Пильпанг - Владимир Петровский

Женщина улыбнулась Грехову. После чего вперила взгляд в пространство, потускнела лицом и замерла, будто завод кончился. Грехов заглянул ей в глаза. Кукла, никакой реакции. Выглянув в коридор, увидел Татьяну.

– Чего, Сереж? – спросила она. – Я сейчас.

Она поправляла пальто на вешалке. Грехов был как пружина. Происходило что-то не то. В это время в дверь снова позвонили, и он убрался в комнату.

Дамочка на диване сидела как гипсовая, неподвижно глядя перед собой, хотя изредка моргала и, вроде, дышала тоже обычно. Поискав себе место поудобней для такого случая, Грехов перетащил стул к окну и сел. Он давно уже заметил, что сидящий на этом месте почти не привлекает к себе внимания. Видимо, из-за окна. Сейчас это было кстати. В это время в комнату вошли Татьяна и еще один человек, вызвавший отчетливое подсознательное неприятие у Грехова.

– Вот, знакомьтесь, – сказала Татьяна. – Это мой пациент. Умрихин. А это его жена.

Татьяна показала ладонью на неподвижно сидящую женщину в сапогах и даже осеклась, настолько странно та сейчас выглядела. Тем временем Умрихин тоже сел на диван, но не рядом с супругой, а, наоборот, почему-то подальше от нее, и точно так же, как она перед этим, вырубился, как будто питание отключили. Но непонятным образом ожила вдруг его жена. Огляделась, улыбнулась Татьяне и произнесла, посмотрев на Грехова:

– Светлана.

– Грехов… э-э… Сергей, – ответил тот. – Вячеславович.

– Очень приятно, – продолжая улыбаться, сказала она и снова откинулась со стеклянным взглядом на спинку дивана, а Умрихин, встрепенувшись, заговорил, обращаясь к Татьяне.

– Вы хорошо меня лечили. Но надо еще.

Он замешкался, покосившись на Грехова, но Татьяна, начавшая, видно, что-то подозревать, успокоила:

– Это тоже, как вы… вроде пациента.

Умрихин кивнул и продолжил.

– Я раньше… Два… три дня. Оба нормально двигались. Один делает, второй просто ходит. Но не так.

Он посмотрел на неподвижную супругу и вновь перевел взгляд на Татьяну:

– Второй отключается. Вы поняли меня?

– Нет, – ответила Татьяна.

– Нет, вы поняли. Чего ж тут не понять? Вон я, сижу и сижу. А надо, чтобы оба нормально двигались. Надо соединить полюсные компоненты, вот так, вот так… – и он принялся показывать на пальцах. – Соединить двоих, и тогда получится третья величина, то есть, я.

– Ну… – сказала, подумав, Татьяна и улыбнулась ему. – Если соединить вас двоих как положено, получится совсем не… не вы. Получится действительно третья величина.

Она взглянула на Грехова, видимо, намекая, что сейчас посмотреть бы, что все это значит.

– Но нужно, чтобы получился я, – заявил Умрихин и отпал.

А Светлана, рывком подняв голову, продолжила:

– Мне отсюда удобней говорить о соединении. Если закоротить вывод вон оттуда, – показала она пальцем на бедро неподвижного Умрихина, – с вашим контактным приемником, тогда получусь я?..

Тут Грехов поймал момент, когда они оба, то вырубаясь, то включаясь поочередно, были заняты собой, и посмотрел.

На месте этих двоих был кто-то другой. Совершенно другой. Он, непонятно как, был и там, и там. И в то же время нигде. И поэтому сразу понял, заметил, что обнаружен. Тут же он метнулся в Умрихина, который вскочил, собираясь что-то сделать, но в комнате в этот момент возникло еще одно существо, уже совсем неизвестно откуда. Словно дрогнуло в этот момент что-то в воздухе, страшно взвыла на улице собака и заорала стая ворон.

Все замерли на местах. Умрихин плюхнулся обратно на диван. Посередине комнаты стоял здоровенного роста человек в длинном плаще и мятой шляпе. Протянув руку к Умрихину, он сказал:

– Идем.

Но тот уже сидел со стеклянным взглядом. Длинный перевел руку в сторону Светланы, шевельнувшейся было на диване, но и та сразу обмякла, а Умрихин поднял голову. А как только человек в плаще посмотрел на Умрихина, тот уже лежал пластом, Светлана же вертела головой.

Так продолжалось несколько секунд, но казалось, что гораздо дольше. Все как зачарованные следили за рукой огромного человека в шляпе, которой тот водил, словно пистолетом, готовясь сделать прицельный выстрел. Но никак не получалось. Пара на диване очень ловко уворачивалась, включаясь и отключаясь поочередно, пока Умрихин, поймав момент, когда огромный человек в плаще смотрел на Светлану, не вскочил и, в два прыжка оказавшись у двери и рванув рукой стоявший рядом стеллаж с книгами, выскочил из комнаты. Дверь за ним захлопнулась, а стеллаж рухнул поперек. Из коридора донесся стук входной двери.

