Выживший во тьме - Владимир Анатольевич Вольный

продолжался, по-видимому, до сих пор. Странное дело, но здесь, на глубине нескольких десятков метров, казалось даже спокойнее. И тут меня как ножом кольнуло подозрение – вначале не совсем ясное, а потом полностью оформившееся. Вода! Громадные ее массы не могли просто унестись за пределы города – что-то все равно должно было попасть и сюда, в подземелья! И тогда… Я даже покрылся испариной, подумав, что она настигнет меня здесь, а я даже не смогу понять, что случилось, и уж тогда напьюсь так, что никакая жажда мне уже не будет грозить вообще никогда…

И тогда я рванулся, позабыв, что ничего не вижу. Меня вел инстинкт – а может быть, и еще что-то, чему я не мог найти определения. Я стал гораздо реже промахиваться ногой мимо рельса, а рукой, которой придерживался о стену, меньше натыкался на острые концы оплетки проводов и креплений. Чтобы отвлечься, стал считать шаги, потом сбился, вновь стал считать… И бросил это занятие, так как оно отвлекало меня от того, чтобы просто идти. Я прошагал так какое-то время и стал подумывать, что направление, выбранное мною, не совсем уж и верно – не могли же станции находиться так далеко друг от друга? Мне казалось, что я иду уже не меньше четырех-пяти часов. Будь это на поверхности, даже два часа – это примерно шесть-семь километров по ровной дороге. Но с другой стороны, не в темноте и не по такой… Я решил идти дальше – возвращаться назад было просто нестерпимо. Да и куда? Снова проверял другую сторону пути – но и там была все та же стена с проводами и креплениями.

И вновь, как в первый раз, я вздрогнул от неожиданности. Рука провалилась в пустоту, и я едва не упал, ударившись грудью обо что-то. И опять возникшее чувство опасности удержало меня от следующего шага. Я замер, чиркнул спичкой – и еле сдержал крик… Впереди была пропасть. В скудном освещении невозможно было понять, как она глубока, но и его хватало, чтобы увидеть: в ней находится то, что осталось от идущего поезда и части платформы, на которой стояли люди. Не было ни пожара, ни воды – только громадная яма, где лежали останки раздавленных пассажиров и придавленные большими камнями вагоны. Там были еще живые – я услышал стоны и вздохи, не различимые мною ранее, пока я не встал у самого края провала. А за ним – та часть платформы, попасть на которую я бы уже не смог никоим образом. Для этого необходимо преодолеть пропасть. Но сделать это невозможно…

– Мм…

Я глухо взвыл. Быть так близко к спасению – и опять оказаться обманутым! Плюнув на все опасения, достал обрывки тряпок, которые нес с собой всю дорогу, и разложил костер, чтобы осмотреться получше. Едкий чад и гарь горящего тряпья ударили в нос. Все верно… То, что я успел разглядеть, не оставляло надежды: станция наполовину завалена, а провал не позволяет проникнуть на вторую ее часть. Впрочем, попади я туда – еще неизвестно, что бы мне это дало. Пробраться сквозь валуны и согнутые страшным давлением стальные опоры очень непросто… Удивительно, что при этом сохранилась сама колея, по которой я сюда добрался.

Что ж… иного выхода нет. Тоскливо посмотрев на пропасть и на платформу, я повернулся и зашагал прочь. Весь проделанный до сих пор путь оказался бессмыслен, и я не знал, хватит ли у меня сил повторить его. Ведь я находился под землей уже не меньше суток – без еды, без воды, крайне ослабевший и покрытый множеством ноющих ран, которые нечем было даже перевязать. Спину и ноги ломило от усталости, живот скручивало спазмами, а пить хотелось так, что сейчас я бы не раздумывая прильнул даже к самой гнилой воде. Что думает муравей, передвигающийся по своему муравейнику? Для него он столь же огромен, как это подземелье – для меня. Но ему не нужны глаза: он знает свой муравейник, а вот я – нет. Был бы хоть свет…

Я сорвал с себя рубашку, майку – все равно становилось жарко, и в них не имелось особенной нужды. При свете догоравшего костра успел приметить обыкновенный зонт – видимо, его забросило сюда с платформы во время обвала. Тут же нашлись какие-то тряпки и даже кожаный портфель. Я вытряхнул его содержимое, надеясь найти что-нибудь съедобное, а еще лучше – пригодную для питья жидкость. Но внутри оказались только бумаги.

Намотав на зонт разорванную майку, я долго подпаливал ее с помощью листков и кое-как добился того, что она загорелась. Факел вряд ли станет гореть долго – но для того, чтобы попытаться обойти платформу с другой стороны, может и хватить. Ведь пути за станцией почти всегда имеют сквозные выходы друг на друга… Мое предположение оправдалось. Прежде чем факел угас и я опять остался в кромешной тьме, заметил проход – и рванулся туда, ведомый все еще не совсем пропавшей надеждой. В проходе нога сорвалась, и характерный всплеск возвестил, что на этот раз я уж утолю свою жажду! Что это была за вода, что в ней находилось – мне было все равно. А напившись, я сразу услышал то, что заставило насторожиться и прислушаться.

Крики. Впрочем, криками они лишь казались. Это были стоны. Стоны раздавленных и искалеченных, не имевших сил выбраться из-под завалов людей… Каким-то образом я все-таки вышел к другой стороне станции – и здесь путь не преграждала такая ямина, как та, перед которой я только что спасовал. Импровизированный факел догорал, когда я просто почувствовал, что передо мной преграда, и протянул руки вперед. Поезд. Протиснувшись мимо него, я сразу убедился, что цель достигнута. Этот край платформы остался на месте, мне оставалось только ее преодолеть, чтобы по лестницам эскалатора выйти наверх.

Подтянувшись, я взобрался на платформу – и почти сразу наткнулся на тело… Я глубоко вздохнул и, пересиливая себя, опять опустился на колени. Второй раз за сутки мне предстояло обыскивать труп, но иного выхода просто не приходило в голову. Спички кончились, факел угас – а тут был шанс найти коробок или зажигалку… Свет был необходим, и именно на этом этапе. Ощупав труп, я понял, что это мужчина, и мои надежды на удачу возросли. У заядлого курильщика всегда найдется в карманах зажигалка, на край – те же спички! Вот только курил ли этот несчастный?.. Руки задрожали, и я несколько секунд просидел в неподвижности, не решаясь его зажечь. Потом, проведя по высохшему небу языком, надавил кнопку…

Очень