Сказка о городе Горечанске - Ольга Фикс

– А мне так и все двадцать, – мрачно пробурчала Лека, тщательно зашнуровывая на ноге уродский ортопедический ботинок с высокой подошвой. – Потому что я, видишь ли, до кучи еще и хромаю. Из-за этого-то меня на первый этаж и поселили.

*

От Учгородка ферму отделяли полтора километра широкой проселочной дороги, вьющейся между полями, на которых что-то желтело, колосилось, и отчаянно кололось, если забиралось в обувь или под одежду. «Овсы», пояснила Лиза, а Костя мечтательно облизнулся.

Пока они шли, он нет-нет, да и наклонялся, срывал то справа, то слева колосок, высыпал на ладонь жесткие семена, и по одному тщательно перетирал их зубами. Прям, как семечки!

– Попробуй! – предложил он Ане, и тоже отсыпал ей горсточку. Она попробовала, и в самом деле ощутила какой-то вкус. Определенно, семена овса насыщали, вот только жевать приходилось долго. Лизка вон, тоже не удержалась, и сорвала колосок.

– Жалко, горох весь уже убрали, – посетовала она.– Вон за тем пригорком гороховое поле как раз. Раньше, как на ферму идешь, обязательно туда хоть на пять минут завернешь, не удержишься.

– Да ну его, горох этот! – Костя сплюнул сквозь зубы шелуху. – Живот от него только пучит.

– Зато сладкий!

Они свернули, и с пригорка увидели, наконец, цель своего путешествия.

Ферма имела форму креста, все четыре перекладины которого представляли собой длинные одноэтажные строения. По сторонам каждого из них тянулись загородки для выгула. В каждое из строений вел свой отдельный вход с широкими воротами во весь проход.

– Конюшня, свинарня, и два коровника, – пояснила Лиза. – Посередине Красный уголок и санузел. С умом строили – внутри-то всегда тепло, скотина своим дыханьем со всех сторон согревает. Зимой только, ночью, когда-никогда обогреватель включишь – пятки в перерыве погреть. Ну, в телятнике над клетьми, да где свиноматки, над загончиками с поросятами, там, само собой, красные фонари горят.

– Красные фонари? – не поняла Аня.

– Лампы инфра-красного излучения, – пояснил Костя. – Обогреватели такие специальные. Не бери в голову.

– А, – сообразила Аня. – Как у нас в метро, в переходе.

Она попыталась представить себе, как там у них в метро, в переходе – в деталях, подробностях, все как есть – но почему-то не смогла.

У ворот фермы их встречали Галина Васильевна и большая черная свинья.

– О! Кого я вижу! Смотрите, кто к нам пожаловал! Свежая, наивная, нежноглазая абитура! – радостно заговорила свинья по мере их приближения. – Ну, сейчас, сейчас, мы вас тут всех приспособим к делу. Как говорится, не умеешь – научим, не хочешь – заставим!

Аня украдкой протерла глаза, слегка запорошив их при этом овсяной трухой. Глаза зачесались и заслезились. Свинья, между тем, продолжала разглагольствовать.

– Галин Васильна, не возражаете, я покамест ими займусь?

– Займись, Васисуалий, займись! – с энтузиазмом кивнула ему завфермой. – Введи их, как говориться, в курс дела! – И, обращаясь уже непосредственно к ним, представила – Ребятки, это Васисуалий, заслуженный племенной хряк, гордость нашей учебной фермы. Он работает здесь у нас… уф, я уж даже и не помню сколько лет..

– Столько не живут, – скромно ввернул Васисуалий.

– Короче, сейчас он вам все покажет и разъяснит. И со всеми вопросами вы будете обращаться непосредственно к нему.

– Покажу, расскажу, и дам попробовать, – пообещала черная свинья, от нетерпения пританцовывая на тонких острых копытцах, и обнажая в улыбке два больших загнутых клыка…

Ане зажмурилась, и изо всех сил ущипнула себя за руку. Конечно, ей все это только снится. Вот, сейчас, она откроет глаза, и окажется возле своего дома, где-нибудь в подземном переходе под Шоссе Энтузиастов…

Аня открыла глаза. Она по-прежнему стояла у входа на ферму. И свинья тоже никуда не делась. Наоборот, свинья грозно смотрела на нее, Аню, маленькими, утонувшими в заплывших жиром щеках карими глазками.

– Ну, а ты чего стала? Тебе что-нибудь не ясно? Особое приглашение требуется?

Аня сделала над собой усилие, шагнула вперед, и вместе со всеми пошла за говорящей свиньей.

*

На ферме Аню в первую очередь потрясли запахи. Они прям-таки

ошеломили Аню своей силой, резкостью и новизной.

Ведь это была настоящая, действующая, животноводческая ферма!

Да к тому же еще и многопрофильная.

