Генри VII - Милла Коскинен

старую титулованную аристократию. Ненавидели даже те, кто никаким образом к аристократии приближен не был и в роли последнего слуги в хозяйстве.

Что касается Эмпсона, то этот старый волк был активен ещё во времена Энтони Вудвилла, будучи уже тогда генерал-прокурором. И поскольку Ричард III, постаравшийся оставить на местах администрацию брата, его с должности уволил, можно не сомневаться, что Эмпсон был повинен в коррупции в масштабах, превышающих допустимое. Тем не менее, Генри VII Эмпсону доверял абсолютно, так что можно, опять же, не сомневаться, что интересы этого короля он соблюдал абсолютно. Другое дело, что люди, вынужденные платить за различные упущения и провинности, отнюдь не были склонны обвинять в своих бедах собственную глупость или лень, они винили и ненавидели тех, кто заставлял их за эти промахи платить, возмещая тем самым нанесенный королевству убыток.

Говоря о Дадли и Эмпсоне, нельзя не упомянуть их помощников. Генри Тофт, например, работал с денежными рынками Лондона. Надо сказать, что даже по масштабам того времени, эти рынки были самым коррумпированным местом в королевстве, причем в коррупции участвовали все, кто мог — от последнего брокера до мэра. Тофту удалось в 1496 году привлечь к суду и оштрафовать на 2 763 фунта именно мэра, Уильяма Кейпела, за финансовые нарушения. Но если вы думаете, что лондонцы почувствовали к Тофту благодарность за такую принципиальность, так нет — это Тофт получил в Лондоне репутацию человека, которого надо избегать любой ценой.

В свою очередь, Тофт в те же 1490-е прихватил на рэкете сыночка главы генуэзского банкирского дома Гримальди, и, заметив у молодого человека странный талант вызывать людей на откровенность, простил ему грешки, завербовав к себе на службу. Странным этот талант был в том смысле, что Джиованни Баттиста (Джон Баптист) Гримальди был внешне типом, к себе не располагающим — он страдал рожистым воспалением кожи, которое делало его лицо буквально бесформенным. Тем не менее, он чувствовал себя в обществе ксенофобов-англичан как рыба в воде, настолько, что не имея никакой официальной должности, совершенно свободно рылся в бумагах вестминстерских отделов казначейства, и наблюдая за сбором долгов буквально сидя рядом с клерками. Возможно, конечно, что его считали местным дурачком, и поэтому он пользовался такими свободами, но дурачком Гримальди отнюдь не был.

Другой помощник Дадли, Джон Камби, был членом гильдии бакалейщиков, сержантом при шерифе Лондона и… хозяином публичного дома в районе «красных фонарей» у Темзы. В этом плане стоит помнить, что самое большое количество публичных домов принадлежало епископу Винчестерскому и советнику короля, Ричарду Фоксу, но его бордели все-таки располагались за пределами Сити, в Саутварке. А вот Камби держал свою коммерцию в самом городе, где, как обоснованно считали его жители, после темноты было опасно оказаться на улице. Так что Камби был богат, умел блюсти свои интересы, и в городе не происходило ничего, о чем он не знал бы через своих людей.

И вот Камби-то был поднят Дадли на должность весовщика шерсти в таможенном порту Лондона. Возможно потому, что с этой задачей дюжинный чиновник просто не справился бы, уж слишком «горячей» была эта должность. Более того, Камби сделали начальником одной из двух муниципальных лондонских тюрем, носившей название «Птичий двор». Там содержались в то время как лица «непристойного поведения» (то есть, занимающиеся независимой проституцией), так и должники невеликих рангов — так, всякая мелочь собственно. Скандальность назначения Камби была, скорее, даже не том, что он сам был хозяином борделя, а в том, что он был человеком Дадли, а Дадли служил королю. Лондон же считал, что у него есть права независимо регулировать свои проблемы через выборных шерифов.

Что касается самого короля, то награждая Дадли и Эмпсона, он не обходил милостями и поручениями ни Гримальди, ни Камби, ни Тофта.

Выживший король и храбрый галантерейщик

Обычный для Генри VII период скорби в годовщину смерти его жены, чуть было не убил короля в феврале 1507 года. Подхваченная им в начале года ангина была сама по себе опасна для астматика с туберкулезом, но подавленное состояние на этом фоне сделало свое дело, и теперь король лежал в палатах в Вестминстере, неспособный есть и пить, и еле могущий дышать. К середине марта ситуация выглядела совсем скверно — король явно умирал. Тем не менее, вакуума власти не случилось благодаря леди Маргарет Бьюфорт. Уже несколько лет как она покинула Колливестон, перебравшись в Хатфилд, откуда и до её лондонского дворца в Колдхарбор, и до королевского дворца на берегу Темзы можно было добраться за сутки.

Леди Маргарет Бьюфорт

Леди Маргарет привезла с собой в королевский дворец не только чувство уверенности, что все находится под контролем, но и своих людей, которые на практическом уровне держали всё под контролем. Жалование личной прислуге короля она выплачивала исключительно рядом с постелью больного сына. Во-первых, она хотела приучить людей к ситуации, во-вторых, хотела, чтобы король до последнего вздоха знал, что происходит вокруг, и, наконец, именно в такие моменты она могла бы «унюхать» своим почти сверхъестественным чутьем на измену изменения в атмосфере придворной жизни.

Во всяком случае, леди Маргарет заранее озаботилась, чтобы в случае смерти её сына, все ритуалы перехода власти к внуку прошли бы гладко и достойно. Было заказано огромное количество черного материала на сумму выше 57 фунтов, было заказано срочное составление ритуальных инструкций Томасу Ризли, геральду ордену Подвязки, было послано за личным исповедником леди Маргарет, Джоном Фишером, в Рочестер, где он был епископом, и был вызван старейший и заслуженнейший соратник Генри VII, граф Оксфорд.

Джон де Вер, которому на этот момент было уже 65 лет, жил в последние годы почти безвылазно в своих поместьях в Восточной Англии, и с королем виделся во время ежегодных королевских прогрессов. Где-то в этот период де Вер овдовел (интересно, что всё это время он был женат на сестре Уорвика-Кингмейкера, и второй женой взял потом женщину из семьи Скропов), да и вообще он не был активен в политике в 1500-х, но в момент возможного кризиса был бы незаменим — и как комендант Тауэра, и как самый талантливый военачальник короля, и как человек, имеющий огромный авторитет при дворе. Сам король озаботился об оплате 7209 месс за свою душу, отдав двум своим капелланам соответствующие распоряжения. Одним из этих капелланов был Томас Волси, которого королю порекомендовал не кто иной, как уже упоминавшийся здесь Ричард Нанфан, лейтенант-депутат Кале.

Королевское завещание было составлено 19 марта