Сказка о городе Горечанске - Ольга Фикс

На здании Горечанской биржи еще и сегодня можно разглядеть…

– И бла-бла-бла…, – за аниным плечом нарочито громко зевнули, и конец фразы потерялся. – Кто б ее сегодня саму разглядел-то, ту биржу! Лет пятьдесят, небось, уже, одно и то же талдычит, будто у него внутри пластинка заезженная.

Аня обернулась. Прямо за ее спиной сидел мальчик. Худенький, смуглый, в модных квадратных очках с затемненными стеклами. В джинсах и серо-зеленом, ладно сидящем хебешном свитере. Совершенно обычный мальчик.

И ровно такой же нездешний, как сама Аня.

– Нас сюда каждый год на День открытых дверей сгоняют. Со всех окрестных школ, начиная с седьмого класса. На автобусах специальных привозят, водят повсюду, хвастаются. Показывают общагу, ферму, учебные корпуса. И директор каждый раз одну и ту же речугу слово в слово толкает. Поневоле наизусть выучишь. И пусть бы он ее хоть раз в десять лет слегка перекраивал, ну там, адаптировал к изменяющимся обстоятельствам. Нет, чешет по-прежнему одно и то же – на стене Горечанской биржи и сегодня еще…

– Но, может быть, и в самом деле еще и сегодня можно… – вступилась за директора Аня. Ей директор с первой встречи понравился – и с Копушей помог, и Арчика погладил. И вообще встретил не официально, а как какую-то долгожданную гостью.

Мальчик выразительно крутанул пальцем у виска. На секундочку снял очки, тщательно протер их обшлагом свитера, и воодрузил обратно на нос.

Заглянув на миг в его глаза без очков, Аня почувствовала, что проваливается – вся, совсем, без остатка. У нее даже голова закружилась от этого дикого ощущения, и в горле разом пересохло.

Глаза у мальчика были абсолютно бездонные, и темные настолько, что, казалось, в них совсем не было зрачков.

– Ты не местная, что ли? Издалека откуда-то приехала? – спросил мальчик, внимательно разглядывая Аню сквозь очки. За очками глаза его казались вполне обычными.

Но уж теперь-то Аню было не провести! Теперь-то она знала, что у него там, за очками. Знала, и никак не могла забыть.

С трудом переведя дух, Аня облизнула пересохшие губы и смогла, наконец, связно выговорить:

– Я, это, нет, не местная, да.

– Да ну? И откуда же ты взялась такая?

– Из Москвы.

– Не может быть! Из самой Москвы?! Учиться?! Сюда?! Зачем?!

– Ну, понимаешь… – Аня запнулась. Посвящать его сразу во все подробности ей не хотелось. Однако и врать про себя с первой встречи было как-то не с руки…

– Ты, конечно, прав, – нашлась все-таки она. – В Москве полным-полно мест, где можно учиться. Но вот колики заговаривать лошадям у нас там абсолютно нигде не учат! Точно-точно, я узнавала.

*

– Эх! Москва! – он все никак не мог успокоиться. – Да если б меня в Москву… уж я бы там… я бы там…

– Ну и что тебе мешает? – не выдержала, наконец, Аня. – Вроде все дороги открыты. Купил билет – и вперед! Между прочим, от вас до нас все равно, что от нас до вас. Так сказать, от перемены слагаемых… – Ее куда-то явно несло. Речь директора слышалась, как сквозь вату. Что-то о том, что один Горечанский район давал мяса и молока больше, чем вся Россия до 1913 года… Невозможно было сосредоточиться на словах. Когда ж это было-то – до революции, или после?

– Ты, разумеется, права. Однако некоторые обстоятельства делают для меня в данный момент практически невозможным чересчур отдаляться от здешних мест. А это заведение, хоть и кажется на первый взгляд немного ветхим и обшарпанным, тем не менее, единственное в округе, способно предложить мне более-менее пристойную программу по биофизике.

За разговором оба они пропустили момент, когда все вокруг них вдруг начали вставать и двигаться к выходу.

– А! – смекнул многоопытный очкарик. – Это нас сейчас к стеле поведут. Поклониться памяти выпускников сорок первого года, прямо с выпускного ушедших на фронт…

– И не пришедших обратно! – громом раскатилось над их головами.

Все высыпали во двор. Директор, мрачный и непривычно сгорбившийся, шел впереди, с каждым шагом буквально старясь на глазах. Сороки на его плече не было. Тощая, носатая тетка – по виду явная секретарша – осторожно поддерживала его под локоть.

Шли они недолго. На небольшой высотке, посреди клумбы с яркими осенними цветами, стояла стела – серый гранитный прямоугольник, чуть выше человеческого роста, весь, снизу доверху, расписанный профилями лопоухих мальчишек в военных пилотках. Ане показалось, что из -под одной пилотки торчали рожки.

