Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горимир, хорошо знающий эти края, пояснил мне:
— Местные жители убивают до четыреста тысяч птенцов буревестников в год… — и узрев на моем лице удивление, добавил: — Из них выжимают жир или «прозрачное масло», как называют это лекарство. Лечат лёгкие…
Подумал: «Надо бы сказать Доброславу, да достать такого «масла» Константину!»
Порхали над самой водой черно-бурые неугомонные качурки. Они словно бегали по воде, окуная то одну, то две лапки и трепеща крыльями. И будут сие проделывать и в бурю, и тихую погоду, ночью и днём.
Заметит качурка креветку, рыбёшку или малого кальмара, тотчас, упёршись лапками в воду, резко замедляет движение и выхватывает клювом добычу. Умение держаться вплотную к воде спасает качурок от гибели в бешеной пляске стихий, которую мы пережили недавно. В ураганный шторм между пенных «гор» лишь трепещут птицы крыльями, и не на гребнях волн, а в «долинах» под ними, в углублениях между валами.
Но «долины» вздымаются вскоре буграми, а качурки, умело маневрируя в этом буйстве, скользят по склону снова в низину, в затишье, в укрытие от ветра, терзающего гребни.
Когда мы вошли в дельту реки, то были оглушены криками птиц, её населяющих. Подобного я ещё никогда не слышал и не видел: на низких деревьях, в зарослях тростников, на пологих и крутых берегах, в норах, проделанных в них, а то и просто на илистой земле, в протоках, на песчаных валах гнездилось, сидело, перелетало с места на место, ходило, ныряло в воду, барахталось, дралось, брызгалось неимоверное количество пернатых, — их было десятки, сотни тысяч — цапель, ибисов, бакланов, колпиц, выпей, бело-розовых фламинго, кряковых уток, чирков, свиязей, пеликанов, гусей, лебедей…
Бук, дотоле ведший себя спокойно, кажется, ошалел, глядя на это крикливое, вышагивающее и летающее племя; задрав морду, стоял он у борта и тихонько поскуливал… А затем, увидев пеликанов, «живым неводом» загоняющих рыбу, заволновался ещё сильнее и, как только упругие щуки и сазаны запрыгали по земле, Бук оперся лапами в бортовой брус и громко залаял. Стало интересно и нам с Горимиром наблюдать, как эти птицы с несуразно большими клювами занимаются рыболовством… Полукольцом пеликанья стая охватывает мелководье и, хлопая крыльями, с шумом и плеском гонит окружённую рыбу к берегу. Полукольцо на подходе к нему смыкают, ряды загонщиков уплотняются, прорваться через их цепь нелегко. Рыба плещет на мели, прыгает, а пеликаны «вычерпывают» её клювами-ковшами. Глотают второпях, в мешки под клювами прячут…
Я читал, что они жили у египтян, как домашние птицы, у индусов тоже, а магометане их считают священными птицами, якобы помогавшими строить Каабу и Мекку. У нас же, христиан, они — олицетворение материнской любви к детям, ибо существует легенда, будто бы самка, если нечем утолить голод птенцов, разрывает себе грудь и кормит их собственным мясом…
Летают пеликаны, как цапли, изогнув шею и втянув голову; размах их крыльев в полете больше шести локтей.
Но, пожалуй, самая красивая птица в дельте Дуная — розовый фламинго: одно загляденье. Я восхитился вслух, а Горимир заметил:
— Знаешь, Леонтий, чем он, когда спит, отличается от цапли, хотя обе птицы спят стоя на одной ноге? Если фламинго спит на левой, то клюв прячет в перья на той же стороне тела, а цапля наоборот, так же, как гуси, утки и лебеди… Цапли здесь коротконогие, прозванные «кваквами», так как громко кричат «квау-квау». Вон смотри, спина и «шапка» на голове у них черные, крылья серые, а низ белёсый. На затылке весной и летом два-четыре белых пера. Это их брачные украшения…
А по ночам я слышал, как гулко и басовито дудит болотная «корова»: «Утрум-м-ду-ду-у-у…» Это выпь. Самец таким «мычанием» приглашает на свидание свою подругу.
Доносилось до меня с берега и рычание зверей диких. Глядел я на звёздное небо и думал о всемогуществе Господа Бога, сотворившего Вселенную и нашу землю, не позабыв населить её наряду с людьми животными и разными тварями, ползающими, ходящими и летающими… Иначе, как бы без них жить человеку?!
