Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Desiderius Erasmus Roterodamus
Только Эразмус не был бы Эразмусом, если бы не продолжил попытки, пытаясь буквально подкупить Кармелиано, куря ему фимиам, и не ехидничал бы одновременно по поводу королевского секретаря в компании с Гигли и Аммонио. Мишенью для их насмешек стала «безжизненная латынь» Кармелиано. Вероятно, ученым не пришла в голову простая мысль, что латынь Кармелиано не имела ни малейшего значения для того, чем он на самом деле занимался. И, естественно, они либо искренне не знали, либо в своем высокомерии просмотрели тот факт, что обо всех приватных разговорах значительных и не очень иностранцев при дворе становилось известно практически мгновенно.
В общем, когда Саффолка надёжно упрятали в Тауэр, а Филипп, наконец, отплыл навстречу своей судьбе, у короля появилось, чем себя развлечь, когда он просматривал рапорты о грызне в академических кругах пригретых им иностранцев. Впрочем, развлечение развлечением, но у Генри VII на уме был совершенно серьезный проект. И, оценив поведение всех сторон, он поручил написание истории своего королевства Полидору Вергилу.
О качестве и ученой беспристрастности “Anglica Historia” можно спорить бесконечно, как и о том, был ли иностранец Вергил подходящим человеком для того, что писать историю чужой ему культуры. Тем не менее, совершенно бесспорно то, что работа Вергила стала первой научной работой по истории Англии, до него в количестве ходили только истории легендарные. И длилась эта работа долго. Частично потому, что он действительно пытался докопаться до истин под точками зрений англичан, валлийцев, шотландцев и ирландцев, и частично — из-за политического прессинга времён царствования Генри VIII, когда Вергил даже угодил в тюрьму (откуда вскоре был освобожден).
Разумеется, будучи до мозга костей человеком своего времени, Вергил английских историков-летописцев прошлых столетий не пощадил, что побудило его современников-англичан охарактеризовать Вергила как “that most rascall dogge knave in the worlde”[144], “he had the randsackings of all the Englishe lybraryes, and when he had extracted what he pleased he burnt those famous velome manuscripts, and made himself father to other mens workes”[145]. Мог ли ученый действительно опуститься до уничтожения старинных манускриптов и плагиата чужих работ? Думаю, что да, если принять во внимание описанную здесь атмосферу беспощадного соперничества не на жизнь, а насмерть в академических кругах. Вергил вполне мог сделать всё возможное, чтобы уничтожить источники, которые могли бы потом быть использованы его оппонентами.
Впрочем, все эти битвы вокруг “Anglica Historia” развернулись уже в следующем царствовании, а пока выбор короля страшно разочаровал ученых, находящихся под крылом Гигли. Эразмусу, впрочем, повезло — его нанял итальянский торговец для обучения своих сыновей и сопровождения их в Италию. А вот Аммонио впал в депрессию (к великой радости многих), усугубленную тем, что его кумир покинул Англию. Впрочем, и король развлекался недолго. Очередной приступ деятельности папы Юлиуса ударил в самое чувствительное для него место — в наполненность сундуков казны. Ну, или, по крайней мере, попытался ударить.
Король проявляет самоуправство
Летом 1506 года папа Юлиус II опубликовал очередной призыв к крестовому походу против Оттоманской империи. Ничего нового кроме того, что на этот раз он целился не столько в империю, сколько в Венецию. И начал он с того, что 17 мая опубликовал прокламацию против нелегальных поставок квасцов, использующихся в красильной промышленности, в Европу. Под угрозой анафемы, папа приказал всем христианским правителям и их подданным не иметь дела с поставками квасцов не из папских копей, поскольку предполагалось, что доходы от продажи папских квасцов идут именно на подготовку крестового похода.
Папа Юлиус II
Одной лишь прокламацией и угрозой папа не ограничился. Его представители посетили все банкирские дома Европы, доставив распоряжение папы с сопроводительным письмом лично главам этих домов. Разумеется, в письме были подобающие для папского послания напоминания о душе, но вообще-то это они были просто предостережениями против попыток проигнорировать папскую прокламацию, сочтя её очередным сотрясением воздуха. «Я слежу лично за тобой», именно так следовало понимать визит представителя Святейшего престола, и именно так эти визиты были поняты.
Вообще-то, как демонстрирует история, папские интердикты были так себе оружием, в чём тому же Юлиусу II вскоре придется убедиться. Но сделать непристойный жест в сторону потуг Святейшего престола могло позволить себе королевство в целом, а не отдельный банкирский дом, оперирующий в мире коммерческой конкуренции. Именно поэтому папа озаботился приложить к доставляемым прокламациям не только письмо, но и лист с именами дилеров квасцов, отношения с которыми были бы «источником тлетворного влияния на души верующих». В этом списке были, например, шкипер Николас Уоринг (месть за упущенный Sovereign), глава банкирского дома Фресбальди Жироламо Фрескобальди, и брокер Лодовико делла Фава, что можно было считать оскалом уже лично в сторону его величества Генри VII.
В Нидерландах прокламация папы произвела впечатление сильное. Маргарет Савойская, которая сидела там регентом, даже срочно собрала совет для обсуждения ситуации. В Лондоне же реакции не случилось вообще. Генри VII отнюдь не собирался отказываться от наживы, и играть на руку папе в его итальянских войнушках и выпадах против Венеции. Папа ощутил некоторое беспокойство, и отправил комиссионера Пьетро Гриффо лично к королю, с напоминанием о христианском долге, но и это не возымело никакого эффекта. Дело в том, что Генри VII вовремя вложился в финансирование ордена св. Иоанна Иерусалимского, и теперь носил редчайший титул покровителя и защитника рыцарского гарнизона на Родосе. Таким образом укусить его обвинениями в манкировании долга христианина и усомниться в его поддержке идеи крестового похода было невозможно, но вот помогать амбициям папы он не собирался.
Поэтому, пока папа воевал в Италии осенью 1506 года силами швейцарских наемников (именно этот папа, к слову, учредил в качестве своей охраны швейцарскую гвардию), Генри VII делал деньги на продаже груза квасцов стоимостью в 10 000 фунтов, из которых его величеству досталось 60 %. Как обычно, он предоставил средство транспортировки — четырехмачтовую карраку Regent. Как обычно, его брокером выступил делла Фава, а банкиром — дом Фрескобальди. Эта сделка была зафиксирована в учётных книгах Эдмунда Дадли, и, как всегда, завизирована королевской подписью.