– Вот, – сказал директор, когда они все встали вокруг стелы аккуратным полукругом. – Эти ребята… Почти такие, как вы. Ушли. Сразу, на другой день после выпуска. Некоторые не успели даже забрать диплом. Дипломы эти теперь хранятся у нас в архиве, как память. Эх! Такие конники да собачники, что были в выпуске сорок первого, больше уж не родятся! Саша Масляков, Данилка Громов, Алеша Мохнатский…

Директор перечислял их, всех поименно, и с каждым именем лицо его все старело и мрачнело, пока под конец голос не треснул. Директор осекся, и замолчал, не договорив последнего имени…

– Ничего, ничего, – похлопала его по плечу секретарша. – И потом, не все же погибли. Некоторые ведь вернулись. Академик Довгоконь, например, тоже из этого выпуска.

– Да, Серега Довгоконь, из этого тоже, да, – рассеянно подтвердил, словно не до конца очнувшись, директор. И уже совсем невпопад добавил: – Гибнут-то всегда лучшие.

– Он так горюет, будто лично их знал, – шепнула Аня мальчику в очках. Но тот посмотрел на нее как-то странно, и ничего не ответил.

*

Возвратившись в класс, все опять расселись по своим местам. Торжественная часть кончилась. Директора за учительским столом сменила завуч – полная крашенная шатенка, велевшая звать ее Марь Иванной. «А вас я еще всех не запомнила, но будьте уверены, к концу первой недели запомню всех» И она погрозила им толстеньким пальчиком с пламенеющим маникюром.

Завуч велела им разбиться на группы по пять человек. Каждую группу, сказала она, сейчас проэкзаменуют учителя предметники, дабы выявить, у кого какие пробелы в школьной программе, и, по возможности, в течение оставшихся четырех недель привести всех к общему знаменателю.

С часа до двух их обещали отпустить на перерыв, а во второй половине дня планировалось приступить к практическим занятиям на ферме.

Завуч встала, сделала приглашающий жест, и на стул вместо нее тяжело опустилась худощавая, жилистая тетка с потрескавшимися мозолистыми руками, представившаяся Галиной Васильевной-зав. фермой.

– У нас, – сказала тетка, – испокон веку заведено, чтобы на учебной ферме все делалось руками учеников. Это ведь ваша ферма, ваше хозяйство. Вот вы и хозяйничайте! А как именно хозяйничать, мы вас научим.

И она улыбнулась крупными лошадиными зубами. Крахмальная блузка неуклюже топорщилась у нее на груди, широкие плечи буквально рвали рукава пиджака, но Аня почему-то сразу решила, что тетка ей нравится.

Все вскочили, заразбивались на кучки и группки, через головы выкликая друг друга, и отчаянно маша обеими руками

Аня оказалась в одной группе с мальчиком в очках и рыженькой Лизой. Четвертым к ним прибился чернявый парень, что прискакал на занятия верхом, пятым оказался плечистый блондин в кожаном хайратнике.

– Что ж ты нынче без косичек пришла? – осклабился он, глядя на Аню. – Побоялась, что дергать будут?

«Г-ди, и зачем бы человеку такие большие и острые зубы? – ужаснулась Аня, не в силах глаз оторвать от его улыбки. – Кости он ими грызет, что ли?» Но вслух ничего не сказала.

Экзамены, как и предполагалось, прошли для нее гладко, и к обеду она оказалась официально освобождена от дополнительных занятий по всем абсолютно предметам.

Одновременно с ней чести этой удостоились Костя, мальчик в очках, и тощая зеленая мавка – одна из трех, поступавших в этом потоке. Подруги шумно радовались ее успеху. Костин торс, нагнув к себе, горячо обняла приемная мама, и, смахнув незаметно слезинку, строго сказала, что ничуть в нем никогда и не сомневалась. И чтоб Костя не вздумал зазнаваться! Все-тки он учительский сын. Не какой-нибудь бедный крестьянский мальчик. Так что ничего удивительного…

Но глаза ее при этих словах сияли.

За Аню и мальчика в очках радоваться было некому. Поэтому они просто пожали друг другу руки (Аня почувствовала, как при этом по пальцам у нее пробежала искра).

– Молодец ты! – искренно порадовался за нее мальчик. – Впрочем, чего другого ожидать после Москвы? Тебя как звать-то, кстати, москвичка? Меня вот лично – Володя, – сказал он, снимая опять очки, чтобы протереть.

– Аня, – ответила она, потупившись.

Ей подумалось, что, может, если не смотреть ему больше в глаза, со временем головокружительное ощущение забудется и пройдет само по себе?