Сказка о городе Горечанске - Ольга Фикс

– Шланг молокоотсоса вставляется в специальный клапан воздуховода, – вещал между тем Васисуалий. И вдруг заоглядывался. – А ну-ка, есть у нас тут кто-то с руками, чтоб показать?

Оглядев всех, остановил взгляд на Лизе.

– А, Смелякова! Хорошо, что ты в этой группе. Ну, тебе, как говорится, и карты в руки. Покажи им, профанам, как надо правильно корову доить. Действуй!

Слегка поеживаясь от множества устремленных на нее глаз, Лиза взяла ведро и двинулась к ближайшей корове. Подойдя, похлопала ее по шее, шепнула что-то на ушко. Корова чуть посторонилась, давая ей место возле себя. Наклонившись, Лиза извлекла из ведра с водой полотенце, тщательно выжала его и обтерла соски. Потом захватила ближайший сосок в кулак, потянула, сдвинула незаметно руку чуть в сторону, и струя молока ударила стоявшему рядом Васисуалию прямо в клыкастую пасть.

От неожиданности хряк зажмурился и отскочил. Вокруг зазвучали сдавленные смешки. С белыми брызгами на бровях и щеках, хряк смотрелся чрезвычайно комично. Аня ожидала, что Васисуалий рассердится, ну хотя бы возмутится. Но он ничего, только фыркнул и облизнулся.

Постепенно смешки и шепоток стихли. Лиза молча и невозмутимо продолжала делать свое дело. Сдоив понемножку молока с каждого соска, на сей раз просто на пол. («Блин, сколько же добра зазря пропадает, – проворчал за Аниным плечом блондин с квадратными плечами), она показала ребятам, как правильно подсоединять молокоотсос к молокопроводу, как надеть на сосок черный резиновый стаканчик, как повернуть вакуумный кран, и как аккуратно снять стаканчики после дойки, сперва вырубив молокоотсос.

– А то вакуум будет тянуть в себя, а ты к себе – так и сосок оторвать недолго, – пояснила она снисходительно.

Володя привстал на цыпочки, повернул кран, и приложился к отверстию губами.

– Так тут же нет никакого вакуума! – разочарованно сказал он.

– Это потому что система выключена, – объяснил Васисуалий. – На ферме сейчас перерыв. Иначе невозможно было бы вести занятие. Во время дойки мотор так шумит, что сам себя с трудом слышишь.

*

Из коровника они двинулись в свинарник, где Васисуалий сразу оживился. Да и ему там, судя по всему, были рады. Многие свиньи при виде него вскакивали, подбегали к дверцам своих загонов и терлись, нежно похрюкивая, о решетку.

– Потом, девочки мои, потом, красавицы, – весело говорил, проходя мимо них Васисуалий. – Вы ж видите, я занят.

Некоторые матки сидели в своих загонах одни. Другие содержались в загончиках, разделенных на два отсека – к общей территории примыкала маленькая детская, куда вел специальный лаз, который при необходимости перекрывался заслонкой. Подросшие поросятки резвились целыми группами в отдельных больших загонах, подобранные там по возрасту, как в человеческом детсаду.

В свинарнике пахло резче, чем в коровнике, где к тому же, кроме коровьего навоза, еще и сладко пахло сеном, и кисловато, словно антоновским яблоком – силосом.

Но все же, в свинарнике оказалось вовсе не так противно, как Аня поначалу опасалась. И к запаху она, пожалуй, со временем вполне могла бы привыкнуть.

Они шагали по проходу между загончиками, разглядывая их обитателей, вполуха слушая длинные и пространные объяснения Васисуалия. Как запаривается мешанка, сколько комбикорма кладется в чан, и сколько доливается воды. Как сварить кашу для поросят, тщательно помыв перед этим руки, и не перепутав пропорции.

– А то поросята начнут болеть, поносить, и даже возможны случаи падежа.

Васисуалий сделал паузу, чтобы они осознали значимость сказанного им, а сам в это время отошел к ближайшей поилке. Нажал рылом на рычаг, и с шумом и хлюпаньем втянул в себя изрядное количество воды. Похоже было, что от нескончаемых разговоров у него пересохло в горле.

Анин взгляд рассеянно блуждал, изредка встречаясь со взглядом из-за решетки какой-нибудь любопытной хавроньи. Порой выходка какого-нибудь особо шустрого поросенка, цапнувшего за ухо братца, или ловко перевернувшегося через голову, вызывала у нее улыбку.

Проходя мимо загончика с новорожденными, сладко спящими под теплою инфракрасною лампой, Аня усмотрела одного, особенно сладкого, лежащего чуть в стороне, у стеночки.

– Можно его погладить? – спросила Аня у Васисуалия.

– Погладь.

Перегнувшись через решетку, Аня нежно коснулась кончиками пальцев упругого бело-розового лобика. Малыш приоткрыл серо-голубые молочные глазки, и удивленно уставился на нее.

– Можно взять на руки?

– Возьми.

Аня извлекла малыша из загона, прижала его к груди, и чуть-чуть покачала. Поросенок с неожиданной силой ухватил Аню губами за палец, и засосал, жмурясь от удовольствия.

Подняв голову, Аня увидела, с какой нежностью смотрит на малыша Васисуалий.

Тут только до нее дошло. И, обведя взглядом все эти загончики и загоны, со всем их хрюкающим, визжащим, и чавкающим населением Аня, не в силах удержаться, изумленно выпалила:

– Они что здесь, все – Ваши?!

– Ну да, – Васисуалий скромно потупился.

*

– Ну, а что, собственно, тебя так удивляет?

Они сидели в леваде, напротив конюшни, на низенькой загородке. Точнее, сидели Аня и Лека, а Костя и Васисуалий растянулись рядом в траве.

– Мы, свиньи, известное дело, животные умные. Живу я на свете давно, вот и наблатыкался помаленьку по-человечьи болтать. Никто уж давно не удивляется, все попривыкли. У людей да свиней, вообще, скажу тебе, много общего. Недаром же в сердцах у многих, страдавших ранее пороком сердца, ныне свиной клапан стучит. А попробовали б они собачий или там овечий приспособить? – И Васисуалий разразился хриплым, лающим смехом.

– Хорошо, а собаки тогда почему не разговаривают? А кошки?

– А оно им надо? Твоя собака тебя и так понимает, а чтоб еще и ты ее понимала – такого у нее и в мыслях нет. У них, собак, для этого самолюбия маловато. Они ж, собаки, о себе совсем, считай, никогда не думают. Ну, если у них все в порядке в жизни, и человек близкий есть. Потому что если она, наоборот, скажем, бездомная – то с кем ей тогда прикажете разговаривать? А кошкам оно и вовсе ни к чему. Кошка ж она вся в себе.

Конец ознакомительного фрагмента.