Искры - Михаил Соколов

Новыми заботами жил теперь Леон, новые думы бередили его душу. Чувствовал он: ширятся, раздвигаются перед ним горизонты жизни, и мир, — большой, неведомый и такой запутанный прежде, — открывался перед ним все больше со всеми своими тайными силами, управляющими жизнью людей и доставляющими одним радость, другим — горе.

Да, политические люди, революционеры, открыли ему, бывшему хуторскому парню, глаза на жизнь, и он может теперь смело смотреть вперед. Он знает причины несчастья простого народа и знает, что надо делать, чтобы изменить судьбу. И от сознания того, что и ему ведом теперь путь в другой мир, где не будет бедных и исчезнут угнетатели, что и он может помочь другим познать этот путь и готов первым подняться и пойти по нему до победы, у него росла уверенность в себе, в друзьях своих и еще более крепла вера в то дело, которому он решил посвятить свою жизнь. А сколько надо было перетерпеть, пережить, пока все стало на свое место? «Не сразу, не легко мы добьемся того, что нам надо, но мы этого добьемся все равно. Теперь мы-знаем, что и как надо делать», — думал Леон и крепче сжимал в руке книгу.

Он выпрямился во весь рост, поднял голову и еще тверже зашагал по дороге — большой, стремительный, собранный, и зарево домен освещало ему ночной путь, и земля, родная степь, вливала в грудь его новые могучие жизненные сшил.

В руках у него была книга Ленина.

Книга «Что делать?».

На квартире Степана Вострокнутова его поджидали Ткаченко и Ольга. Они уже приготовили шрифт, бумагу, краску, а Леона все не было.

— Должно, опять речкой идет. Набредет еще на какого-нибудь «рыбака» вроде Зайца, и тогда хоть возвращайся обратно, — забеспокоился Ткаченко и, грузно ступая по хате, подходил к окну и вслушивался в ночную тишину.

Леон подошел к хате неслышно и, найдя под крышей конец веревки, дернул за него, как было условлено, три раза подряд и два — немного погодя.

— Ты по-над речкой шел так долго? — спросил Ткаченко, встречая его.

— С такой книгой?.. Степью крюк сделал.

Типография была устроена в погребе-выходе. Тут было просторно, сухо. Каменный свод, покрытый землей и заваленный свежими кизяками, и две тяжелые двери делали голоса неслышными снаружи. Отдушина в потолке была сверху заткнута соломой, а снизу закрыта подушкой.

Листовки помог написать инженер Рюмин, с которым Леон сдружился. Они были составлены по работам Ленина и шли под номерами. Леон хотел выпустить первую листовку как можно скорее.

— «Черненький» смотрите лучше, друзья, — негромко предупредил он. — В тексте есть подчеркнутые слова и строки, — их надо обязательна набирать «черными» буквами.

— Не беспокойся, найдем, — тихо ответила Ольга.

Некоторое время работали молча, каждый делал свое дело.

Вот Ткаченко набрал фразу, хотел проверить ее, читая наоборот, но потом смазал шрифт краской, сделал оттиск на листке бумаги и прочитал:

— «Мы должны помнить, что борьба с правительством за отдельные требования, отвоевание отдельных уступок, это — только мелкие стачки с неприятелем, это — небольшие схватки на форпостах, а решительная схватка еще впереди…»

— Не может быть… «стычки»! — поправил Леон, взглянув в текст.

— Ольга, давай сюда «ы», а букву «а» положи на место.

— Живей, живей, товарищи, у нас не так много времени, — торопил Леон.

Ткаченко не терпелось скорее прочитывать то, что у него получается, и он немного погодя опять медленно читал возле лампы, на этот раз прямо с набора:

— «Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмем ее, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется все, что есть в России живого и честного».

— Хорошо! Именно — «взять эту крепость»… Живее набирайте, а то я свою половину скоро кончу, — торопил их Леон.

— Ну, ты прошел школу Луки Матвеича, куда мне за тобою угнаться? — сказал Ткаченко, и, помолчав, добавил: — Да и куда торопиться, выспаться еще успеем.

— Вы с Ольгой успеете, а мне сегодня, пожалуй, совсем спать не придется, — ответил Леон.

К полуночи листовка была отпечатана. Ткаченко и Ольга поделили отпечатанное поровну и разными путями ушли на завод.

Леон остался, чтобы отпечатать еще некоторое количество экземпляров для Александрова, на завод Юма, и вышел из погреба, когда солнце уже поднималось над горизонтом.

Степан, по хуторской привычке просыпавшийся рано, вышел во двор, когда Леон собирался уходить. Леон заговорил с ним о житейских делах:

— От бати что-то нет никаких вестей. Ты в хутор не собираешься? Впрочем, это глупый вопрос.

