходятся слишком дорого. Он предписал высылать их из Петербурга. А как бумага покупаема была на фабриках, находящихся невдалеке от Москвы, то пришлось возить ее с фабрик в Петербург и потом опять в Москву. В другом случае он запретил всем чиновникам Министерства юстиции, кроме обер-прокуроров, иметь тяжебные дела без разрешения министра юстиции. Таким образом, если с лицом, служащим по Министерству юстиции, кто-либо заводит тяжбу об имении или о чем другом, то он должен просить разрешения министра, прежде чем осмелится защищать свои права.

Присутственные места представляют свои отчеты в начале года за год истекший. Николай Павлович, взглянув однажды случайно на сенатские отчеты, увидел, что к 1 января остались дела нерешенные и, ничего не обдумав, ничего не сообразив, приказал министру юстиции сделать выговор обер-прокурорам. Эти последние объяснили Панину, что для апелляции по делам существуют сроки, прежде истечения коих нельзя по закону приступать к рассмотрению дел, что сроки еще не истекли. Панин отказался передать государю объяснения обер-прокуроров, оправдания справедливые, основанные на законе, и, по своему обыкновению свысока, как будто проповедуя какой-либо несомненный догмат, объявил им, что государь всегда прав и никогда ошибаться не может. Последствием этого глупейшего дела было прибавление нового официального обмана ко всем прочим, столь многочисленным, коими обильно русское управление. Теперь к 1 января дела нерешенные и невыслушанные означаются выслушанными, но требующими дальнейших справок и потому отложенными до нового доклада».

А. А. Суворов. «Князь Александр Аркадьевич, родившийся в 1806 году, внук знаменитого полководца того же имени, получил воспитание в Швейцарии. Замешанный в заговор 14 декабря 1825 года, он был обязан сперва помилованием, а потом быстрой карьерой тому восхищению, которое император Николай питал к памяти знаменитого Суворова. Князь Александр — человек большой моральной силы: возвышенное благородство и неоспоримая прямизна соединяются в нем с большой придворной тонкостью, но того рода тонкостью, которая, давая ему знание людей и человеческого сердца, никогда не сведет его с пути чести. У него прекрасное сердце, всегда готовое оказать услугу, облегчить несчастных; он отличается примерным бескорыстием, и всякое доброе, благородное, честное чувство всегда найдет отзвук в его душе. Все эти качества, понятно, делают его ненавистным петербургской камарилье; со своей стороны он сам, вместо того чтобы, подобно большинству высоких сановников, заискивать у этой недостойной камарильи, не упускает случая бороться с ней. Уже неоднократно камарилья пыталась внушить государю, что князь Суворов был бы чрезвычайно полезен на посту генерал-губернатора Кавказа; но эти попытки, имевшие целью удалить этого благородного вельможу, до сих пор не увенчались успехом»[450].

«И. И. Тымовскому, статс-секретарю по делам королевства Польского, более 60-ти лет. Это один из тех поляков, которые ради личного спокойствия примкнули к режиму, установившемуся в царствование Николая, хотя и мечтали о лучших днях, о более здравой и человечной политике, так как понимали, что режим эпохи, о которой мы говорим, представлял собою насмешку над человеческим здравым смыслом и оскорбление величия Божия. Тымовский — один из тех поляков, которые будут превосходными патриотами в тот день, когда это будет безопасно»[451].

«Генерал Чевкин, начальник путей сообщения, родившийся в 1803 году, человек очень умный, очень образованный, очень трудолюбивый, но все эти качества совершенно испорчены его тяжелым характером в соединении с безмерным честолюбием. Его характер приводит его постоянно к ссорам со всеми и делает его совершенно неприятным для всех, кому приходится иметь с ним дело; с другой стороны, его честолюбие толкает его иной раз к уступкам, на которые он не должен был бы идти, и все время у него проходит в том, что он ссорится, потом уступает придворным влияниям, потом снова ссорится со всеми. Он превосходно себя держал в вопросе об освобождении крестьян, но, за этим исключением, всегда противился всем другим реформам. В итоге, это стародур с либеральной фразеологией; он долго служил при императоре Николае, у которого состоял флигель-адъютантом; а те, кто служил при Николае, мало к чему годны в политике. Император Николай не любил его, так как находил в нем какую-то долю ума; эта полунемилость заставила общественное мнение говорить, что Чевкин, как и Михаил Муравьев, который тоже находился в полунемилости, должны быть людьми способными, раз Николай их не любил. После смерти этого государя Чевкин был призван на пост министра, и несколько позже, в 1857 году, Муравьев тоже был назначен министром государственных имуществ. На этот раз общественное мнение впало в ошибку, с той разницей, что Чевкин, как мы сказали, вел себя хорошо в вопросе эмансипации, а Муравьев — очень плохо как в этом вопросе, так и в других. Были вынуждены удалить Муравьева в декабре 1861 года, и только усердное ухаживание за великим князем Константином было причиной сохранения Чевкина у власти. Ныне (1862), после июньской реакции, последний вернулся опять в свой естественный элемент»[452].

«Формалист по привычкам, всессорящийся [употребляем русское выражение самого Долгорукова] по характеру, резкий в приемах, желчный в выражениях, Чевкин, несмотря на замечательный ум, заставил себя все-таки ненавидеть и, подобно Панину, вызывал неприязнь общественного мнения, требовавшего его устранения. Ему предлагали подать в отставку, но так как он принес России меньше вреда, чем граф Панин, он не получил фантастического рескрипта (настоящая фантазия — потому что в этих рескриптах рассказывалось то, чего никогда в жизни не было)»[453].

58

Убийство Петра III. Долгоруков говорит об известном письме Алексея Орлова, которым он извещал Екатерину II о смерти Петра III: «Свершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором [Барятинским]; не успели мы разнять, сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. А его уже не