Сперва Васисуалий повел их всех в ту часть крестовины, где стояли дойные коровы. Здесь все напоминало заводской цех. Только вместо станков двумя длинными рядами стояли буренки. Каждая была прикована цепью к своему столбу. Спереди, вровень с коровьими мордами, из конца в конец ряда тянулись бетонные ясли-кормушки. Позади, под коровьими хвостами, пролегал желоб навозного транспортера, уносивший по нажатию кнопки отходы, так сказать, производства куда-то во двор, в общий навозосборник. Сверху над коровами протянулись прозрачные трубы молокопровода, и непрозрачные металлические воздуховоды, по которым, несмотря на название, поступал, однако, вовсе не воздух, а, наоборот, абсолютный вакуум.

– В качестве доярок работа ваша будет заключаться в том, чтобы, придя, засыпать в кормушки корм – сено, комбикорм, витаминно-минеральные добавки. Нормы на каждую корову висят вон там, на стене, но вы скоро научитесь на глазок. Потом надо граблями согнать в транспортер из-под коровьих ног мокрые и грязные опилки. Насыпать вместо них чистые. И только после этого приступать к дойке.

Перво-наперво следует обмыть вымя теплой водой. Обязательно теплой, высокая температура стимулирует молокоотдачу, в то время, как ледяная – наоборот. Поэтому не ленитесь лишний раз сходить с ведром в бойлерную, и не вздумайте украдкой наливать воду из коровьих поилок. (Железные миски-поилки располагались перед каждой коровой на полу, и включались простым нажатием морды на рычаг).

После этого простимулируйте корове соски путем сдаивания вручную по нескольку струй молока из каждого. Делать это необходимо нежно-ласково, не травмируя сосок! Не дергайте сосок, не пытайтесь играть с ним в перетягивание каната! Лучше всего при этом приговаривайте что-нибудь ласковое, умеете – спойте что-нибудь, не умеете – хоть промычите.

После этого на каждый сосок надевается стакан молокотсоса.

– Лиза, – спросила шепотом Аня, – они что, всегда вот так, на цепи? Топчутся вокруг одного и того же столба всю жизнь?!

– Ну что ты, летом ведь их пасут! А зимой они раз в день гуляют, – успокоила ее Лиза.

– И что, действительно кто-нибудь поет им во время дойки?

– Ну, это уж как повезет! Кто споет, а кто и матом обложит. Но вообще-то он прав, коровы ласковое обращение любят. Известно, если доярка коров ногами пинает, да на них ругается – много она не надоит.

– А тогда зачем же она это делает?

– Ну как «зачем»? Жизнь такая. Нужно же на ком-то душу сорвать.

– А зачем такую на работе держат? Мне кажется, работать с животными должен тот, кто их любит.

– Тю! Ты что, с неба свалилась? Хотя, да, конечно! Ну, ты сообрази головой: а на ее место кого? Думаешь, все так прям и мечтают в три часа утра каждый день вставать и в десять ложиться? Да щаз!

– Как в три?!? Это же еще ночь получается!

– Ну, кому ночь, а кому самое что ни на есть утро. Хорошо, мы тут только со второй половины дня будем. Одну только дойку и захватим – вечернюю. Хотя как бы они нам утреннюю до кучи не подбросили. Под предлогом, что она кончается задолго до начала занятий. Ладно, жизнь покажет.

(Жизнь показала, что Лиза как в воду глядела.)

– А ложиться почему тогда в десять? Надо бы пораньше, раз в такую темень вставать приходится.

– А потому, что вечерняя дойка кончается в девять.

– Это что же – рабочий день такой? С трех до двадцати одного?! Это ж сколько часов получается?! А законы на что?

– Не знаю, как уж оно там с законами, а рабочий день у нас дробный. Пришли, подоили, покормили – и ушли. Как управишься, так и свободна. Доек три – в три тридцать, в одиннадцать, и в семь с половиной. Посередине хоть угуляйся! Правда, если у тебя хозяйство, дети, муж, огород, так, пожалуй, много не нагуляешься, но это уж каждый сам для себя решает…

– Кошмар! – посочувствовала незнакомым дояркам Аня. – У них выходные-то хоть бывают?

– Ну как – выходные? Договариваешься всякий раз, чтоб подменили тебя. Скотине же не объяснишь, что нынче у тебя выходной. А если корову сутки не подоить – такой мастит разыграется, ужас просто!

– Жесть! – выдохнула Аня. – Даже и не представляю себе, как так жить можно!

– А что? Многие так живут. Вон, мамка моя. Тридцать три года на ферме – и ничего. Шустрая, бодрая, скачет себе, как коза, и все, как говорится, при ней. Еще и телевизор смотреть умудряется, и с отцом иной раз на речку перед сном гулять ходит. Она, правда, днем всегда хоть чуточку, да поспит.