Искры - Михаил Соколов

— Верная речь, — подал голос Заяц. — Мы еще толком не знаем и самого слова «социализм».

— Именно во втором классе мы и находимся, — поддержал его Кулагин.

Поднялся бывший вальцовщик Бесхлебнов.

— Прошу прощения… — начал он, волнуясь, — Я хочу сказать: так дальше дело не пойдет — кто в лес, кто по дрова, как у нас получилось. И потому я тоже не желаю больше слушать про пятаки и рукавицы. За горло я хочу схватить властей и хозяев! — с большим внутренним подъемом произнес он. — За ту самую руку, какая стреляла в меня, какая била нагайкой Бориса Лавренева и других! И хватит, Иван Павлыч, кормить меня сладкими булками, вроде тех, что хозяин повесил в потехах и дразнил нас, как все одно собак. Пора нам дать отпор всем этим измывательствам над рабочим народом и поднять свой грозный кулак на них всех!

— А кое-кто уже поднимал, да ничего не вышло, — опять подал голос Заяц.

— Вы вот раньше так не говорили, а теперь научились, — сказал Кулагин. — А произошло это благодаря стачке.

— Кого как, — заговорил пожилой вальцовщик, — а меня казаки уж достаточно поучили. Они меня всю жизнь учили, и теперь я хочу знать, как избавиться от таких «учителей». Долго ли мы будем терпеть, — я тебя спрашиваю, Иван Павлыч?

Ряшин крикнул Леону:

— Председательствующий, или вы ведите сходку, или я покину это судилище. Я полагаю, мы собрались здесь не для того, чтобы судить Ряшина, а чтобы найти общий язык для дальнейшей работы.

— А какой общий язык у нас может быть с экономистами, товарищи? — сказала Ольга.

— Правильно!.. — поддержал ее Ткаченко. — Какое самообразование мы получили в кружке Ивана Павлыча? Нас учили там выступать только за то, что ближе всего волнует рабочего, потому, мол, что своя рубаха ближе к телу. Учили, что никогда не надо забегать вперед массы, и подкреплялось это словами Маркса, что историю, мол, делают массы, а не отдельные личности. Учили, что нельзя подгонять развитие событий, — потому, мол, ребенок не может сразу стать взрослым человеком. Советовали изучать, как борется буржуазия с самодержавием за свои интересы, и ссылались на то, что, по словам Маркса, буржуазия в развитии общества — тоже революционная сила. Вот как преподносили нам учение Маркса! — воскликнул Ткаченко и горячо обратился к сторонникам Ряшина: — Довольно вам ходить с завязанными глазами! Бросьте вы слушать экономистов! Они сами путаются в двух соснах и вас хотят запутать.

— Верно, Сергей, надо кончать с пятачковой политикой, — сказал Щелоков и пересел поближе к Леону.

Ряшин не выдержал, встал и обратился к своим сторонникам:

— Пошли, ребята, здесь нам делать нечего. — И зашелестел в кустах. Несколько человек пошли вслед за ним, но Щелоков, Бесхлебнов, дед Струков и трое других остались на своих местах.

Лука Матвеич пригласил их сесть поближе, и в это время из-за кустов вернулись еще три человека, что ушли было с Ряшиным, потом еще двое.

— Та-ак. Многих не досчитался Иван Павлыч, — усмехнулся Ткаченко.

Леон облегченно вздохнул. «Так и должно быть», — подумал он и весело посмотрел на Луку Матвеича. Тот сидел под кустом и набивал трубку, и на губах у него под густыми. усами пряталась улыбка. Леон пригладил зачесанные назад волосы и заговорил о массовке.

Глава шестнадцатая

1

На сходке Ряшин убедился, что начинает терять влияние среди рабочих-партийцев, и серьезно задумался. Ему было ясно, что искровцы проповедуют более передовые идеи и почва для них вовсе не так плохо подготовлена жизнью, как об этом писали экономисты в «Рабочей мысли». Есть ли смысл отстаивать устаревшие взгляды? «Да, экономизм окончательно изжил себя. Российская социал-демократия становится на новый путь, и нет никакого расчета „плестись в хвосте“ рабочего движения, как говорили на сходке», — пришел к заключению Ряшин и решил серьезно поговорить с Леоном, когда уедет представитель губернского центра.

Однако Лука Матвеич, казалось, и не думал уезжать. После сходки в балке он созвал на квартире у инженера Рюмина узкое совещание небольшой группы партийцев, и, действуя от имени губернского центра, образовал из рабочих завода — Леона, Ткаченко, Ольги и Рюмина — Югоринский комитет российской социал-демократической рабочей партии. Руководителем партийной организации был избран Леон. Главной задачей перед собой комитет поставил организацию массовки за городом. Массовка должна была стать дополнительной проверкой работы искровцев и влияния их. на рабочие массы.