Все смотрели друг на друга замерев. Светлана безвольно полулежала на диване, словно брошенный плащ.

И после этого произошло то, чего никто уж точно ожидать не мог. Огромный человек, разочаровавшись, видно, в поимке кого-нибудь из Умрихиных, протянул руку к Грехову и сказал:

– Идем.

В комнате раздался стук. Татьяна вскочила. Гигант в плаще исчез так же непонятно и мгновенно, как и появился, а Грехов лежал на полу рядом с опрокинутым стулом в неудобной позе, подвернув руку. Веки его были полуоткрыты.

Потом она, забыв обо всем, пыталась привести его в чувство. Прошло минут десять. На полу вокруг валялось что подвернулось ей под руку – медные пластины, кристалл, блокнот с мантрами и рисунками, выводящими на давно забытые энергии. Но Грехов не дышал и вообще не подавал никаких признаков жизни.

– Ну что же ты лежишь-то! – закричала она наконец в полном отчаянии.

Все было испробовано. Светлана так и сидела на диване, бессмысленно глядя в пространство. Оставалось звонить в «Скорую» и сдаваться. Хотя по-нормальному и это было уже поздно. Но тут он шевельнулся.

Приподнялся, потряс головой. Татьяна обессиленно привалилась спиной к дивану, рядом со Светланиными ногами. Так они и сидели, пока Грехов не начал осматриваться более осмысленно. Обнаружив возле себя Татьяну, он изучал ее некоторое время, потом подвигал ртом, словно бы нащупывая и приводя в порядок язык.

– А я вас знаю, – сказал он не вполне внятно, но с удовлетворением.

– Да уж… – ответила она, измученно глядя на него. – Я тоже вас где-то видела.

После чего стала приглядываться, обнаружив в Греховском лице что-то неуловимо странное. Словно бы оно состояло из двух разных частей. Верхняя, от носа до макушки, отличалась от нижней бледностью и еще чем-то не вполне объяснимым.

– Должен вам сказать, – продолжал Грехов с тем же непонятным, не Греховским оттенком в голосе, – что это я вытаскивал вас из Пильпанга. Когда пин вас затащил в лаз. Там, если помните, стол стоит. Ну, как бы вам еще это объяснить. Назревает очень серьезный межпространственный конфликт. И ваш знакомый… вот этот.

Грехов показал на свое половинчатое лицо и продолжил:

– Он был настолько любезен, что поверил и согласился мне помочь. Хотя он ничем мне не обязан и меньше всех имеет к конфликту отношение. Но…

Он поднял вверх палец и удивленно на него посмотрел.

– Надо же, – сказал он тоном пониже. – Жестикуляция как совпадает. Да, так вот… Но он относится к виду… подвиду… нет, типу людей… то есть, как это у вас… а, к обществу! Обществу, к которому в какой-то очень отдаленной степени отношусь и я. Поэтому, видимо, и помог… Кстати, забыл спросить. Кадарпин вас не слишком потревожил? Он, знаете, таким большим вырос, не везде даже помещается. А ведь сказать «идём» – это и вся его работа. Зато как выполняет!..

Грехов передохнул, помолчав. Татьяна не спускала с него глаз.

– На вашу помощь я тоже рассчитываю. Все же, согласитесь, оказаться так вдруг в чужом пространстве… в совершенном одиночестве, да еще в чужом теле. Что я могу один?.. Уф, устал, – добавил он, и тоже привалился к дивану рядом с Татьяной.

Она смотрела на него в начале речи как на Грехова, решившего пошутить в своей немного дурацкой, не вяжущейся со статусом серьезного колдуна манере. Но потом поняла, что это не шутки.

Замерев, почти не дыша, она ждала теперь, что будет дальше. Отсидевшись в расслабленной позе, Грехов поднялся, помог встать Татьяне и произнес:

– Мешкать нельзя. Если не сейчас, то никогда. На следующем изгибе синусоиды ключевые фигуры уже… в… в…

На его лице отразилась некоторая внутренняя борьба.

– Нет, не скажу… – пробормотал он. – Нужно другое слово…

Пошевелив крепко сжатыми губами и даже покряхтев от напряжения, он вдруг громко и отчетливо произнес:

– На следующем изгибе все уже в маразме. Пилюли едят!.. Да!.. И ты первая!.. Там никому ничего не нужно. Только пилюли.

Он с облегчением выдохнул, подвигал шеей, словно приспосабливая к себе непривычно сидящий костюм, и добавил:

– А этот любезный человек… грубиян. Его умом трудно найти обтекаемые выражения, когда говоришь без пауз. Так что не обессудьте. Впрочем, все не без изъяна.