Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов

У входа, ожидая посетителей, сидел карлик и пристально наблюдал за красивой русоволосой молодой женщиной в греческой столе.

«Постой, постой, так это она была тогда в комнате у Доброслава… Да, точно она!» — вспомнил Андромед, и глаза его приветливо залучились.

Женщина подошла к хозяину таверны и спросила:

— Не узнаешь меня? Я — Аристея, Настя, помнишь?…

— Помню.

— И Доброслава?

— Этого человека я буду помнить всегда…

— Не появлялся ли он с тех пор, как отплыл с Константином-философом?

— Нет… Не было его. И вряд ли тебе кто о нём что скажет… Много воды утекло с того времени.

И видя, как печально осунулось лицо женщины, Андромед пожалел её и предложил:

— Может, зайдёшь пообедать? Я прикажу подать в отдельную комнату.

— Нет, нет, — запротестовала Аристея. — Мне надо ехать. Заждался сын… Он теперь в доме один… Ну, конечно, с охраной и слугами. Но отец его, муж мой, убит… А я была на исповеди у митрополита Георгия.

— Христос с тобой, сестра, и всего хорошего.

— Благодарю. Если что услышишь о Доброславе, держи в памяти. Как буду в Херсонесе, я навещу тебя…

— Хорошо. Непременно заходи. Меня зовут Андромед.

— А я знаю… Слышала тогда, как называл Доброслав.

— Вот и дело.

Андромед долго смотрел вослед женщине, пока она не скрылась за поворотом улицы.

Аристея вышла к центральной площади, в глубине которой стоял дом стратига, и решилась зайти к нему. Древлянку удручало её двойственное положение: с одной стороны она — жена тиуна, но с другой — просто его рабыня, ибо документов и записей, что она замужем, не было; дом и всё, что в нём, принадлежит законной супруге, живущей в Константинополе… И тут Аристея вспомнила о завещании, написанном тиуном накануне своей гибели; Аристея, помня о судьбе сына, вынудила мужа это сделать. Кстати, сам он, понимая грозившую ему каждый день опасность, правильно расценил просьбу жены и не усмотрел в ней корыстных целей… В завещании он всю наличность и драгоценности отписал ей. Тиун любил Аристею по-настоящему, и об этом хорошо знало его начальство в Херсонесе. Поэтому древлянке стратиг пошёл навстречу и завещание, в котором говорилось о правах Аристеи, утвердил.

Но от сего на душе Аристеи радостней не сделалось: беспокоило то, о чём сказал ей Андромед…

Никаких о Доброславе известий… Где он?… Что с ним?… Любимый!

Но не только мысли о Доброславе способствовали тому, что стало муторно на сердце Аристеи. Стратиг попросил её рассказать о подробностях гибели тиуна, чтобы потом сверить их с показаниями других.

…Как всегда с десятком солдат муж отправился на подводах на сбор дани с крымчан. Аристея давно знала, как он проходит. Нужно было буквально выколачивать её из совсем обнищавших поселян. И в ход тогда шли не только угрозы, но и применялось оружие. А дома особо непокорных сжигались дотла…

В этот раз тиун взял с собой Фоку и Аристарха. Фока — пьяница, а Аристарх был известен тем, что из всего языка крымских поселян знал только слово: «Многдавай!» и без раздумий мог убить всякого, кто не подчинялся требованиям… Может быть, тиун проявил оплошность, включив в отряд такого кровожадного велита, хотя подобных ему насчитывалось на службе предостаточно… Через него в одном селении и учинилась заваруха, когда Аристарх разможжил голову отцу девушки, а её изнасиловал. Ночью поселяне напали на перепившийся отряд, Фоку и ещё троих убили, а тиуну и Аристарху перерезали горло. Селение это по приказу стратига сожгли, виновных заковали в кандалы и отправили в Херсонес.

Аристея в конце своего рассказа попросила стратига о смягчении им наказания, ссылаясь на буйный нрав и несправедливые действия велитов, вызвав этим у начальника Херсонесской фемы явное неудовольствие…

Древлянка, миновав агору, улицей северной части города вышла к морю. Рядом со стекловарной мастерской, во дворе которой лежали штабелями листы стекла, стояла базилика, построенная ещё в шестом веке и знаменитая яркой росписью снаружи и изнутри фигур и ликов святых мучеников, Богоматери и Иисуса Христа.

