Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

К. «Пушкин и фольклор» («пытается представить Пушкина учеником западных писателей»[13] и т. п.).

После доклада начались прения; выступали преподаватели Ф. А. Абрамов, А. В. Западов, Е. И. Наумов, а также студенты и аспиранты. Завершил прения ассистент кафедры русской литературы И. П. Лапицкий[14], целиком посвятивший свое выступление кафедре фольклора Ленинградского университета и ее руководителю. Громоздя обвинения, Лапицкий истово бесчестил М. К., отрицая за ним любые заслуги перед отечественной наукой:

Если отвлечься от приятной округлости литературных периодов Марка Константиновича и коснуться содержания (в общем, небогатого), то мы здесь увидим всюду одно и то же: дешевый приторный психологизм, эстетический снобизм. Азадовский принял все меры к тому, чтобы всячески выхолостить оттуда политический смысл. Он оставил только легкое эстетство, дешевый наигранный психологизм[15].

Он развивал <развалил?> работу отдела фольклора в Академии наук. 12 человек в отделе фольклора трудились ровно 12 лет и ничего не сделали, потому что редактируемое Азадовским издание[16] было провалено. Оно было провалено ввиду порочности основных редакционных методологических установок[17].

…этот убежденный низкопоклонник, воинствующий космополит, растленный буржуазный эстет своей вредоносной деятельностью нанес большой ущерб и нашему факультету, и нашему университету в деле подготовки кадров советских фольклористов[18].

Поношение ученых на «закрытом партсобрании» продолжалось и на следующий день. Выступали Б. И. Бурсов. В. Е. Балахонов, А. С. Бушмин. Д. С. Бабкин… О М. К. вспоминали реже, обличительный пафос ораторов был направлен главным образом на Гуковского и Эйхенбаума; их громили столь же нещадно, как накануне М. К.

Партсобрание было, однако, лишь подготовкой к основному мероприятию – открытому заседанию ученого совета филологического факультета, также растянувшемуся на два дня: 4–5 апреля. «На факультете страшное напряженье, – записала О. М. Фрейденберг накануне заседания. – Через два дня – снова ордалии, но уже с „оргвыводами“. Ждут полного разгрома – особенно вчерашних „блатчиков“[19], Азадовского – Гуковского – Жирмунского. <…> У Азадовского сделался сердечный инфаркт»[20].

Действительно, еще в начале марта, предвидя приближение погромной кампании, М. К. почувствовал сердечное недомогание, оформил больничный лист и в течение всех последующих недель не появлялся в университете. По той же причине отсутствовал на «открытом заседании» Эйхенбаум. Весь удар приняли на себя Гуковский (4 апреля) и Жирмунский (присутствовал на обоих заседаниях).

Об «ошибках» М. К. доложил собравшимся декан Г. П. Бердников, открывший заседание докладом «Задачи факультета в борьбе против космополитизма в литературоведении». Он заклеймил М. К. как «апологета Веселовского и его метода», подверг уничтожающей критике статью «Пушкин и народность» («не только стремится представить Пушкина писателем-космополитом, но и развивает до конца порочную космополитическую теорию народности[21]») и задержался на работе «Ленин в фольклоре» («грязный пасквиль на советскую действительность, советский народ и партию»)[22].

Менее чем за год до описываемых событий Г. П. Бердников, уже в качества декана, подписал характеристику М. К., в которой высказал иную оценку его научной и общественной деятельности. Для какой цели и в какой связи появился этот документ, неясно. Приводим основной текст:

Самый крупный в настоящее время фольклорист в СССР, проф<ессор> М. К. Азадовский в течение многих лет является ведущим работником в области науки о фольклоре. <…> В последнее время на страницах нашей печати были отмечены серьезные методологические ошибки в ряде его работ. Проф<ессор> Азадовский в своих публичных выступлениях признал справедливость этой критики и высказал желание решительно перестроить свою научную работу.

Авторитет его как профессора, руководителя кафедры и аспирантов, как общественного деятеля общепризнан. <…>

30.VI. 1948

Г. Бердников[23].

Однако вряд ли кому-нибудь, включая самого М. К., пришло бы в голову напоминать в апреле 1949 г. об этой недавней «служебной характеристике» и своем «общепризнанном» авторитете.

Обвинения, высказанные Бердниковым, подхватил и продолжил доцент Е. И. Наумов:

Когда «Опояз» был разгромлен, прибавилось имя Азадовского, этого человека с абсолютным отсутствием советской чести, чувства советского человека, с абсолютным отсутствием чувств патриота.

Георгий Петрович[24] приводил факты. Можно было бы прибавить факт о том, в какой редакции помещал Азадовский здесь те статьи, которые писал за границей, как он угоднически перекраивал статью о Пушкине, чтобы не задеть англичан и т. д. Абсолютно раболепствующей фигурой был Азадовский, от которого мы не слышали ни одного вразумительного слова о том, что он действительно пересмотрел свои старые позиции[25].

Погром продолжался и на следующий день. С докладом, посвященным М. К., выступил И. П. Лапицкий. Доработав и развернув тезисы, изложенные на заседании партбюро 29 марта, он не пожалел ни слов, ни красок для разоблачения М. К. – его трудов, метода и, собственно, всей его научной деятельности.

Ныне известен полный текст выступления Лапицкого, поскольку Л. В. удалось спустя несколько недель получить и скопировать стенограмму «открытого заседания» ученого совета. Просмотрев ее, М. К. сделал на полях ряд помет. В 1965 г. Л. В. перевела этот текст на пишущую машинку и воспроизвела сделанные М. К. маргиналии.

Приведем несколько наиболее выразительных пассажей:

Лапицкий: «По мнению М. К. Азадовского, Пушкин стал записывать русские сказки только после того, как он, Пушкин, познакомился с книгами Фориэля».

Помета М. К: «Наглая ложь!»

Лапицкий: «…по воле Азадовского, русская наука о фольклоре приобрела второго духовного отца: кроме Гердера ее основоположником стал Фориэль».

Помета М. К.: «Вздор и ложь! Ничего похожего и подобного не писал!»

Лапицкий: «Великий революционный демократ <Н. А. Добролюбов> понадобился ему <Азадовскому> для того, чтобы оправдать буржуазного космополита Веселовского. Об этом проговорился сам Азадовский в 1941 г., когда он черным по белому написал, что ранние работы Веселовского написаны под прямым воздействием Чернышевского и Добролюбова».

Помета М. К.: «Клеветническая интерпретация!»

Лапицкий: «Французский, немецкий, английский тексты статьи „Пушкин и фольклор“ представляют собой переводы неоднократно упоминаемой нами статьи „Пушкин и народность“ в „Большевистской печати“. Этот перевод Азадовский сделал (обратите внимание на дату) в 1939 г., и почему-то Азадовский в своей юбилейной библиографии не указывает, что эти иностранные статьи переводились с русского языка».

Помета М. К.: «Ведь это же явная, сознательная клевета!»

Лапицкий: «…Вот эта книга[26] М. К. Азадовского „Ленин в фольклоре“. <…> Просмотрев первые страницы, мы убеждаемся, что имя Ленина впервые упоминается по крайней мере на 8 или 9<-й> странице. Зато на первой странице помещена откровенная антисоветская