Несколько дней спустя к Леону в обеденный перерыв пришел Ряшин и сказал:

— Леон, я продумал все. Заявляю официально, а ты передай Цыбуле: я отказываюсь защищать позиции экономистов и считаю все положения искровцев правильными. Массовку я буду готовить вместе с вами.

Он ни о чем не просил, ничего не требовал и ушел, не сказав больше ни слова, а Леон стоял и думал: верить ему или нет? Но не верить не было оснований, и Леон сообщил о заявлении Ряшина Луке Матвеичу.

На заседании комитета Ряшин повторил свое заявление и остался одним из руководителей югоринской организации РСДРП в качестве товарища председателя комитета. С этого дня все силы югоринской организации Лука Матвеич направил на то, чтобы хорошо подготовить и провести массовку.

Массовая сходка рабочих была назначена на воскресенье, когда казаки должны были уехать на осмотр лошадей, а в субботу вечером к Дороховым неожиданно приехал Яшка. Он был в белом шерстяном костюме и в соломенной шляпе, в руках у него была дорогая трость с золотым вензелем: «Я. 3.». Поздоровавшись, он положил трость на сундук, рядом с ней — шляпу, осмотрелся, пригладил черные усики и, достав коробку с папиросами, предложил Леону:

— Закуривай.

Потом подошел к этажерке, задумчиво посмотрел на книги и молча сел на стул.

Леон курил и исподлобья наблюдал за ним. Понял он: не в духе Яшка и, видимо, приехал неспроста.

— Да-а… Квартира у вас не того, неказистая, — сказал Яшка, осматривая комнату, и вдруг спросил — Власти не тревожат?

— Пока нет, — ответил Леон.

— Пока… А ты как, сестра, привыкла к такой жизни? — поднял Яшка на Алену темные, усталые глаза.

Алена взглянула на него, хмурого, чем-то недовольного.

— Привыкла… А ты к своей все еще привыкнуть не можешь?

Яшка помолчал, затем сдержанно и внешне спокойно поинтересовался, как живет Оксана.

— Ничего вам не пишет? Не была у вас?

— Не пишет и не была, — ответил Леон.

— И мне не пишет, — тихо проговорил Яшка. — Как в воду канула. Может, замуж вышла? Не пойму.

Теперь Леон понял, почему он такой мрачный, но ему было сейчас не до него, и он стал собираться уходить.

— Ты останешься ночевать, Яков?

— Да. А ты что, — уходишь?

— Ухожу.

— Ну, завтра потолкуем… Сестра, покорми меня… сутки не ел по-домашнему. — Яшка вяло встал со стула и начал мыть руки.

Когда Леон ушел, он сел обедать и, бросив взгляд на горку, спросил:

— Вина нет?

— Нет.

— Жаль… Что у тебя с Леоном-то было?

— Что было, то прошло, — неохотно ответила Алена.

— А я думал предложить тебе переехать ко мне.

— Андрея осчастливить думал? — Алена бросила на брата сердитый взгляд.

Яшка тоже неприязненно взглянул на нее, полную, подурневшую, и ответил:

— Что ж теперь думать. Тебя уж осчастливил Леон — вот-вот рассыплешься, я смотрю… Эх, Аленка, Аленка! — Ой выдохнул из груди воздух, как из мехов, и стал жаловаться на свою жизнь, на Оксану, на ее родных.

— Никому не стало дела до меня. Все забыли и меня и мои добрые дела, — уныло закончил он. — Ехал вот к вам, как к своим, к родным, посоветоваться хотел, а Леон даже ушел из дому. Как же, дела у него неотложные!

— Да, у него дела.

— А по-моему, это у него Ольга называется «делом»!

— Врешь, — не от души говоришь!

— Ну и дура!

Алена вспыхнула.

— Слушай, Яков, если ты в гости приехал, — дрожащим от негодования голосом проговорила она, — милости просим. Но в мою семейную жизнь ты не лезь. Я знаю: Оксана тебе нужна, а она от тебя улетела. Так лови ее сам, а меня в это дело не вмешивай.

Яшка, как на пружинах, резко повернулся к ней.

— А-а, сам? А почему ты сама не устраивала свою жизнь? Почему я должен был устраивать свадьбу? Тогда я нужен был?

— И без тебя как-нибудь обошлись бы, — высокомерно ответила Алена, убирая со стола.

— Врешь, не обошлись бы! — Яшка вертелся на стуле, то и дело оборачиваясь к Алене, ходившей по комнате.

Алена, вытирая тарелку, подошла к нему и гневно сказала:

— Ты… зачем приехал? Жизнь мою рушить? Так я могу тебе показать, где бог, а где порог.

Яшка встал, выпрямился.