Аристея вошла в базилику, преклонила колено на мраморный пол, помолилась, подняла взор и невольно стала рассматривать потолок и стены. Наверху иконописец изобразил трёх пророков — Даниила, Давида и Соломона, ниже Троицу, затем Благовещение, Рождество Христово, Сретение. В багряном коловии справа от царских врат восседал писаный Спас, по другую сторону врат Богородица с белокрылыми ангелами, тёмными красками были написаны сцена Распятия и Жёны Мироносицы у гроба Господня. Зато в радужных тонах художник изобразил Воскресение, Уверение Фомы, молящихся христиан, святых чудотворцев Иоанна Эдесского и Кира Александрийского со святой мученицей Афанасией и её тремя дочерьми: Феоктистой, Феодосией, Евдоксией, День памяти которых отмечается христианами 31 января[231]. Написал живописец искусно и святого Климента с цепями на руках и ногах.

Ковчежец с частью мощей святого Климента после отъезда Константина в Византию был бережно перенесён из церкви святого Созонта в эту базилику. Заходя сюда, Аристея всякий раз вспоминала сопутствовавшего философу в дороге на Хазарию Клуда, с ним Константин и отплыл в столицу Священной империи…

«Помнится, Доброслав говорил о жреце Родославе… Это его дочь он хотел найти. Нашёл ли?… А если нашёл, то забудет меня… Господи, сделай так, чтобы он обо мне помнил. Богородица Дева Мария, смилуйся!» — взывала в молитвах Аристея.

Она вышла из храма и направилась к берегу моря. Остановилась на самом краю: уступами спускалась земля, из расщелин которой то тут, то там полз курчавый вереск. Осторожно, держась за него и перехватываясь рукой, Аристея стала перемещаться к воде. Внизу она разжала ладонь. На ней лежали измочаленные розовые цветы кустарника, безжизненные, как её застывшая душа…

«Молилась новому Богу, нет от него ответа… Может, нужно поклониться старым богам?»

И снова на ум пришёл жрец Родослав… «Вот к кому надо съездить. Доброслав мне рассказывал, как туда можно добраться…»

Море, резвясь, скручивало в барашки мелкие волны, — ветра почти не было, — накатывало их на гладкую, блестевшую на солнце гальку и брызгалось.

Капли текли по лицу древлянки, похожие на слезы. Она стирала их ладонью, и лепестки цветков, уже потемневшие, приклеивались к её щекам…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

БОГИ СЛАВЯН

1

В Золотом Роге стоящая «Стрела» нам пригодилась снова: несколькими днями раньше до нападения киевлян на Константинополь она была ошвартована в гавани Юлиана, поэтому оказалась целёхонькой, не разделив судьбу других хеландий, которые русы или сожгли, или потопили.

Освятив наш отъезд в Великоморавию в храме святой Софии, вознеся Иисусу Христу молитву о путешествующих, патриарх и василевс пожелали нам удачи, и мы опять ступили на знакомую палубу диеры.

Как только велиты, сопровождавшие нас в пути, внесли сундук с дарами князю Ростиславу, Ктесий приказал отдать якорь. Концы цепи, перегораживающей Золотой Рог, размотали на барабанах береговых башен и саму её опустили на глубину с тем, чтобы корабли, не задев цепь днищем, прошли…

Следом за нами шли два небольших судна мораван, и как только нос диеры разрезал воды Понта, одно из них обогнало «Стрелу» и взяло на себя роль направляющего…

Бук, как и в прежнее плавание, не отходил от меня, а когда солнце смаривало его, он удобно усаживался на канатной бухте под тентом.

А я спускался в свою каюту, вынимал стило и наносил на пергамент впечатления и размышления. Сие вошло у меня в привычку, думаю, что потомкам небезынтересно будет узнать и об этой миссии солунских братьев к мораванам…

Доброслав, чтобы, как он выразился, «держать в теле силу», теперь уже по своей охоте, а не по необходимости, как ранее, помогал гребцам на вёслах. Заботу о Буке таким образом он снова предоставил мне…

Не устаю восхищаться умом животины! Всё понимает, сказать не может… Полюбился пёс и мораванам — леху[232] Горимиру и его рындам Бивою и Кроку. Глава посольства решил с нами пойти, а на своих судах старшим оставил умудрённого жизненным и ратным опытом Судимысла.

Я сразу нашёл с Горимиром общий язык: как-никак, мы — славяне. Одно у нас речение, схожие нужды… Тем более — сейчас…

Меня интересовала его родина — земли, лежащие к северу от Дуная. Их прошлое и настоящее. И беседуя с лехом, я узнавал много интересного.

Земли эти в основном населяет языческий народ — племена славян: боборяне, силезяне, ополяне, гломачи, дедошане, лужицкие сербы. Они объединены в Великоморавскую державу со столицей, называемой Велеградом и расположенной на реке Мораве, которая берет начало в Карпатах и впадает в Дунай.