Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

— Дружище, спасибо тебе! — Эллейв горячо сжала и встряхнула его руку в порыве признательности. — Ты просто не представляешь, насколько это сердечко дорого мне!

— Почему же? Представляю, — серьёзно ответил он, отвечая на пожатие. — Прекрасно представляю. Увы, сердце, которое было точно так же дорого мне, остановилось, пронзённое ударом клинка.

Их было двое — молодых, бесстрашных.

Душой не дрогнув, встали борт о борт.

С пронзённым сердцем в схватке рукопашной

Она упала... Он в бою остался твёрд.

Эти строчки из поэмы сами сорвались с губ Онирис в ответ на слова Эвельгера. Её внезапно и горестно озарило: она поняла, кто он. А Эвельгер закончил негромко, отрывисто, не сводя с неё мягкого взгляда:

Он отомстил врагу, он отплатил сторицей —

Обстрелом страшным судно потопил.

Её душа взлетела белой птицей,

Его окутав сенью светлых крыл...

Его глаза не дышали холодом штормовых туч, он заботливо берёг её от своей боли и сейчас, отгородив свою грудь от неё незримым панцирем, чтобы даже отголосок его чувств не вырвался и не ранил Онирис. Его восьмимесячный сынок остался сиротой: его матушку-капитана, супругу Эвельгера, убили ударом в сердце в Гильгернской битве. Тот самый сынок, который оставил морскую службу и стал мужем госпожи секретаря, подарив Эвельгеру внучку. По ней, по погибшей супруге, Эвельгер и носил траур уже много лет. Её наградили орденом бриллиантовой звезды посмертно, но разве это могло утешить? Ему не осталось ничего иного, как только отдать морю свою жизнь — больше некому ему было её посвятить.

Из глаз Онирис струились тёплые слёзы, солёными водопадами по щекам хлынули они, и она всхлипывала, вздрагивая плечами. Наверно, она изливала невыплаканные слёзы вдовца — героя битвы, всё же пропуская его горе через себя, но сердце, напитанное целебным теплом, не подводило её, не давало сбоев, не спотыкалось. Оно просто замирало в щемящей жалости... Нет, жалость — неподходящее чувство, она унижает, а Эвельгер вызывал уважение, его не хотелось жалеть. Она плакала его болью, страдала его страданием.

— Госпожа Онирис, милая... — Он снова опустился на колено, склонившись в поцелуе над её рукой. — Не надо, прошу... Не плачь. Побереги себя, своё драгоценное для твоей супруги сердце. Прости, я не отдам тебе свою боль, твоя жизнь и здоровье дороже моего исцеления. Я справлюсь, не печалься обо мне, моя прекрасная, чуткая, добрая госпожа Онирис... Всё будет хорошо.

Рука Онирис легла на его руку, он бережно накрыл её ладонью в гладкой, шелковистой перчатке, через ткань которой ощущалось живое тепло. Она плакала не только от накрывшего её прошлого, от ещё одной трагедии той далёкой битвы, но и от невозможности помочь ему. Он не позволил бы ей себя обнять, поэтому она, прижавшись к плечу Эллейв и глядя на Эвельгера истекающими солёной влагой глазами, обнимала его как могла — взглядом, сердцем, душой. Но он чувствовал её объятия и смотрел задумчиво, нежно.

Вечером того же дня, в коротких южных сумерках, они сидели на веранде у пылающей жаровни. Сад, сказочно освещённый фонариками на ветвях, манил пройтись по его дорожкам, но Онирис сковала неподвижность. Эти строчки из поэмы «Сто тысяч раз» всё плясали у неё в голове, неотступно крутились, отдаваясь в опечаленной душе горьким эхом. Когда-то, знакомясь с поэмой впервые, она прочла их, но не представляла, о ком они, а теперь их герой — живой, настоящий! — сидел напротив неё, по другую сторону жаровни. Рядом, обнимая её за плечи, расположилась Эллейв, и её губы время от времени вжимались в её висок поцелуем. Госпожа Игтрауд читала свои стихи — из нового, пока не опубликованного, и их светлое, целительное полотно ткалось вокруг сердца Онирис, окутывая его, точно кокон — дополнительное лечение к тому, которым её коснулся Эвельгер. Он слушал и смотрел, как эти строки отражаются в её душе, и ловил это отражение пристальными светлыми глазами, в которых плясали отблески огня.

— Как ты, дорогая? — спросила госпожа Игтрауд. Она знала о случившемся, ей рассказали — может, Одгунд, а может, Иноэльд.

— Я уже в порядке, госпожа Игтрауд, — тихо проронила Онирис.

Та кивнула и с теплом посмотрела на Эвельгера.

— Благодарю, друг мой, что уберёг её. Её самоотверженное сердечко безрассудно рвётся в бой, не осознавая опасности. Оно готово жертвовать собой, таково уж его свойство.

— Я не мог поступить иначе, — ответил тот. — Если бы для этого требовалась моя жизнь, я отдал бы её без колебаний.

И снова посмотрел на Онирис с этой задумчивой нежностью, от которой её окутал плащ мурашек. Так Арнуг смотрел на Игтрауд, вручая ей орден бриллиантовой звезды.

Спать лечь Эллейв и Эвельгеру уже не довелось, чтобы загодя успеть к отплытию на рассвете. Им ведь ещё нужно было принять свои корабли, проверить их готовность, поэтому они отправились в порт около десяти вечера. Онирис поехала с ними, хотя Эллейв, беспокоясь о её самочувствии, и уговаривала её лечь спать. Какой там сон! Разве могла Онирис упустить возможность бросить последний ласковый взгляд на своего родного волка? А Эллейв, заботясь о ней, перед отъездом попросила родительницу:

— Матушка, пусть Онирис поспит, не будите её рано. С этими проводами она сегодня припозднится.

— Хорошо, — с улыбкой пообещала та.

В сторожевой службе числились в основном корабли второго класса — не такие большие и мощные, как «Прекрасная Онирис», и численность их команд, соответственно, была меньше. Выполняя свою задачу, они патрулировали воды Силлегских островов; за двухмесячное плавание они, как правило, два или три раза ненадолго заходили в порты, коих на островах насчитывалось девять — три крупных и шесть поменьше. Там они пополняли запасы съестного и пресной воды, а команды могли привести себя в порядок в портовой мыльне. Бооренвейг уже давно оставил попытки захватить Силлегские острова, но его корабли время от времени появлялись поблизости — подозрительно шныряли, вынюхивали что-то... Масштабные военные действия давний соперник не разворачивал, но, опасаясь с его стороны диверсий, грабительских нападений и прочих зловредных выходок, Владычица Седвейг приказала неусыпно охранять острова. Вот сторожевая служба и бдела. На небольшие прибрежные города могли также совершить набег и пираты. В целом обстановка была мирная, стычки с морскими нарушителями покоя и порядка у сторожевой службы случались не слишком часто. За последние десять лет Бооренвейг безобразничал раза четыре, да пираты пытались напасть раз шесть. Необходимость в охране была, служба