Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

если, опасаясь вполне возможного несогласия в Коминтерне, ЦК на первоянварском пленуме то ли побоялся, то ли не собрался решить вопрос о продолжении работы Зиновьева как главы ИККИ, то от руководства Ленсовета сумело отстранить на заседании ПБ 18 марта. Правда, после долгих и бурных препирательств, так как от Зиновьева ждали заявления о добровольной отставке, а он требовал по отношению к себе оргвыводов. Уравнявших бы его как жертву произвола партии с Каменевым, Сокольниковым, ленинградцами.

Сталин, вне всякого сомнения, и подготовивший это заседание ПБ, оказался в необычном положении. Желая скрыть подоплеку задуманного, явно волновался, почему не раз попадал впросак. Неверно назвал дату телефонного разговора с Зиновьевым, исказил содержание той беседы. Почему-то сказал, что А. Петерсон, только что избранная в состав ЦКК, якобы уже не состоит в этом органе. Значительно преувеличил число писем Ленина в октябре 1917 года — мол, их было семь! — с требованием исключить Зиновьева и Каменева из партии… Тем не менее, твердо добивался от участников заседания одобрения решения Ленинградского губкома об избрании председателем Ленсовета не Зиновьева, а Комарова.

Не соглашались со Сталиным только двое. Каменев, упрямо заявивший: «Снятие Зиновьева с Ленинградского совета принимает политический характер, в этом никто сомневаться не может. Главное осложнение вы подтвердили, но удерживаете его на посту председателя Коминтерна и одновременно вы говорите каждому члену партии, что он в основных вопросах ленинизма ошибается».

Каменева поддержал лишь Г. Е. Евдокимов. 1 января избранный секретарем ЦК и потому срочно переведенный из старой столицы, где он занимал пост первого секретаря губкома, в Москву. «Снятие тов. Зиновьева из Ленинграда, — решительно заявил он, — при любой обстановке было бы большим ударом для Ленинграда как крупнейшего политического и промышленного центра, в данной обстановке сила данного удара во много раз усугубляется».

Однако вскоре последовало далекое от истины и логики возражение Рыкова: «Тов. Зиновьев сказал, что он не подает в отставку. Это значит, что вопреки мнению Ленинградского губкома и фракции Ленинградского совета он хочет, чтобы мы постановлением Политбюро оставили его председателем Ленинградского совета». Видимо, глава правительства ожидал униженного оправдания Зиновьева, его слезных просьб. Но добился иного.

Григорий Евсеевич только теперь вступил в полемику.

«Здесь тов. Рыков, — заявил он, — говорил о “предложении Зиновьева”. Такого предложения нет. Здесь тот же оратор говорил, что т. Зиновьев “хочет, чтобы его оставили”. Хочет, чтобы Политбюро провело его председателем Ленинградского совета… Я хорошо знаю, что как раз большинство Политбюро и подготовило мое снятие… Чего хочет Зиновьев? Он хочет только политической ясности. Если вы отправляете несколько тысяч питерских рабочих-коммунаров (коммунистов — Ю. Ж.) на биржу труда, потрудитесь сами и снять Зиновьева».

Все же Сталин попытался вернуть инициативу. Правда, в полемике почему-то сослался не на Зиновьева, а на Емельянова. Он, привычно возразил генсек, «изображает дело так, что не губком, а Политбюро снимает т. Зиновьева с поста председателя совета. Это неверно, это не соответствует действительности… Если ленинградская организация освободилась от ошибок оппозиции, если ей удалось отмежеваться от ошибок тов. Зиновьева и других, то это не удар по ленинградской организации, а удар по тем, которые хотят нанести удар по нашей партии».

И все же более значимая проблема — работа Зиновьева в ИККИ — выплыла наружу, чему в немалой степени способствовал сам Сталин. «Я не знаю ни одной партии в Коминтерне, — лицемерно указал генсек, — которая ставила бы вопрос о снятии Зиновьева. Поэтому тов. Зиновьев может оставаться председателем ИККИ». Ему парировал Каменев: «Если бы приняли отставку Зиновьева на первом заседании пленума ЦК (1 января 1926 года — Ю. Ж.) и сказали, что он действительно не может оставаться председателем Коминтерна, тогда бы не было двусмысленного положения ни в Коминтерне, ни в Ленинграде».

Мысль Каменева подхватил Зиновьев. «Тов. Сталин, — отметил он иронично, — очень заботливо здесь говорил о том, в какое неловкое положение я попаду, если сам не подам в отставку. Я советовался об этом с друзьями… Но все пришли к другому выводу. Решили, что нет, не надо подавать в отставку. Пусть делают оргвыводы. Пусть снимают открыто. Это будет хорошим уроком для партии». А потом добавил то, что счел наиважнейшим — оценку прошедшей дискуссии. «Вы, — пророчески заявил он участникам заседания, — попытались создать теперь такое положение, при котором ни на одном из съездов ни один делегат не решится сказать слово “нет”. Он всегда будет говорить “да”. К этому ведет разгром ленинградской оппозиции».

Зиновьев добился своего. Впрочем, как и Сталин. ПБ пришлось сделать оргвыводы. Пока — только по советской должности. Решило: «Не возражать против постановления пленума ленинградского губкома о замене тов. Зиновьева тов. Комаровым на посту председателя Ленинградского совета»463.

2.

Только и всего? Отнюдь. Вскоре оказалось, что заседание ПБ, состоявшееся 18 марта, и его решение — лишь прелюдия. Первая ступень на иерархической лестнице, поведшая Зиновьева вниз. О приближении неизбежной второй стало понятно через три недели. На очередном пленуме ЦК, начавшем работу 6 апреля и обсуждавшем куда более важный вопрос, нежели судьба Зиновьева, — доклад Рыкова «Хозяйственное положение и хозяйственная политика».

Участникам пленума загодя раздали не только проект резолюции, одобренный комиссией ПБ, но и поправки к нему, сделанные Троцким и Каменевым. Благодаря тому члены ЦК могли заранее сделать собственный вывод о том, кто прав, до начала прений. Определиться: они за индустриализацию, к тому же форсированную, или против.

Проект не выглядел серьезным, взвешенным. Предлагал: «Развитие индустрии и вообще индустриализация страны явится той решающей задачей, успешное разрешение которой определяет дальнейший рост всего хозяйства в целом на пути к победе социализма». Источниками финансирования ее должны стать «накопления внутри страны», «режим бережливости, экономии», «увеличение притока свободных средств населения», под которым подразумевались нэпманы города и зажиточные крестьяне.

Обращался проект и к причинам, породившим острейший кризис, названный почему-то «объективными хозяйственными трудностями». Объясняемыми тем, что их обострили неудачи в плановом руководстве хозяйством, выразившимися в «преувеличении хлебозаготовительных, экспортно-импортных, валютных и кредитных планов».

А что же предлагал проект резолюции для того, чтобы в будущем избежать повторения такого рода провалов? Прежде всего, определение единого сельхозналога не в натуральной, а в денежной форме. Во-вторых, установление соответствия денежной и товарной масс, понижение розничных цен, удержание зарплаты на достигнутом уровне. От проблемы индустриализации документ практически отделался на редкость общей, ничего толком не говорящей фразой: «Руководствоваться постановлением ПБ от 25 февраля сего года». Иначе говоря, потребовал сохранить уже утвержденные бюджетные ассигнования464.

Одним словом, проект резолюции фактически сформулировал не хозяйственную политику в целом, а лишь частично — в отношении