Протопоп Аввакум и начало Раскола - Пьер Паскаль

Затем на глазах у сына на Феодору, как и на ее сестру, надели цепи и через день их отнесли – поскольку они отказывались идти сами – в Чудов монастырь. Сначала митрополит Павел старался взять их лаской: он указывал Морозовой на красоту ее сына, просил, чтобы она сжалилась над ним, не разоряла своего дома. «Нет, – гордо возражала она, – меня не соблазняй, я обрела правду, а что касается сына, то я живу не для него, а для Христа!» Тогда Иоаким ожесточился больше других. Спор продолжался всю ночь, с двух часов до десяти утра. На рассвете на сестер надели тяжелые цепи и разлучили их. Феодора, пока ее тащили в подворье Псково-Печерского монастыря, гремела своими цепями и демонстрировала двоеперстие, надеясь, что ее увидит царь, когда ее поведут мимо дворца. Евдокия, заключенная в Алексеевском монастыре, представлялась мертвой, когда монахини, следуя полученному приказанию, хотели ее вести на церковную службу: «Не хочу я молиться с вами!» – кричала она со своих носилок. Несколько позже Мария Данилова, бежавшая из столицы, была арестована на Дону и привезена в Москву: она показала себя достойной своих подруг и была заключена в подвал Стрелецкого приказа.

В то время как его мать находилась в тюрьме, юный Иван заболел с горя и, несмотря на помощь придворных врачей, вскоре умер. Один поп, сторонник никоновских новшеств, сообщил об этом Морозовой, как о каре Божией. Царь повелел конфисковать ее поместья, раздать ее лошадей и продать ее драгоценности. Ее братьев Федора и Алексея удалили, послав чуть не в ссылку одного в Чугуев, другого в Рыбинск.

Однако и находясь в заключении, Морозова не прерывала сношений с внешним миром. Ее навещали ее две верные служанки Анна Амосовна и Стефания. Ее дядя Михаил Ртищев неоднократно беседовал с ней через окно. «Я восхищаюсь твоей стойкостью, – говорил он. – Только одно меня смущает: не знаю, за правду ли вы страдаете». Подворье Псково-Печерского монастыря стало своего рода местом паломничества: боярыни приезжали туда в возках, простой народ валил валом. Шли поглядеть на вдову боярина Морозова, которую на носилках несли в церковь[1637]. Феодоре посчастливилось однажды причаститься из рук иеромонаха Иова. Переодетый в гражданское платье, Иов пробрался в ее камеру с помощью стрельца[1638].

Евдокию в ее монастыре также посещали многие. Однажды, даже среди бела дня, она смогла выйти на улицу и отправиться на Псково-Печерское подворье. Предупрежденная Феодора выслала ей навстречу Анну Амосовну. Евдокия проникла в камеру к сестре под самым носом стражника-стрельца, сделав это под видом возвращающейся Анны Амосовны. Обман скоро получил огласку, но Феодора призвала сотника, тот успокоил своих людей и обещал на заре проводить Евдокию. Сестры, таким образом, смогли побеседо вать в течение целой ночи. Эта встреча была подготовлена Еленой Хрущевой, которая постоянно общалась с заключенными, посылала либо носила сама в темницу пищу и одежду. Инокиня Мелания восстановила в одном из домов в Москве тайный монастырь. Она находилась в постоянной переписке с Феодорой и Евдокией, продолжая ими духовно руководить. Она также взяла на себя заботу о Марии Даниловой и навестила ее в темнице. Все три были связаны этим духовным общением[1639].

Эти боярыни были весьма неудобными для стороживших их игумений и даже для высших властей. Старый патриарх Иоасаф умер 17 февраля 1672 года; 5 июля новгородский митрополит Питирим заступил на его место[1640]. Никакой развязки пока не предвиделось. Питирим, правда, обладал примирительным характером. Он был стар и много хворал[1641]. Прошло немного времени, и он уже стал просить царя об их освобождении. Алексей отказал. Его взоры были обращены лишь на Запад: он выписывал из Курляндии музыкантов и актеров и договаривался с пастором Иоганном Грегори о постановке немецких спектаклей[1642] у себя в селе Преображенском, заказывал переводы всякого рода светских книг, немецких, латинских, польских[1643]; в согласии с Матвеевым, он посылал по слов по Европе и даже направил в Рим к папе в качестве посла католика шотландца Менезия, чтобы создать большую коалицию против турок[1644]. Более чем когда-либо раньше царь уходил от старой русской набожности. Именно он побудил Питирима допросить Морозову: «Тогда ты узнаешь ее упорство».

