Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов

Как ни чувствовал себя плохо старейшина, но велел, чтобы одели его и вывели на внешнюю пристройку на горнем этаже. Две молодицы держали Гостомысла под руки… Возле сенного крыльца, внизу под ним, ожидая родню стоял брат старейшины, седой как лунь, с многочисленным семейством и сестра с дочерьми, — мужа своего она потеряла три года назад. А погиб зазря: варяги напали ночью на привале, — караульных ловко, без звука прирезали, а потом и остальных…

— Парус! Парус! — закричали рядом, и Никита увидел, как рассекая спокойные воды Волхова вынырнула из-за поворота реки крутобокая лодья, шедшая под ветром. На палубе, опершись о меч, находился молодой княжич, а рядом с ним в длинных белых полотняных одеждах с покрытой по- вдовьи головой его мать Умила, которую новгородцы постарше помнили совсем ещё маленькой озорной девчонкой…

Она стала пристально всматриваться в толпу, ища глазами отца, дядю и тётку, но не могла отыскать, повернулась к сыну и что-то сказала ему, видно, забеспокоилась… Хотя её оповестили о плохом самочувствии Гостомысла, а дядя и тётка не вышли встречать — остались возле больного…

На лодье убрали паруса, гребцы взмахнули вёслами и причалили аккурат около моста… Сбросили сходни.

Рюрик, поддерживая за локоть мать, помог ей сойти на берег.

— Слава! Слава! — раздалось вокруг, и в воздух взлетели блинчатые новгородские колпаки, которые носило на головах всё мужское население…

Новгородцы ждали с нетерпением приезда Рюрика и Умилы, рады им и вот теперь неистово выражали свои чувства.

Умиле и её сыну подали коней, они сели на них и поскакали к дому Гостомысла.

Как только Умила и Рюрик поравнялись с Никитой, он пристально взглянул в лицо будущего новгородского старейшины, чтобы лучше его запомнить. Будто открылось ему на миг грядущее[246]…

Рюрик выглядел старше своих двадцати лет. Белокурые волосы, как у деда (купцы киевские неделю назад являлись перед очи Гостомысла, когда ему было лучше), прямо спускались на плечи, скулы вразлёт и прямой нос, как у славян с берегов Варяжского моря, глаза цвета… Вот глаза-то Никита не рассмотрел, кажется, тёмные… Лоб у княжича высокий, открытый, шея короткая, мощная, с которой свисала золотая тяжёлая цепь. Мускулистые руки, покатые сильные плечи и узкая талия выдавали в нём неутомимого ловкого бойца. Чувствовалось, что мать гордилась сыном; приветствуя собравшихся взмахом руки, она нет-нет да и взглядывала любовно на Рюрика.

Резвые кони вынеслись на подворье к Гостомыслу, ворота за ними закрылись, дружинники старейшины выкатили народу беременные, вёдер на тридцать, бочки с крепким мёдом, не пожалели даже напитки лучшего вкуса — с соком из зрелых прошлогодних вишен, — пей, гуляй, братва, веселись!

Никита с Горыней и их друзья-купцы потихоньку выбрались из людского скопища: ведали, чем завершается эта хмельная кутерьма… И здесь, в Новгороде, и дома, в Киеве…

По дороге к Людину концу, на котором располагались купцы иногородние и иноземные, завели разговор о торговых делах.

— Говорил Ратибору не брать столько сотового меду… У новгородцев своего невпроворот! — сказал Горыня.

— Верно. А воловьи кожи идут за милую душу.

— Я быков тут мало видал. И в те разы, когда приезжал сюда.

— Гостомысл, помнишь, баял, что сотовым мёдом торговать с водью[247] выгодно… Может, махнуть с купцами новгородскими? — предложил Горыня.

— Дело, — согласился Никита. — Только разрешат ли нам?.. Теперь надобно внука старейшины просить, сам-то, сказывают, при смерти.

— Жалко старейшину… Разумный муж, — заключил Горыня.

— Как-то Рюрик Новгородом будет править? — спросил участливо Никита.

— Не переживай, управится, — засмеялся его ДРУГ.

— Вот что, идём к Селяну, — вдруг предложил Никита.

Селян, Полянский купец, ходивший в Византию кормчим на судне Аскольда, жил сейчас при кораблях, стоящих на приколе у берега Ильмень-озера. Его Аскольд и Вышата, снаряжая торговых людей в земли словен ильменских, поставили начальным над ними и выделили два корабля. Решили так: на одном пойдут древлянские купцы, на другом — Полянские.

А по уговору с Ратибором и Умнаем Никита и Горыня должны будут возвернуться сразу на Припять, где к тому времени уже зачнут рубить дома на пожарище… Велено им: после продажи сотового мёда, шкур и воловьих кож привезти топоры, молотки, пилы, гвозди.

