Генри VII - Милла Коскинен

том, что проводя политику беззастенчивого оппортунизма и будучи образцом ненадёжности, Фердинанд говорил исключительно о высоких идеалах, верности слову и честности. По мнению Макиавелли, король действовал правильно. Если бы он говорил так, как жил, его бы объявили злодеем. Если бы он жил, как говорил, он бы стал банкротом и потерял бы всё. А так в истории остался человек Фердинандом Католическим, да ещё и сделал Испанию великой, и передал её в таком виде внуку, хотя и не тому, которому хотел. Это к тому, что Фердинанд мог убрать Филиппа с дороги даже не моргнув, если к тому появилась подходящая возможность. С другой стороны, учитывая моровое поветрие, год опустошавшее Кастилию и после смерти Филиппа, причина могла быть именно в нем.

Вообще, прибытие Филиппа Бургундского в Кастилию могло бы стать для Фердинанда если и не крахом, то серьезным булыжником на дороге. Во-первых, Филипп был так же беспринципен и циничен, как и сам Фердинанд, но при этом имел лучшую репутацию. Во-вторых, Хуана, королева Кастилии по праву, мужа любила и после того, как тот объявил её ненормальной, так что на стороне отца она бы играть против супруга не стала. Тем более, что супружеский свой долг Филипп исполнять не забывал, судя по количеству детей у этой интересной пары.

Результат 10 лет брака Хуаны и Филиппа (слева направо): Фердинанд, Карл, Изабелла, Элеанор, Катерина, Мария

Со своей стороны, даже если у Фердинанда в сердце было место для Хуаны (кто ж его знает!), он тоже не мог хотеть видеть её королевой Кастилии. Филипп был всего лишь человеком, и как таковой был вполне устраняем, но вот передать власть в Кастилии Хуане было никак не возможно, потому что Арагон не признал бы женщину-королеву, да и вообще за её правами маячили права её сына Карла, которого Фердинанд никогда не видел, но сильно не любил как Габсбурга. Фердинанд честно попытался обеспечить целостность своих владений испанским наследником, женившись после смерти Изабеллы на молоденькой племяннице французского короля (которая, правда, приходилась и ему самому племянницей — внучатой!), но их сын умер, едва успев родиться, хотя супруги не теряли надежды попытку повторить.

В общем, Фердинанд не стал опротестовывать предполагаемое безумие Хуаны, если уж она сама его не оспаривала, и любезно подписал соглашение с дорогим зятюшкой, чуть ли не размахивая готовым текстом, как флагом, встречая супругов. Только вот тот, какая незадача, что-то съел и помер, если верить рапортам послов. Так что пришлось предполагаемо сокрушенному Фердинанду стать регентом при предполагаемо безумной дочери. Хотя, опять же, на тот момент, когда он перехватил вожжи правления у Хуаны, всем уже было безразлично, насколько та безумна или вообще не безумна — править она ожидаемо не умела, либо ей не дали довольно наглые придворные, либо просто не повезло: на Кастилию разом свалились чума, неурожай и бунты. И Фердинанд ждал год, прежде чем пришёл неблагодарной Кастилии на помощь.

Но оставим Испанию, и вернемся в Англию, где Генри VII наконец-то мог разобраться с теми, кого приходилось не трогать из-за отсутствия Саффолка в пределах досягаемости. Правда, младший брат Саффолка, Ричард де ла Поль, остался за границей, но аппетита или глупости бодаться с королем он не имел, и просто забился от проблем подальше аж ко двору венгерского Ладислауса. А его величество развернулся. Во-первых, он убрал из Кента сэра Ричарда Гилфорда, который стал из помощника балластом. Собственно, самому королю делать ничего не пришлось — Гилфорд угодил в долговую тюрьму исключительно благодаря своей уникальной деловой бестолковости. Король даже заплатил его долги, вызволив старого товарища из Флита. Но Гилфорд всё понял правильно, или ему подсказали — и уехал в паломничество в Иерусалим, откуда уже не вернулся.

Далее, нужно было разрубить, наконец, узел сложных отношений в Кале. Да, со времен рапорта Фламанка утекло много воды. Но Томас Пенн утверждает, что Генри VII любил «сидеть на информации», что зачастую делает затруднительной оценку его реакций. Письмо было написано чуть ли не в 1502 году, а разбираться с ситуацией король начал только в 1506-м. Нет, это не означало, что король на полученной информации «сидел», да простит меня Пенн. Генри VII с информацией работал. По письму Фламанка собирались дополнительные данные как сэром Джоном Вилтшером, которому было по должности положено собирать вообще всю циркулирующую информацию и оценивать её, так и сэром Керзоном, двойным агентом, который информацию поставлял и запускал. Томас Ловелл, работающий с казначеями короля, вгрызался в дела с другой стороны, отслеживая передвижение денег.

В данном случае, результат был ожидаемым. Для начала, король уволил всех участников задушевной беседы, чтобы подвести под делом некую черту. Конвея он затем восстановил в прежнем качестве — люди с таким нюхом на измену королю даже в мыслях, в Кале были ценны. Нанфан перевелся в Англию, и спокойно вышел в отставку. Почему-то больше всех пострадал Самсон Нортон, который враз исчезает из Кале в полную неизвестность, чтобы вынырнуть из неё только в 1509 году в немалой должности камергера Северного Уэльса. То есть, к немилости отставка явно не привела, да и не к чему в поведении Нортона было придраться даже при желании. Возможно, сэр Самсон просто-напросто переехал на пару лет во Флинт Кастл, коннетаблем которого он был с 1495 года, потому что он был ещё раз утвержден в этой должности в 1508 году. Но одинаково возможно, что Нортон работал на короля под рукой Вилтшера, разбираясь где-нибудь за границей с контактами Саффолка, которые при его передаче англичанам не пострадали, или наблюдал за младшим де ла Полем, который сам вкуса к заговорщической деятельности не имел, но как представитель семьи был под постоянным прессингом адептов Белой Розы. Фламанк, как я уже писала, никакой выгоды от своей кляузы не получил.

Зато король наказал людей, являвшихся предметом того памятного разговора в Кале. Леди Люси Браун, слишком воинственная в своих речах для своего блага, была оштрафована на 100 марок за то, что на службе и довольствии у её покойного ныне мужа состояли личности, не приведенные к присяге. Да, именно те, при помощи которых леди намеревалась захватить власть в Кале при необходимости. Причем, если уж по оценке профессиональных военных леди действительно была в силах привести угрозу в исполнение, то можно сказать, что с наказанием она легко отделалась. Видимо, король решил, что за намерения не наказывают.

Лорд Дюбени, поведение которого Конвей, Нанфан и Нортон с таким подозрением обсуждали, был также наказан строго