— Это не глупый вопрос, Игнатыч, — ответил Степан. — Для меня это очень даже важный вопрос… Хочу брать расчет.

— Что — тянет в Кундрючевку?

— Тянет. К земле. Как раз собирался с тобой говорить.

— Так ты же сеешь. Разве тут земля не такая?

— Не такая, Игнатыч. Все тут не такое — и земля, и трава, и речка. И даже воздух какой-то тяжелый и гнетет душу.

— Та-ак… — задумчиво протянул Леон. — Но ведь тебя лишили пая, выслали с хутора. Куда и зачем ты поедешь? Не понимаю.

— Заарендую у помещика соседнего десятин пять. Как-нибудь проживем, нам немного надо. А может, и пай возвернут: хочу в Черкасск лично к наказному поехать.

Леон не стал отговаривать Степана и только сказал:

— Ну, дело твое. Я думал, ты чему-нибудь научился за это время. Ты на сходках бывал и слышал наши речи… Неужели ты ни во что не веришь?

— И верить хочется, и сомненья одолевают. Слишком тяжелую вы задачу поставили себе, вы, мастеровые. Царь-то сильнее вас: у него одного войска несметное число.

— Но и мастеровых несметное число. А крестьян и тога больше. И народ все равно свалит царя, Артемович, попомнишь мое слово.

— Нет, Леон, ничего народ против властей и богатых не сделает. Вы вон бастовать вздумали, а какой толк? Побили вас, и на том дело кончилось.

Тягостное впечатление произвел этот разговор на Леона. Возвращаясь домой, он все думал о словах Степана, как вдруг услышал всплески воды на речке. Кто-то ловил рыбу бреднем. Из-за камышей донеслись голоса;

— Нет, Иван Павлыч, Дорохов — это шельма хитрая.

— Не называй меня по имени. У них где-то тут недалеко квартира.

— Ну и черт с ней, с квартирой! Леон…

— Кажись, сазан тронул за ногу.

— Сазан? Тогда кончаем разговоры. Я только хотел предупредить тебя, Иван Павлыч. Леон норовит твое место занять.

— Не называй по имени — маленький, что ли?.. Я готовлю кое-что такое, что ему не поздоровится. Месяца через полтора он у меня будет тише воды, ниже травы…

Леон во втором рыбаке узнал Зайца и усмехнулся: «Так, Иван Павлыч… Месяца через полтора, говоришь? Ну, а мы приготовим вам кое-что раньше», — мысленно ответил он Ряшину и, нагибаясь и прячась за тростником, быстро пошел по тропинке.

Алена встретила его дома недовольным ворчаньем:

— Не понимаю я вас, политиков. Что вам — деньги платят, что вы день и ночь бегаете, чи медом там кормят?

— Счастье не в деньгах, женушка, — миролюбиво ответил Леон. — Счастье в том, что ты пробуждаешь народ и открываешь ему глаза на жизнь… Если тебе интересно, можешь ходить со мной на кружок. Разговоры у нас бывают горячие, и тебе скучно не будет.

— Я и дома наслушалась. Еще чего не хватало, по балкам ночами я буду таскаться. Не женское это дело. Удивляюсь, как Ольга бегает по ночам вместе с мужиками. От скуки, должно, что никто замуж ее не берет.

— Вот уж ты действительно от нечего делать сказала, — недовольно проговорил Леон. — Ольга дело делает, и не хуже мужчин, да, кстати, беспокоится и о вас, женщинах, чтобы вы были равноправными с мужчинами во всей жизни.

— Это ей нужно такое равноправие, а мне оно без интересу.

— Пустые у тебя мысли, — нахмурился Леон, — Ты разве не женщина?

— Я жена.

— Которой нужен только муж?

— Которая не нужна своему мужу!

Обидно было Леону слышать такое от Алены, но возражать — значило бы поссориться, а ссориться ему не хотелось. Шумно вздохнув, он закрыл глаза и погрузился в глубокий сон.

Алена взглянула на неподвижное лицо его и, задернув полог, подумала: «Неужели я всегда буду одна и одна, как богом проклятая? Умереть же можно от такой жизни!» Что ей делать и как вести себя с Леоном? Да, она дала ему слово больше не мешать заниматься революционной работой и честно выполняет свое обещание. Но неужели вечно будет продолжаться ее одиночество?

Через час, услышав гудок, она еле разбудила Леона.

2

Леон весь ушел в подпольную работу. Вместе с Ткаченко, Ольгой и Рюминым он печатал листовки и распространял их среди рабочих завода, читал на сходках, на занятиях кружковцев книгу «Что делать?» и оттиски из газеты «Искра», вербовал в свой кружок людей и уже создал из него «десятки», собирал деньги в фонд «Искры» и отсылал их Луке Матвеичу.