Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

не даром ела свой хлеб: серьёзные последствия от вражеских и разбойничьих покушений удавалось предотвращать. За вышеназванный временной период пиратам лишь один раз удалось высадиться и даже приступить к грабежу городка Вьёрнвилле, но по ним ударили и сухопутные войска, и морская пехота им задала жару. Уйти разбойникам не удалось: более половины из них правительственные воины перебили, а уцелевших переловили. Все они были преданы суду и повешены в Гвенверине.

Пару раз близ островов видели судно единственной женщины — пиратского капитана, Йе́анн по кличке Неуловимая. Её пиратская карьера длилась рекордное количество времени — тридцать пять лет. О ней ходили слухи, что она обладала способностью к предвидению будущего, потому ей и удавалось избегать поимки и успешно грабить. Орудовала она в разных частях Нави, а не только близ берегов Длани или Силлегских островов. Один-единственный раз её поймали, но ей удалось бежать из темницы перед самой казнью. Как выяснилось, она обольстила хорошенькую дочку начальника крепости, в которой разбойница содержалась, и та выпустила её. Йеанн очень любила чужие богатства, но ещё больше — красивых женщин. Во многих приморских городах висели её портреты с наградой за её голову; на них была изображена пригожая собой, большеглазая и темнобровая навья с волнистыми тёмными волосами, однако Йеанн была мастерицей перевоплощений, носила парики и переодевалась, когда бывала на берегу и скрывалась от правосудия. Никто не знал даже истинного цвета её волос, портреты висели лишь приблизительные. Она занималась только грабежами и гордилась тем, что за все годы своих бесчинств не запятнала свою совесть ни одним убийством, ничьей крови не было на её руках, а в том, что обольщённые и брошенные красавицы по всей Нави проклинали её, она большого греха не видела.

Висели её портреты и в Гвенверине, Онирис видела их во время прогулки по городу. Эллейв рассказала об этой легендарной разбойнице, а Онирис поёжилась от прямого, дерзкого, бросающего вызов взгляда, смотревшего на неё с портрета. Он как бы говорил: «К моим ногам пали десятки красавиц. А ты, прекрасная Онирис, станешь моей?» Поёжившись от неприятных мурашек, Онирис поспешила пройти мимо изображения, оставляя его смотреть ей вслед насмешливо и беззастенчиво.

Мачты «Стража», «Быстрокрылого» и ещё нескольких кораблей, озарённые портовыми огнями, устремлялись к звёздному небу. Глянув на своё судно с причала, Эллейв оценила:

— Неплох.

Она ещё не успела познакомиться с командой, это предстояло ей делать прямо во время своего первого рейса. Времени на подготовку начальство ей не дало, приказало: сразу после прибытия на Силлегские острова — в море! Что ж, приходилось приступать к своим служебным обязанностям, оставляя на берегу драгоценную Онирис, девочку с самыми ласковыми глазами и сладкими губками...

К этим губам Эллейв, невзирая на любопытные взгляды с борта корабля, основательно приникла в долгом прощальном поцелуе. Он длился целую вечность: она будто старалась насладиться губами жены на два месяца вперёд... Нет, это не было так же, как в кабинке мыльни, сейчас — совсем другое. Онирис понимала это и сама льнула к её груди, раскрывала губы навстречу горячей ласке, впуская её на всю глубину.

— Буду безумно скучать, моя сладкая, — прошептала Эллейв. — Хоть мы и будем видеться в снах, сны по сравнению с явью — ничто. Люблю тебя, моя родная...

Онирис, зажмурившись с мокрыми ресницами, прижалась к ней так, будто спасалась в её объятиях от ледяного ветра.

— Мой самый родной на свете волк, — прошептала она, снова устремляясь губами в поцелуй.

Её рот утонул в жадно ласкающих устах Эллейв, наполняясь щекотной, влажной и нежной, танцующей страстью, а на борту корабля неслышный для их ушей голос сказал:

— Эх, сладко-то как...

Второй голос шёпотом ответил:

— Не повезло госпоже коркому... Сразу после свадьбы, от жёнушки-красавицы отрывают! Потому и нацеловаться-намиловаться они не могут.

Вплоть до самого отплытия Эллейв предстояла работа, в течение нескольких оставшихся часов ей требовалось окунуться в дела корабля, провести осмотр и проверку. Увы, у неё больше не было времени на Онирис, поэтому она попрощалась с ней:

— Езжай домой, любовь моя, и ложись баиньки. Время пролетит незаметно. Не успеешь оглянуться — я буду уже дома.

Ещё раз напоследок прильнув к её губам поцелуем, она на крыльях непромокаемого морского плаща взлетела на борт, сверкнув голенищами сапог в свете огней — уже не домашняя и родная, а строгая, деловитая, настроенная на работу. Там она обернулась к стоявшей на пристани жене и махнула рукой, крикнула:

— Домой, милая, домой! В кроватку.

— А можно, я подожду до отплытия? — с дрожащими от слёз губами спросила Онирис.

Кто-то из команды крикнул:

— Сударыня! Госпожа корком сказала — домой, значит — домой! Ничего, два месяца пролетят как один миг, и супруга вернётся к тебе под бочок!

Эллейв нахмурилась, выискивая взглядом шутника.

— Отставить разговорчики! — строго прикрикнула она.

— Есть отставить разговорчики! — со смешком ответили ей.

По щекам Онирис катились слёзы, она вытирала их тыльной стороной кисти, забыв о платке.

— Милая, не плачь! Домой, быстро. А то я работать не смогу! — воскликнула Эллейв огорчённо.

Онирис поспешно осушила слёзы и закивала.

— Да, родная, прости... Всё, я успокоилась. Сейчас поеду.

— Вот и умница.

Вызвав повозку, она сидела на скамеечке под блеорайнами. Опять разлука... Два месяца — этот срок казался невообразимо долгим, ужасным, раздавливающим сердце тоскливой тяжестью. Оно рвалось обратно, к кораблям, но Эллейв нужно было работать, готовиться к отплытию, а она тут сопли разводить будет и отвлекать её... Нет, нужно собраться и взять себя в руки. Уж такова доля супруги действующего капитана, а просить Эллейв выходить в отставку так рано она не могла. Ведь она сама попросила Волчицу осуществить все её мечты в морской карьере! Теперь уж назад пути нет.

Повозка подъехала, и Онирис, грустная и подавленная, села в неё.

А тем временем Эллейв, устремив взгляд в сторону «Быстрокрылого», задорно и пронзительно свистнула. Это был, конечно, довольно бесцеремонный и не особенно вежливый способ привлечь внимание, но озорство у Эллейв было в крови. Эвельгер смотрел на неё вопросительно и неулыбчиво, серьёзно, как бы сомневаясь, к нему ли она обращается. Она, сверкнув клыкастым оскалом улыбки, сняла шляпу и помахала, потом знаком пригласила к себе на борт. Тот перекинул между кораблями мостик из хмари и перешёл по нему. Пружинисто приземлившись на палубу, он ждал её слов всё с тем же серьёзным выражением лица.

— Дружище,