Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Разумеется, Фокс доложил о случившемся королю, от чего его величество чуть удар не хватил. Если Гигли подделал один документ и это стало известно, то и прочие доставленные им документы теряли кредибильность. Это ничего, что сам Генри VII прятал козыри в обоих рукавах — секретный отказ принца Гарри жениться на Катарине Арагонской в одном, и диспенсацию на этот брак в другом. Но сам факт, что из-за свары между его собственными дипломатами важнейшие политические документы публично стали подозрительными — это выбешивало.
Естественно, первой реакцией короля было желание свернуть шею именно Кастеллеси, который заварил кашу явно из незамутненного желания надавать конкуренту по ушам, ославив его мошенником. И нет, ни о благе короля, ни вообще о том, к чему приведет его выпад, Кастеллеси не задумывался. А привел его выпад к тому, что два в своем роде столпа исполнительной власти в королевстве, Фокс и Ворхэм, решительно рассорились. Ворхэм, как архиепископ Кентерберийский, не мог и не хотел себе позволить выступить против Гигли, который был родичем самого папы Юлиуса II, который очень ревностно продвигал своих родных и близких если и не на теплые (временами они становились откровенно горячими), то на значимые позиции. Фокс же ставил на Кастеллеси, хотя тот именно в Риме был на данный момент бесполезен, потому что являлся ставленником предыдущего папы, Борджиа, которого нынешний папа ненавидел как чуму.
Тем не менее, Генри VII сдержал свое по-человечески понятное желание отпинать Кастеллеси, и даже решил, что всё к лучшему. Он вообще никогда не полагался на мнение или сведения, исходящие от одного человека. Возможно, два враждующих дипломата тоже могли бы ему пригодиться, хотя для того, чтобы извлечь пользу от этой вражды, королю было нужно слегка потроллить папу Юлиуса, с которым, вообще-то, подобные игры были небезопасны. Дело в том, что Юлиус II был из пап, видевших себя главной силой, управляющей Европой и делами европейских королей и герцогов. В этом отношении он слегка отличался от предыдущего папы Александра VI (не будем считать Пия III, который ничем не отличился за тот короткий срок, в течение которого он занимал Святейший престол). Александр VI был не столько заинтересован политикой как таковой, сколько старался превратить всё, до чего мог дотянуться, в империю Борджиа.
Юлиус II же, со своей стороны, имел более масштабные амбиции. И конкретно Генри VII он раздражал своим вмешательством в дела итальянских финансовых домов, с которыми английский король был давно в самых сердечных отношениях. Папа также куксился на Венецию, которая сделала себя мощнейшей торговой империей, и с которой, опять же, Генри VII вел свои дела, вмешательство в которые со стороны клерикальных властей были ему совсем не желательны.
Главным яблоком раздора между папской властью и властью Венеции был, конечно, вопрос о крестовом походе. Не секрет, что каждый такой поход укреплял власть пап. Не секрет также, что торговая империя Венеции отнюдь не жаждала тех последствий, к которым привели бы крестовый поход и война. Не говоря о том, что Юлиус II, имея на уме свои планы, деятельно хлопотал в сторону союза Габсбургов, Испании и Франции против Венеции, что мешало тонким политическим играм англичан. Были, впрочем, и менее субтильные конфликты — в 1505 году Юлиус II посулил любые индульгенции любому, кто перехватит английскую карраку Sovereign, с грузом и командой. Тогда дело закончилось ничем, у папы просто не было ресурсов справиться с англичанами, но раздраженный, хотя и вежливый обмен посланиями между Юлиусом II и Генри VII состоялся.
В общем, выходка Кастеллеси вполне могла быть использована в большой политике, если учесть, что кардинал был когда-то личным секретарем Александра VI, и в этом качестве имел хорошие связи в Венеции, которая тогда была союзником Борджиа. Как минимум, король теперь имел удовольствие наблюдать за образованием двух враждебных друг другу фракций при своем дворе, одна из которых образовалась вокруг Ворхэма, Гигли и, таким образом, была про-папской. Другая, условно про-английская, фракция сплотилась вокруг Фокса и Кастеллеси. На фракции разбилась и академическая братия. Сидевший в Англии с 1502 года Полидор Вергил был человеком Кастеллеси, и, с помощью своего покровителя, благоденствовал и преуспевал.
Эразмус, со своей стороны, вольно или невольно оказался в лагере Гигли — по двум причинам. Во-первых, Андреа Аммонио, к которому философ проникся симпатией, обретался в хозяйстве Гигли. Во-вторых, Вергилу Эразмус завидовал до такой степени, что обвинил того заглазно в плагиате — дескать, Вергил украл его идею сборника античных эпиграмм. На самом деле, Вергил свою книгу выпустил до того, как это сделал Эразмус, так что вопрос об отцовстве идеи остается открытым. Но немаловажным фактором для Эразмуса было и то, что Вергил, в свою очередь, ревниво следил за быстрой карьерой Аммонио.
За этой же карьерой пристально присматривал ещё один очень интересный персонаж — «латинский» секретарь короля Пьетро Кармелиано. Вообще, Кармелиано обычно курсировал в более глубоких водах, чем придворная политика. Его ролью были отношения лично между английским королем и дожами Венеции. Собственно, в этой роли он был уже при Ричарде III, но его не очень интересовало имя работодателя. Главное, чтобы тот был королем и платил. Поэтому он продолжал свою работу и при Генри VII, причем оставался настолько в тени, что придворные вряд ли его замечали вообще. Значимость Кармелиано могли оценить только итальянцы, то есть Кастеллеси, Гигли и Аммонио. И вот именно быстрое продвижение Аммонио и обеспокоило Кармелиано. В конце концов, незаменимых людей не бывает, и Кармелиано подозревал, что Аммонио нацелился на его должность.
И тут становится забавно или печально наблюдать за попытками Эразмуса, относящегося, в принципе, с полной индифферентностью к политике, получить деньги и славу в политически сложной ситуации. Дело в том, что философ прибыл в Англию просто-напросто не в тот момент. Свои первые Диалоги он отправил в качестве новогоднего подарка епископу Фоксу. Но придворные высоких рангов всю весну были заняты делами с Филиппом Бургундским и графом Саффолком, и никакой реакции на свой подарок Эразмус не получил. Занят был и Монтжой, через которого философ мог бы передать