Во втором часу ночи Морозову привели в Чудов монастырь, где находились митрополиты Питирим и Павел и большое количество гражданских чиновников. Так как старообрядцы отвергли, считая нечистым, все то, что шло от официальной церкви – обряды, таинства, благословение, то стало уже обычаем их к этому принуждать. Питирим хотел совершить помазание елеем над Морозовой: она резко его оттолкнула, крича: «Не губи мя, грешницу, отступным своим маслом – и, потрясая своими цепями, продолжала, – Чего ради юзы сия аз, грешница, лето целое ношу? Сего бо ради и обложена есмь юзами сими, яко не хощу повинутися, еже приобщити ми ся вашему ничесому же. Ты же весь мой недостойный труд единым часом хощеши погубить! Отступи, удалися!» Тогда они окончательно озлобились и потащили ее за надетый ей на шею железный ошейник, чуть не сломав ей шею: ее голова ударялась о каждую ступеньку лестницы; в десятом часу ее отвели обратно в темницу[1645]. В ту же ночь таким же образом отпирались Евдокия и Мария.

В последующую ночь всех трех подвергли пыткам. Марию, обнаженную по пояс со связанными за спиной руками, пытали также на дыбе и огнем; за ней последовала княгиня, претерпевшая те же орудия пытки. И она, совершенно измученная, была брошена рядом. Затем последовала Феодора. Князь Иван Воротынский, который руководил пытками, сжалился было над ней: «От славы в бесславие прииде! И кто ты еси, и от какого рода? Се же тебе бысть, яко приимала еси в дом Киприяна и Феодора юродивых и прочих таковых». Она возразила: «Помысли убо о Христе, кто он есть, и чий сын, и что сотвори?» В течение получаса ее держали подвешенной; ремни впились ей в запястья. В течение трех часов их затем оставили лежать распростертыми на снегу. После этого их снова повели к огню. Марию дважды секли «в пять плетей» по спине и по животу. «Се ли християнство, еже сице человека умучити?» – спросила Феодора думного дьяка Илариона. Только в 9-м часу ночи их унесли. На Болоте их уже ожидал костер. Мелания побежала предупредить Феодору: «Уж и дом тебе готов есть, вельми добре и чинно устроен, и соломою – целыми снопами – уставлен!» Оттуда она побежала к Евдокии и крикнула ей в окно: «Днесь или утрие отходите ко Владыце, но обаче идите сим путем, ничтоже сумнящеся!»

Однако царь на это не решался. Он изменил способ действия. «Мати праведная Феодосия Прокопиевна! Вторая ты Екатерина-мученица! Молю тя аз сам, послушай совета моего. Хощу тя аз в первую твою честь вознести. Дай мне таковое приличие людей ради, что недаром тебя взял: не крестися тремя персты, но точию руку показав, наднеси на три те перста!» – «Он же повелит мя с честию вести в дом мой, то аз, на главах несома боляры, воскричю, яко аз крещуся по древнему преданию святых отец! А еже каптаною мя своею почитает и аргамаками – поистине несть ми сие велико (…) поистине дивно и есть, еще аще сподобит мя Бог о имени его огнем сожжене быти (…): сие ми преславно, понеже ее чести не насладихся никогдаже». Но вместо нее умер Питирим[1646].

Феодора, в целях полного разобщения, была переведена в Новодевичий монастырь[1647]. Напрасный труд! Дворы монастыря стали набиваться каретами знати, желавшей с ней повидаться. Тогда царь повелел перевести ее в Хамовники. Там ее стали навещать Мелания и Елена. Царевна Ирина, старшая сестра царя, вступалась за нее: «Почто, брате, не в лепоту твориши и вдову ону бедную помыкаеши с места на место!» – «Добро, сестрица, добро! Коли ты дятчишь об ней, тотчас готово у мене ей место!» Сначала Морозова, а затем Евдокия и Мария были перевезены в Боровск и брошены там в подземелья монастыря Рождества Богородицы[1648].

Там они нашли еще одну бодрую духом – Устинью, возможно, ту самую женщину, что обратила к вере юродивого Киприана[1649]. Заключение тут было еще более суровым, чем в Москве, но посещения, тем не менее, продолжались: муж Даниловой, полковник Иакинф, угощал в своем доме в Москве сотников из числа стражи, посланных в Боровск; на месте же всегда находились добрые люди, чтобы снабжать заключенных пищей как для плоти, так и для души. Братья Феодосии, Иродион – племянник Марии, мать Мелания, Елена Хрущева и другие без особого труда проникали в темницу[1650]. Феодора и Евдокия не прекращали писать и получать письма.