Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга II - Константин Маркович Азадовский

г. «…На днях получил письмо от Кирилла Чистова, брата Василия, – сообщал М. К. 5 февраля 1945 г. В. Ю. Крупянской. – Помните его историю? Очень интересное письмо. Я сохраню его, т. е. положу поближе, чтобы показать Вам при встрече. Если бы оно пришло месяцами двумя раньше, я включил <бы> его в последнюю корректуру „Писем фольклористов“[72] и оно бы явилось одним из самых ярких».

Учитывая это неосуществленное намерение М. К., публикуем фрагменты письма К. В. Чистова:

10 января 1945 г.

Дорогой Марк Константинович!

Больше 3½ лет тому назад простился я с Вами в вестибюле ИРЛИ в Ленинграде перед моим отъездом с партизанским отрядом в Глумицкие болота[73]. Эти 3½ года я мало имел времени думать о всем том, чем я занимался в Ленинграде, руководимый Вами, – филологией, стихами и т<ому> п<одобными> хорошими вещами «времен бывалых». Но через все невзгоды и трудности этих лет я пронес воспоминание о людях города Ленина, об учителях и товарищах, и прежде всего, конечно, о Вас, дорогой Марк Константинович, которого я считал и считаю моим первым учителем, примером ученого и человека.

И теперь – узнав от моего брата Ваш адрес, спешу написать Вам, послать мой привет, просить Вас написать мне писемышко <так!>, если есть у Вас на это время и желание. <…>

Помните: как-то в одну из наших бесед, в перерыве между лекциями – Вы рассказывали о Мицкевиче и между прочим —

Не по силам цели выбирай,

А по цели силы напрягай[74].

Эти две строки были моим девизом с 21 <так!> июня <19>41 г. (72–5; 1–1 об.).

Преподавательская деятельность М. К. оборвется в 1949 г. Однако и в последние годы жизни он будет постоянно окружен учениками, не предавшими его в пору несправедливых гонений.

Глава XXXVII. 1949

В конце 1948 г. начались аресты по делу Еврейского антифашистского комитета; они продолжились и в новом году. А в последние дни января 1949 г. в центральных советских газетах появляются, одна за другой, статьи, обличающие советских театральных критиков, «последышей буржуазного эстетства»: А. М. Борщаговского, А. С. Гурвича, И. И. Юзовского и др.[1] Угрожающий тон этих статей не оставлял сомнений в том, что не за горами репрессии.

Именно в этих статьях мелькает новое, поначалу непривычное для слуха словосочетание: «безродные космополиты» (ранее его использовал Жданов). Вскоре оно станет обыденным и будет применяться к людям с еврейскими фамилиями, «без роду и племени», «заискивающими» перед Западом, лишенными чувства «советского патриотизма» и т. п.

В первые недели 1949 г. ленинградские и московские фольклористы усердно готовились к очередному празднику «Калевалы». Совсем недавно, в 1935 г., в Карелии отмечалось столетие первой публикации. Поводом для новых торжеств стало столетие второго («полного») издания, осуществленного Э. Лённротом в 1849 г. В Петрозаводске был переиздан перевод Л. Бельского[2] (под редакцией и со статьей Е. Г. Кагарова). Празднество получило всесоюзный размах. Была создана, по решению ЦК Компартии Карело-Финской ССР, правительственная комиссия, и М. К. был утвержден ее членом[3]; торжественное заседание состоялось в Москве. Затем гости из Москвы, Ленинграда и союзных республик, в том числе известные писатели (В. М. Саянов, М. С. Шагинян и др.) прибыли в столицу Карелии. Праздник открылся 25 февраля докладом О. В. Куусинена. К этому же событию была приурочена научная сессия Карело-Финской базы АН СССР (с докладом «Калевала в России» выступил В. Г. Базанов).

«…На три последних дня февраля назначены юбилейные торжества по поводу „Калевалы“, на которые едут, конечно, Ан. Мих.[4], Базанов, В. М. Жирмунский, – сообщал М. К. 17 февраля В. Ю. Крупянской. – Я еще не решил: поеду или нет. Вероятнее всего, что нет, хотя Базанов очень настаивает на моей поездке»[5].

В конце концов М. К. все же принял участие в торжествах[6].

А в марте начинаются события, полностью изменившие судьбу М. К. и его ближайших коллег. На филологическом факультете ЛГУ приступают к «проверке» одновременно две комиссии: из Министерства высшего образования СССР и Василеостровского райкома ВКП(б). Готовится закрытое партсобрание, на котором предполагается предать публичной огласке имена профессоров, намеченных в качестве жертв новой, стремительно нарастающей «антикосмополитической» кампании: Азадовского, Гуковского, Жирмунского и Эйхенбаума.

Эти события разворачивались на глазах О. М. Фрейденберг и нашли отражение в ее автобиографических записях:

Деканат – дом сумасшедших. С утра до ночи заседают партийцы. <…> Нужно видеть, что у нас делается. Двери плотно забаррикадированы стульями: совещаются! Бегают, как угорелые, какие-то люди. Все секретно, все угрожательно. Нарочито создается нервозность и обостренье. Изредка появляются люди, против которых ведется столько приготовлений. Они бледны, напряжены до последнего предела, но не могут показывать, что у них в душе. Это профессора. В таком состоянии они читают лекции. Вчера, едва Гуковский появился на пороге аудитории, студенты устроили ему бурную овацию. Тем хуже для него: имеет влиянье на студентов! Интересно, что в этой стихийной форме студенты (комсомольцы и партийцы!) показывают ненависть к политической полиции, директивы которой они же, под давленьем террора, проводят в отношении профессоров[7].

Последняя фраза находит веское подтверждение в воспоминаниях Ирины Лупановой, аспирантки М. К., только что утвержденной тогда в статусе кандидата в члены ВКП(б):

Незадолго перед этой акцией я была вызвана в партбюро, где секретарь[8] убедительно предлагал мне выступить на предстоящем судилище с обвинениями в адрес М. К. Азадовского. Я, разумеется, отказалась, наивно попытавшись втолковать собеседнику всю нелепость обвинения моего учителя в «низкопоклонстве».

До сих пор не знаю, вызывали ли в партбюро других учеников Азадовского (думаю, да, во всяком случае, единственного в семинаре члена партии – Лешу Соймонова – уж точно, недаром он вскорости оказался в психбольнице!), во всяком случае, никто из нас на это грязное дело не пошел[9].

Действительно, среди прямых учеников и аспирантов М. К. не нашлось ни одного, кто выступил бы против него публично.

Закрытое партсобрание на филфаке Ленинградского университета 29 марта 1949 г. открылось докладом Н. С. Лебедева «Задачи партийной организации в борьбе против буржуазного космополитизма в литературоведении»[10]. М. К. упоминался в этом выступлении как «автор 269-ти псевдонаучных, формалистических работ»[11], как «ярый последователь Веселовского», «человек без национальной гордости», «истый двурушник»[12] и т. д. Не забыл докладчик и о статье М.