Нашествие хазар (в 2х книгах) - Владимир Афиногенов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При переводе с немецкого русский переводчик зарифмовал стихи, — это не авторская придумка: песня подлинная, как и письмо графа…
Поэтому для епископов и его приближенных мелкий сельский священник являлся таким же рабом, как и смерд… А смерд, в свою очередь — рабом того же мелкого священника.
Хлодвиг, поджарый, чуть раскосый, с низким лбом ломового бойца, восседал на вороном жеребце, который бежал рядом с лошадью серой масти Вульфарда, высокого, широкоплечего, ушастого, с рыжими усами; они, несмотря на свою пышность, не прикрывали ряд верхних зубов, когда их обладатель смеялся. А смеялся он часто, даже без всякого, казалось, повода…
Иоганн, чернобровый, с карими глазами, крутым подбородком, среднего роста, но имеющий большую силу, ехал на коне мышастого цвета впереди своих сотоварищей, как и положено старшему. Он и Вульфард были саксами. А Хлодвиг — исконный житель Альп, чем он и гордился… Поэтому вид у него оставался всегда преувеличенно важным…
Всего каких-то шестьдесят шесть лет назад, в 796 году, дед Хлодвига в составе войска великого Карла и двух его сыновей побывал в Саксонии. Там они обошли все мятежные селения, сожгли их и опустошили, взяли добычу в неисчислимом количестве, привели оттуда пленных мужчин, женщин и детей и расселили их по берегу Зальцаха.
Иоганн и Вульфард и являлись их потомками.
Святой отец Иоганн, как и Ганнон, учился в духовном училище, где преподавали историю. И он хорошо знал причину иеремиады[250] своих предков и прошлое франков и германцев. Поэтому, заметив напыщенность Хлодвига, он стал его подначивать. Выбрав момент, обернувшись, улыбаясь спросил его:
— Не приходился ли тебе родственником король Хлодвиг?
— Э-э, куда хватил, святой отец! — намеренно грубо ответил воин.
— Подъезжайте ко мне… Расскажу вам о нём, — Иоганн сделал жест рукой, чтобы Вульфард и Хлодвиг ехали рядом. — Однажды после жестокого боя воины короля среди другой добычи захватили драгоценную чашу… По древнему обычаю вся добыча делилась по жребию между воинами. Но Хлодвиг попросил отдать ему эту чашу сверх его доли. «Делай всё, что тебе угодно, — ответили дружинники. — Никто не может противиться твоей власти!» Но один из воинов выступил вперёд и, разрубив чашу боевым топором, заявил: «Ничего ты не получишь, кроме того, что тебе достанется по жребию!» Хлодвиг смолчал, но решил отомстить воину. Через год на военном смотре он обвинил непокорного в том, что его оружие содержится в беспорядке, и разрубил ему голову боевым топором. «Так и ты поступил с чашей!» — воскликнул он при этом. После смотра воины в страхе разошлись. Опираясь на преданную ему дружину, Хлодвиг силой принуждал всех к подчинению. Он стал королём — правителем всех франков и германцев.
Обходя большие селения, замки и монастырские поместья, Иоганн, Вульфард и Хлодвиг наконец-то достигли Нёйлидлер-Зее, в нём выкупали коней, искупались сами. Теперь до Дуная оставалось миновать совсем малое расстояние по сравнению с тем, которое уже прошли.
С запада озеро окружали скалы такой же высоты, как берега Зальцаха на том участке пути, где они плыли. Но Иоганну приходилось подниматься вверх по реке, к её истоку, и он тогда видел вместо берегов каменные гиганты, гладкими стенами уходящие в небо. Душу охватывал восторг при виде земной мощи, но и ужас тоже, когда Иоганн вспоминал рассказы стариков о том, как Карл Великий бросал с них со связанными руками и камнем на шее непокорных саксов и глумился, наблюдая за их, казалось, нескончаемым полётом до воды… Проделывал такое и нынешний король Людовик Немецкий и даже наместник папы… Правда, последний обставлял сие тайной… Если, конечно, виновный — христианин, о язычниках речь не шла: к ним относились, как к паршивой собаке…
Обогнув озеро, Иоганн, Вульфард и Хлодвиг по равнинной дороге двинулись дальше и на линии соприкосновения земли и неба вскоре увидели синие неровности, которые при приближении к ним увеличивались в размере, и вот уже в них стали угадываться каменные вершины — то были отроги Западных Карпат, как бы тоже шагающие навстречу всадникам.