Говорится в Книге Бытия: «И сказал Бог: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над зверями, и над скотом, и над всею землёю, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле». И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: «Плодитесь и размножайтесь…» …И был вечер, и было утро: день шестой».
Мы плывём уже восемь ночей и девятый день. Только что наступивший. Сулинским гирлом против течения вышли к широкому, неразветвленному руслу Дуная. Потеют, трудятся изо всех сил гребцы, особенно тяжело им приходится там, где гирло сужалось до шестисот-восьмисот локтей и когда убыстрялся бег реки. Зато без устали гулял кнут надсмотрщиков по спинам невольников, — бедные… Ведь сотворил Бог и их, рабов, сотворил и господ… Что же так?.. Значит, нужно?.. Я уже не говорю на подобную тему с философом… Если завести разговор ещё раз об этом, то знаю, Константин только посмотрит с печалью и укоризной… И всё!
А коль есть неравенство, существуют богатые и бедные; но в данном случае сказано, что легче верблюду пролезть через игольное ушко, нежели богатому попасть в рай…
«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут; но собирайте себе сокровище на небе, где ни моль, ни ржа ни истребляют и где воры ни подкапывают и не крадут; ибо, где сокровище наше, там будет и сердце наше», — писал евангелист Матфей.
Таким образом, богатый человек своим неправильным отношением к богатству, его обожествлением, а также презрением к бедности собирает камни на свою голову.
Следовательно, кто угнетает себе подобного, тоже думает, что его голова из железа. И камни не смогут расколоть её… Не от Бога сие: господа и рабы, богатые и бедные… Некоторые люди вопреки воле Божией себя обогатили и возвеличили, они же будут расплачиваться… Горе вам, господа и богатые! Ибо вы уже получили своё утешение…
Такие мысли с раннего утра посетили меня. Зато выводы моих рассуждений успокоили, Господи, прости и помилуй! Вот она, единственная…
Если сейчас птицей взметнуться, обогнать судно мораван, всё также идущее впереди греческой диеры, пролететь далее насколько сотен римских миль или славянских поприщ[236], а потом перемахнуть горы, которые высокой грядой встают по обеим берегам реки, и там, где приток Инн впадает в Дунай свернуть на юг до реки Зальцах, то окажешься в немецком городе Зальцбурге.
Под высокими сводами базилики святой Магдалины в это утро тоже звучали слова неиссякаемой молитвы «Спаси и помилуй!» Служил заутреню епископ Зальцбургский, накануне получивший секретное послание от римского папы.
Крест, спускавшийся на золотой цепи с шеи епископа, не висел, а лежал на его животе, плотно придавив ткань епитрахили[237], а высокая митра[238], туго стягивающая кожу на лбу, ещё пуще подчёркивала круглые, выдающиеся в стороны щеки… Наоборот, стоящий рядом викарий представлял из себя измождённого аскета, высокого, с зорким орлиным взглядом.
Епископ шепнул ему, чтобы он докончил за него акафисты, и, произнеся по-латински слова из Псалма: «Кто есть сей Царь славы? — Господь силен в брани, той есть Царь славы», сошёл с амвона и удалился в южный притвор базилики, где располагалась комната отдыха для высших чинов церкви.
Как и римский папа, епископ Зальцбургский любил сам проводить службы, хотя это и не входило в его повседневные обязанности.
Он сел в удобное, по его ширине кресло, с наслаждением вытянул ноги и закрыл глаза.
«Ну что ж, сие щекотливое дело я поручу своему помощнику викарию Ганнону. — В голове епископа возник образ философа. — Они и похожи внешне — оба худые, с горящими глазами. Я встречал философа в Константинополе, у патриарха, куда ездил прошлым летом по делам церкви…
Папа пишет в хартии, что и его брат не усидел в монастыре, едет с ним, едут и ученики его… Слышал я о Мефодии: раньше он правил Славинией, расположенной, можно сказать, по соседству с владениями Людовика. Значит, судьба — сложить солунским братьям здесь головы!» — со злостью подумал епископ, и лицо его передёрнулось от охватившей злобы, — кто бы мог такое ожидать от дородного, благодушного на вид папского наместника в Германии?!
Надо сказать, легаты и епископы Рима отличались от византийских священников крайними проявлениями в защите своих догм и убеждений, своего латинизма, резко неприяли чужое, им не свойственное, и охотно шли при этом на подкупы и убийства, не задумываясь о грехе, считая себя во всем правыми, что привело в дальнейшем, когда католицизм оформился в самостоятельное направление христианства, к кровавым крестовым походам.
