Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая

Но это уже было через много лет, а тогда мы продолжали обсуждать ситуацию:

— Ну так и нет проблемы, выбери, какая сторона перевешивает, и прими решение. Тебе что важнее — как самой жить или как другие оценят? А мама с папой у нас, согласись, самые лучшие, они понимают все! Так когда свадьба?

— Фаты и Мендельсона, конечно, не будет, но я обещала дать ответ, как вернусь в Москву.

— Ну и пусть будет в добрый час! А где жить?

— У него есть квартира, маленькая, две комнатки в коммуналке, с соседями, но в хорошем месте, в центре.

— Дай бог счастья! Ты только не вздумай фамилию поменять, папа очень обидится.

— Это точно. Но ты не забудь, я уже в некотором роде знаменитость, мне фамилия не только ниточка единства с вами всеми, еще и визитная карточка!

Это были не пустые слова. Сколько помню, в любой сложной ситуации Лина в первую очередь задавалась вопросом — как ход событий скажется на ее репутации, на ее имени. Случалось и так, что этот вопрос диктовал решение.

Николай Иванович оказался очень красивым, улыбчивым и открытым человеком. Мы быстро подружились, и это не моя заслуга, я вообще трудно сближаюсь с людьми. Но муж сестры был так приветлив, щедр и искренне хлебосолен, он так старался каждый мой приезд превратить для нас с сестрой в праздник, а вдобавок ко всему с ним было так интересно, мне казалось, что он знает все обо всем. И очень скоро он стал полноценным членом нашей семьи.

А однажды произошел курьезный эпизод, который сегодня, может быть, и не все поймут. В один из моих коротеньких приездов, а на долгие никогда у меня выбраться не получалось, мы побывали уже в театре, это из обязательной программы, уже были принесены самые замечательные эклеры и дижонская горчица (это теперь ее можно купить в любой лавке, а тогда все доставать надо было), уже покорпели мы с Николаем Ивановичем над свеженьким переводом пьесы, он увлекался переводами, в общем вроде все, что возможно, муж сестры обеспечил. А тут приходит с работы с победными искрами в глазах:

— Смотри, что я тебе принес, оцени! — и размахивает каким-то листком.

Оказалось, это пропуск на посещение мавзолея. Я содрогнулась от перспективы такого развлечения и, разумеется, отказалась. От ужаса даже спасибо сказать, кажется, забыла. Это был единственный раз, когда я обидела Николая Ивановича, но мы все же остались друзьями, он меня понял.

Такое внимательное и доброе отношение я видела почти три десятка лет, пока Лина была с ним. А потом они расстались. Не мне судить, кто из них двоих был больше не прав, могу только признаться: я тогда очень сожалела о том, что сестра приняла такое решение. А он, когда услышал ее вердикт, примчался в Вильнюс, позвонил мне из аэропорта, попросил приехать. Разумеется, я приехала, мы с ним сидели на какой-то скамейке под открытым небом, и он так просил меня уговорить сестру одуматься! А потом объявили посадку на обратный рейс, и Николай Иванович Кузьминский улетел. Мы с ним виделись тогда в последний раз. Теперь его уже давно нет на этом свете, но память о себе он оставил добрую. А с его сыном Иваном я и по сей день в приятельских отношениях. Когда увидела Ванечку впервые, он учился, кажется, во втором классе. Сегодня уже пенсионер. Жизнь быстро проходит…

Все-таки Лина была очень мужественным человеком. Долгие десятилетия все свои обиды держала при себе, потом решила, как отрезала, — хватит. И рассталась с мужчиной, преуспевающим, удобным в быту, интересным и импозантным, а главное — любимым, но не выдержавшим ее высокой нравственной планки. Отказалась от него после трех десятков лет семейной жизни и не потеряла почву под ногами. Устояла, не сломалась, не разменялась по мелочам. Осталась все той же сияющей звездой, все той же цельной натурой. Много позже, на излете жизни, Лина очень тепло и уважительно вспоминала своего мужа. Время отшелушило пустяки, оставило важное.

А спустя годы, когда тема мужского плеча давно уже сошла с повестки дня в наших разговорах, сестра вдруг звонит мне с новостью:

— Приезжай, я должна тебя немедленно познакомить кое с кем. Жду.

Я заволновалась не на шутку: неужели опять замуж собралась? Не поздновато ли? Хотя… Карьера в кармане. Имя при ней. Жилье в порядке. Как женщина она все еще прекрасна, одно слово — завидная партия. Может, правда, реально еще личную жизнь построить? Одна беда — Лина доверчива как дитя, ей доброе слово кто скажет — тот уже и друг. Только бы не напоролась на беду! С такими мыслями и тревогами я отправляюсь в Москву.

Прилетаю утром, у Лины скоро репетиция.

— Отдыхай, увидимся вечером, ни о чем не беспокойся, — с этим сестра и убегает.

В квартире у Лины, как в любом актерском жилье, уйма цветов и множество ее фотографий — в ролях, без ролей, одна, с друзьями, с собачкой, с цветком, с вилкой, с книжкой, со мной… На каждой стенке — Лина анфас, Лина в профиль, Лина со спины. У себя дома я, наоборот, привыкла к скуповатому декору, минимальному украшению, упрощенному быту работающей женщины, потому утомляюсь, как под недреманым оком старшей сестры, и старательно сама себя обуздываю: «Где написано, что надо так, как ты хочешь? Ты здесь не хозяйка, Лине так удобнее, тебе здесь не жить. Ты в гостях, скажи спасибо, что позвали». К вечеру я устаю от безделья, от своих тревожных мыслей, сама себя, как всегда, побеждаю и даже задремываю, свернувшись на маленьком диванчике. А проснувшись, понимаю, что начала сходить с ума. Потому что вот она, родная и единственная сестра, привычная моя Лина, как всегда нарядная, красивая, благоухающая. А рядом — какая-то ее копия. Скромно одетая, пониже ростом, сухощавая, седая, голубоглазая, намного моложе, но все же копия Лины. Так не бывает!

— Познакомься, Сонечка. Это