Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

идею, а я просто возьму лужу, разолью в ней нефть и сниму. При этом меня совершенно не будет интересовать, какие тобой были затрачены усилия. Главное — чтобы музыка и изображение совпали“».

Тем не менее для Артемьева работа с Тарковским оказалась судьбоносной и принципиальной. По собственному признанию[320] композитора, именно на фильмах Андрея он сформировал свой музыкальный киноязык, который, к слову, более никогда ему не пригодился, поскольку в работе с другими режиссёрами оставался невостребованным.

Но вернёмся к спектаклю. Киновед Дмитрий Салынский[321], равно как и историк радио Александр Шерель, проводит множество параллелей между «Полным поворотом кругом» и фильмом «Иваново детство» на уровне структуры и сюжета. Тот факт, что во время работы над обоими произведениями Андрей сотрудничал с одним и тем же композитором, усиливает сходство.

Однако дальнейшая судьба радиоспектакля оказалась печальной. Вопреки тому, что приёмка прошла внешне доброжелательно, он едва не лёг на полку. Лёг бы безо всяких смягчающих экивоков, но если бы фонограмма вообще не прозвучала в эфире, то режиссёру, композитору, артистам и всем остальным людям, занятым в её создании, невозможно было бы начислить зарплату. Потому премьера всё-таки состоялась 14 апреля 1965 года, правда не на всей территории СССР, а только к востоку от Уральского хребта. После этого спектакль никто не слышал более двадцати лет. Следующий раз и уже на всю страну «Полный поворот кругом» транслировали лишь 26 сентября 1987-го, когда Тарковского не было в живых. Поводом для этого стал вовсе не безвременный уход режиссёра, а — в такое совпадение трудно поверить — выход «Ностальгии» и «Жертвоприношения» на советские экраны. Так последние работы Андрея «помогли» одной из первых. Впрочем, помогли ли? Ведь даже в 1987 году спектакль пронёсся по радиоволнам без какого бы то ни было анонсирования.

Западная культура была для Тарковского совершенно естественной средой. В творческом отношении он был сфокусирован именно на ней. Упомянутый эпитет не предполагает противопоставления культуре «советской» или «русской». Последние, с поправкой на задержки и «особый путь», безусловно — ветви того же дерева. Однако Андрея чрезвычайно интересовал и Восток. Отдельные периоды его жизни проходили под впечатлением от высказываний китайских мудрецов, которые он обильно переносил в «Мартиролог». Более того, в 1952-м и 1953 годах[322] будущий режиссёр учился на арабском отделении Московского института востоковедения, хотя потом он неоднократно признавал выбор этой специальности ошибкой молодости. Заметим, в автобиографии, которую абитуриент Тарковский сдал при поступлении во ВГИК, он написал, что решил покинуть Институт востоковедения после того, как получил сотрясение мозга на занятии физкультурой. Дескать, из-за травмы он пропустил немало лекций и стало тяжело догонять однокурсников. Впрочем, Марина Тарковская рассказывает[323], что брат выдумал этот случай, а отчислен был за неуспеваемость и постоянные прогулы.

Отметим, что после ухода Андрея сам институт просуществовал недолго, его закрыли в 1954-м, как только Тарковский поступил во ВГИК. В той же автобиографии он признаётся: «Меня сильно увлёк кинематограф, литература, а главное — люди нашей страны, её природа и жизнь. Сейчас мною овладела мечта: стать хорошим режиссёром советского кино».

На самом деле, выбор несостоявшейся профессии был сделан под безусловным влиянием отца. В 1950 году юный Андрей оказался на распутье и чуть было не женился в первый раз. Узнав о переживаниях сына, Тарковский-старший написал ему несколько писем, в которых настоятельно советовал взяться за ум и получить высшее образование. Отец жаловался на свою судьбу, называя ошибкой то, что не учился «на каком-нибудь факультете»[324], а окончил лишь Высшие литературные курсы.

Андрей решил последовать совету. Здесь нужно вспомнить, что именно тогда, главное, чем занимался Арсений — это «ах, восточные переводы»[325]. Более того, на тот момент Тарковский-старший если и был известен, то именно как переводчик поэтов из восточных республик СССР. В числе авторов, сочинения которых он перекладывал на русский язык, был Иосиф Сталин. Правда, дело успехом не увенчалось.

Одно из множества таинственных совпадений в жизнях отца и сына состоит в том, что первая книга Арсения в крупном издательстве вышла[326] в 1962 году, тогда же, когда прогремел и первый зрелый фильм Андрея. Вот только одному было тридцать лет, а другому уже пятьдесят пять.

Так или иначе выбирая факультет востоковедения, юный Тарковский будто бы делал шаг по направлению к отцу. Осознание чуждости этой профессии пришло через полтора года. Раньше, чем мысль о том, что подобное образование не делает их ни ближе, ни дальше.

Однако всю жизнь режиссёр был занят поиском баланса между рациональным Западом, наполненным христианским мистицизмом, и интуитивным Востоком, обращённым к внутреннему миру. С одной стороны, когда на римской встрече со зрителями в 1984 году Андрея спросили, согласен ли он с Вимом Вендерсом, утверждавшим: «Я не думаю [работая над фильмами], я вижу», — Тарковский ответил: «Нет, это неправда. То, что сказал Вендерс, это кокетство. То есть я хотел сказать, что для того, чтобы видеть, надо очень хорошо думать». С другой стороны, в книге «Запечатлённое время» он пишет: «Восток был ближе к Истине, чем Запад. Но западная цивилизация съела Восток своими материальными претензиями к жизни. Сравните восточную и западную музыку. Запад кричит: „Это я!.. Послушайте, как я страдаю, как я люблю! Как я несчастлив, как я суетлив! Я! Моё! Мне! Меня!“ Восток ни слова о самом себе! Полное растворение в Боге, Природе, Времени… Но почему же не победила в таком случае, но рухнула величественная идея?.. Они, видимо, столкнулись с материальным миром, их окружающим. Так же, как личность сталкивается с обществом, так эта цивилизация столкнулась с другой. Их погубило не только столкновение, но и сопоставление с материальным миром, „прогрессом“, технологией. Они результат, соль соли земной, который итожит истинное знание. Борьба же по восточной логике греховна по самой своей сути».

В определённом смысле, Тарковского роднило с западом разочарование, подталкивающее к выводу, что восточная мысль зашла гораздо дальше. Восток являлся для него априорно совершенным и, как ни странно, давно погибшим. Он был тем, по чему можно бесконечно ностальгировать. Разумеется, режиссёра занимали проблемы западной цивилизации, частью которой он себя ощущал, но их решения с помощью Востока он не видел. Более того, раз «борьба» невозможна, значит невозможна и драматургия.

В позднем интервью[327] Тарковский сформулирует довольно лаконично и на конкретном примере: «Сравните, скажем, музыку Вагнера или даже Бетховена, это же вопль, это монолог о себе. Посмотрите, какой я бедный, какой я нищий, какой я Иов. Посмотрите, какой я несчастный,