По малой хворости Селян не пошёл на встречу Рюрика и Умилы: отлёживался на палубе, подставив солнышку лицо и закрыв глаза.

Никита и Горыня удивились, увидев товарища в безмятежном настрое: дел куча, торги идут из рук вон плохо… И сказали об этом Селяну. А тот, улыбнувшись ответил:

— Ничего, всё поправим… Бывало и хуже. Вот, скажем, когда возили мы продавать воск в Александрию… Нам тогда хазарские купцы перебежали дорогу, а мы развернулись да и в земли агарянские махнули…

— Вот и нам нужно теперь развернуться… — сказал Горыня. — Селян, новгородцы едут на озеро Нево, может, и мы с ними? Продадим мёд, купим меха, а тут, у варяжских торговых людишек, обменяем на необходимые нам из железа предметы.

— Ну, это вам, древлянам, нужны, топоры, пилы да молотки. А нам надо везти женские украшения. Таков заказ.

— Хороший заказ, — засмеялся Никита.

— Видели княжича?.. Рассказывайте — каков он?

— Молодой, но степенный… Глаза вроде тёмные, взгляд суровый… — начал Никита.

— Мне показался гордецом. Когда подали коней, первым в седло запрыгнул, мать опосля села…

— Смотри — углядел! — восхитился Никита на замечание Горыни. — Хотя, на сходнях с корабля Умилу за локоть поддерживал.

— А как же?! — удивился Горыня. — Значит, и себя оберегал. Иначе — в воду бы полетели… Сходни-то наддают под ноги!

— Я и не подумал об этом… — искренне признался Никита. — А Умила, не скрывая, любуется сыном.

— Нам нужно с ним встретиться, — сказал Селян. — И поздравить его от имени князей Аскольда и Дира.

— Дело. Тогда и поговорим о нуждах купеческих…

Встретиться с новым старейшиной пришлось только через неделю, после скорбного погребения Гостомысла. Когда его сжигали в жертвенной лодье, в Новгород народу набралось тьма, — люди приехали и с дальних подолов и селений, и даже с самой Ладоги…

Старейшина, умирая, распорядился лишь любимого коня упокоить и положить рядом, а из слуг и жён никого не трогать, даже если кто и пожелает уйти с ним в царство вечного лета…

Погребальное пламя вздымалось на берегу Ильмень-озера, казалось, до небес, навзрыд плакали новгородские женщины и дети, и сурово уставили свои очи в землю мужи… Многие думали: «А будет ли новый старейшина хоть чуточку похож на прежнего?..»

Время показало: силой и хваткой Рюрик не токмо походил на деда, но и во многом превзошёл его, а вот чуткостью к простым людям, которой обладал Гостомысл, был обделён… Таковыми на Руси являлись почти все Рюриковичи…

Когда представилась возможность Селяну самому увидеть воочию нового новгородского старейшину и составить о нём собственное мнение, то оно мало чем отличалось от мнения его друзей-сотоварищей. В первую очередь глава киевских купцов отметил в характере Рюрика неуёмное любопытство. Задавая следовавшие один за другим вопросы, он напоминал коршуна, низвергнувшегося из-за облаков, чтобы истерзать жертву… «Каким путём киевляне прибыли сюда? Какие племена живут на Днепре? Ладят ли они между собой? Велик ли народ — хазары… Много ли дани берут? И какую?..»

Узнав о победе киевлян, ходивших на Византию, приподнялся с места, глаза его, вдруг ударившиеся в голубизну, расширились…

А наслышавшись о богатстве ромеев, о дворцах их, пол которых выложен белым мрамором, а крыши — золотом, и о тамошнем солнце, которое светит почти круглый год, воскликнул:

— Мы же живём, как жуки!.. В лесу и болоте… И по многу времени жалует нас Замерзла…

— Жалует она и нас. Но менее того… Мы к ромеям поближе… И к синему Понту.

— Вы бы поглядели на Варяжское море! Даже летом волны его пребывают в тёмном цвете. Такие же, как в озере Нево. Вы проситесь туда — я дозволяю. Поторгуетесь с водью… — Отвернулся к окну, затянутому бычьим пузырём. — Надо будет к вам в Киев съездить, сам успею ли, не знаю…

— Милости просим! Аскольд и Дир правителю Руси Северной рады будут.

— Рады?.. — переспросил Рюрик. — Сие хорошо… А пока — до свидания, други мои, — и молодой новгородский старейшина проводил гостей до порога.

Селян, Никита и Горыня понимали, что все свои торговые дела им надлежало завершить на осень, когда под воздействием затяжных дождей вспухают реки Двина и Днепр, особенно в своих верховьях, находящихся в земле кривичей и делающихся на время судоходными, тогда самый трудный и длинный волок между ними становится короче…