Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

вещизмом, а необходимостью самоидентификации. Хорошие презенты[309] делает успешный человек. Это помогало дарителям чувствовать себя ярче и полноценнее в стране, где выделяться было всё ещё не принято. Приведём особенно трогательную опись[310] из «Мартиролога»: «Купил Ларисе потрясающий подарок. Правда, она достойна гораздо большего. 1) Крестик золотой итальянский или английский с рубинами и одно кольцо (начало века, либерти[311]). 2) Цепочка итальянская, ручной работы, золото и серебро (XIX век). 3) Колечко итальянское (XVII век). Я думаю, Лара будет очень довольна». И, наконец: «Никогда я ей ничего не дарил».

Но вернёмся на мгновение в 30 сентября 1972 года, вспомним обсуждавшийся отъезд из Сорренто после фестиваля советского кино. Наталья Бондарчук записала тогда в дневнике[312]: «В отеле я помогла Андрею собрать его чемодан — он самый непрактичный в мире человек». Это приоткрывает дверь к пониманию важного психологического аспекта, проявлявшегося в виде фантомного (стало быть — ненастоящего) «вещизма». Называть, перечислять предметы, комбинировать их, оценивать, подробно описывать — это было что-то вроде терапии, наведения мостов с миром материального, таким чуждым для режиссёра.

Вечером 3 сентября Тарковский был приглашён на ужин с советским атташе по культуре Леонтием Самохваловым. Встреча проходила не в посольстве на виа Гаэта, а в резиденции, занимавшей старинный особняк. Андрей записал: «Вилла у нашего посольства изумительной красоты». И это понятно, поскольку речь идёт о легендарной вилле Абамелек (via Aurelia Antica, 12, @ 41.888986, 12.456420), принадлежащей СССР, а теперь и России.

Имение носит имя князя Семёна Абамелек-Лазарева, крупного отечественного промышленника, одного из богатейших людей своего времени. Впрочем, он владел зданием лишь с 1907 года. Иными словами, это название вовсе не историческое. Виллу можно было бы связать с именем Паоло Джироламо Торе, поскольку именно по заказу этого генуэзского маркиза она была возведена в XVII веке. В 1700 году в ней прошёл конклав кардиналов, связанный с болезнью папы Иннокентия XII, благо Ватикан расположен всего в двух километрах к северу. На протяжении XVIII столетия имение сменило множество хозяев. Оно принадлежала и госпиталю Святого Духа, и кардиналу Джузеппе Мария Ферони — представителю знатного флорентийского рода — и многим другим. Каждый новый владелец приглашал лучших, сообразно своему вкусу, художников и архитекторов для того, чтобы утвердить её великолепие и своё обладание ею.

В 1849 году вилла была серьезно разрушена французскими войсками в ходе сражения с армией итальянской республики на холме Яникуле, но здание восстановили и, в конце концов, оно досталось Абамелек-Лазареву. Князь, в свою очередь, также вложил огромный капитал в перестройку дома и развитие архитектурного ансамбля прилегающего парка. Здесь стоит сказать, что всё имение охватывало площадь в тридцать четыре гектара. Для сравнения, территория Ватикана всего на десять гектаров больше.

Известный петербургский дворец Абамелек-Лазарева (набережная Мойки, 23) — едва ли не самая последняя личная резиденция аристократа, возведённая до Октябрьской революции. Как и Горчаковы на вилле Сиракуза, князь готовил свой римский дом в том числе и к визиту царской семьи. Но Николай II не смог приехать ни в Сорренто, ни к нему.

В 1916-м хозяина не стало, и имение перешло его жене, которая, заметим, была из рода других промышленников — Демидовых. Детей супружеской чета не нажила, потому, согласно завещанию князя, после смерти вдовы вилла отошла Императорской Академии художеств, которая, на момент подписания документа, располагалась в Санкт-Петербурге. Не перемещаясь в пространстве, в 1916 году она оказалась уже в Петрограде, а в 1924-м — в Ленинграде. Эти перемены значили слишком многое. Как раз в начале двадцатых советские власти впервые заявили о своих правах на это здание. Претензии, разумеется, были отклонены итальянским судом. Во-первых, потому что в завещании речь шла об Императорской, а не о советской академии. Это стало неожиданным откровением для новых хозяев России: декларируемый во всеуслышание принцип «…до основанья, а затем…» исключал возможность преемственности. Во-вторых, разговор о наследстве вообще было странно начинать, поскольку вдова князя ещё здравствовала.

Мария Абамелек-Лазаревапрожила длинную и насыщенную жизнь, её не стало в 1955 году, хотя своей римской виллы она лишилась раньше. Как это ни удивительно, её конфисковали у хозяйки не советские, а итальянские власти, мотивируя это тем, что она не живёт в исторической резиденции. Княгиня, действительно, вскоре после смерти мужа перебралась в родовое имение Демидовых — виллу Пратолино возле Флоренции.

В годы Второй мировой войны имение Абамелек, в силу стечения почти случайных обстоятельств, служило своего рода Домом советских офицеров. Впоследствии страна-победительница напомнила о своих правах и декретом 1947 года недвижимость, наконец, стала собственностью СССР.

Хоть и не такой видел её судьбу князь, следует признать, что вилла выполняла и выполняет роль очага русской культуры в Риме. В ней проходят выставки и концерты, а на территории парка расположены русская школа, русский театр, православная церковь, госпиталь и другие открытые диаспоре и гостям учреждения. Со временем здание стало резиденцией посла.

В 1995 году о воле князя напомнил не кто иной, как Иосиф Бродский. Движимый желанием способствовать созданию в Вечном городе Русской академии, в которой могли бы работать литераторы и художники из России, на встрече с мэром Рима нобелевский лауреат высказал предположение, что более подходящего здания, чем вилла Абамелек, для этого не найти. Однако договориться с российским послом не удалось.

Бродский, слишком хорошо осознавал важность путешествия для каждого автора. Особенно — путешествия именно в Италию. Особенно — для русского, ещё недавно бывшего советским, невыездным, имевшим, в лучшем случае, сугубо книжные представления о «загранице». Впрочем, Апеннинский полуостров — одно из тех редких мест, где фантазии, почерпнутые из текстов и альбомов, могли найти подтверждения.

На встречах с официальными лицами, Иосиф настаивал, что традиция путешествия по Италии восходит к Гоголю и живописцу Александру Иванову. Это очень напоминает ту стратегию ведения переговоров с чиновниками, которую выбрали Тарковский и Гуэрра. Впрочем, они акцентировали внимание не только на русских авторах, вспоминая Стендаля, Томаса Манна, Германа Гессе, Уильяма Фолкнера — людей, появившихся совсем в других реалиях, для которых путешествие по Италии вовсе не было чем-то немыслимым на грани невозможности, но оказывалось ничуть не менее судьбоносным и системообразующим. Более того, к тому времени сам Тарковский, мечтавший поставить четыре фильма по произведениям Гессе и Манна, вполне мог сойти в этом разговоре за аргумент.

Кстати, как раз Фолкнер относится к тем редким писателям, планы по «сотрудничеству» с которыми Андрею удалось воплотить в жизнь, правда не в виде киноленты. В 1964 году он поставил единственный в своей творческой биографии радиоспектакль[313] «Полный