Здесь Дунай рассекал горы надвое, образуя Каменные врата. Ниже по течению судно мораван и диера «Стрела» уже преодолели одни врата, называемыми Железными, подошли к другим и ошвартовались. Тут-то суда и увидел святой отец и его сотоварищи. Повернулся к ним, остановив лошадь, проговорил:
— Мы у цели… Смотрите, они стоят у того берега… Отдыхают. Значит, легче будет проникнуть к капитану Ктесию… Дождёмся лишь темноты. А вон там — в пещере — пока обоснуемся и разведём костерок. Поедим горячего…
— А если увидят дым? — спросил Вульфард.
— Пусть видят… Ничего подозрительного в этом нет. Мало ли какие люди варят обед?.. Пастухи, скажем…
— И то верно, — тихо засмеялся потомок сакса, и усы его пышные дёрнулись; Вульфард пригладил их книзу указательным и большим пальцами левой руки. Правой вытащил из-за пояса скрамасакс и, приглашая за собой Хлодвига, пошёл в лесок за дровами.
Иоганн стреножил коней и пустил их пастись неподалеку, а сам, пригнувшись, скользнул в каменный мешок, где было тихо и сухо.
Устроившись поближе к свету, проникающему через входное отверстие пещеры, он вытащил из кожаной сумки остроотточенное стило и несколько дощечек, облитых воском, и по-гречески нацарапал послание Ктесию… На мгновение задумался: «Кого послать — Вульфарда или Хлодвига?..» Понимал, что ночью пробраться на судно в каюту капитана — дело раскованное… И удастся ли это с первого раза — трудно ответить… «Поэтому пошлю надменного германца… Пожалею пока своего земляка-сакса».
Святому отцу была, конечно, известна заповедь Священного писания о том, что все люди равны перед Богом. Но выбрал для дела, чреватого смертельной опасностью, того, кто дальше стоял от него, Иоганна. А сказал же Иисус Христос: «Любите…» Любите даже врагов своих.
«Но я же не говорю, что не люблю Хлодвига, — успокаивал себя святой отец. — Я лишь выбираю из двух человек одного…»
И когда с дровами вернулись Хлодвиг и Вульфард, Иоганн, указывая на первого, сказал:
— Я выбрал тебя отправить сие послание к капитану диеры… Ты должен теперь слушать мои слова и уподобиться человеку, который строит здание на камне. А тот, кто слушает и не исполняет, — глупец, воздвигающий дом на песке. Вспомни, брат, Нагорную проповедь Христа.
«Ишь, сопоставил… Сказал бы прямо: «Посылаю тебя, как не нашего роду-племени… Потому и не дорожу твоей жизнью», — подумал Хлодвиг, но промолчал.
Взял дощечки, спрятал их в головном уборе и с наступлением темноты поплыл на тот берег, — благо Дунай в этом месте значительно сужался.
* * *У Ктесия я заметил странную манеру общения: разговаривая, он не смотрел тебе в глаза, а на свою слегка согнутую в локте и чуть приподнятую левую руку, будто говорил с ней, а не с человеком. Лоб при этом у него хмурился, независимо даже от того, велась ли беседа в шутливом тоне или серьёзном. Глубоко вырезанные крылья носа капитана нервно трепетали при каждом слове, толстые губы подёргивались, — и тогда лицо его слегка одутловатое, с синюшным оттенком пьяницы производило на меня весьма неприятное впечатление…
Хотя поддерживать с ним разговор я находил интересным занятием, ибо он знал много и красочно всё излагал. Как раз это и подкупало Константина, и убедить его в моих подозрениях к капитану было не просто…
У меня вызвало недоумение следующее действие Ктесия.
До поворота в устье Моравы оставалось совсем немного, а капитан приказал стать у берега, ссылаясь на крайнюю усталость гребцов, — раньше я как-то не отмечал в нём жалости к невольникам. Вспомнился негус Джам, которого мы спасли от верной смерти, приобретя в его лица ревностного служителя нашей церкви. Забили бы тогда бичом мальчонку на глазах того же Ктесия…
Я сказал Константину, что с отдыхом бы надлежало повременить, — вошли бы в земли князя Ростислава, оказавшись в полной безопасности, там уж и пристали бы к берегу… Но философ — простодушное сердце — ответил на это:
— Не можем мы людей лишить отдыха. Они гребут и днём, и ночью против течения… Прав Ктесий.
Константина поддержал Мефодий: есть у него такая слабость — потакать брату… Хотя он, как бывший военный, не мог не понять нелепость повеления Ктесия. А всё-таки согласился с Константином и, следовательно, с капитаном. Может быть, потому что во время нашего плавания никаких доселе происшествий, кроме бури на море, не происходило…
Мы приткнулись к берегу утречком. Горимир с рындами Кроком и Бивоем ушли на своё судно узнать, всё ли там в порядке. Я и Доброслав с Буком спустились по сходням погулять. Пса пустили побегать, и тот, соскучившись на диере по раздолью, стал носиться взад-вперёд по луговине, как очумелый.