Избранное - Ник Хоакин

Паула. Старик — это отец.

Битой. Да, я узнаю лицо.

Кандида. И юноша — тоже наш отец, когда был молодым.

Битой (возбужденно). Ну конечно, конечно!

Паула. А горящий город…

Битой. А горящий город — Троя.

Паула. Так ты все знаешь.

Битой (улыбается). Да, знаю. Эней выносит своего отца, Анхиза, из Трои. А ваш отец изобразил себя и как Энея, и как Анхиза.

Кандида. Он нарисовал себя таким, какой он сейчас и каким был в прошлом.

Битой. Эффект, знаете, довольно устрашающий…

Кандида. А, и ты почувствовал?

Битой. У меня будто в глазах двоится.

Кандида. А мне иногда кажется, будто та фигура наверху — какое-то чудовище, человек о двух головах.

Битой. Да. «Это странное чудовище, художник…» Но как удачно ему удалось схватить эту ясную и чистую классическую простоту! Как текут линии, какие яркие цвета, какой простор, какая спокойная атмосфера! Прямо чувствуешь, как сияет солнце, как дует морской ветер! Глубина, свет, чистота, красота, изящество — и вдруг на переднем плане эти пугающие лица, загадочно улыбающиеся, словно отражения в зеркале… А позади, в отдалении — горящая Троя… Мой бог, да это великолепно! Это шедевр. (Умолкает. На его вдохновенное лицо набегает тревога.) Но почему ваш отец назвал его «Портрет художника-филиппинца»?

Паула. Что ж, в конце концов, это ведь его портрет.

Кандида. Собственно, даже двойной портрет.

Паула. А он ведь художник, и он — филиппинец.

Битой. Все так, но тогда к чему изображать себя Энеем? И почему на фоне Троянской войны?

Паула (пожимает плечами). Мы не знаем.

Кандида. Он нам не сказал.

Битой. А вы знаете, один заезжий француз написал восторженную статью об этой картине.

Кандида. О да, он был очень мил, этот француз. Сказал, что давний поклонник отца. И хорошо знал его работы — видел их в Мадриде и Барселоне. И он решил… (Умолкает.)

Битой вытаскивает блокнот и записывает ее слова. Кандида и Паула обмениваются взглядами.

Битой (выжидающе смотрит). Да? Он решил… что он решил?

Кандида (сухо продолжает). Он решил, что если когда-нибудь окажется на Филиппинах, то обязательно разыщет отца. И он приехал сюда, повидался с отцом, видел эту новую картину, а потом написал статью. Как я уже говорила, он очень милый человек, но теперь мы жалеем, что он вообще приезжал.

Битой (отрываясь от блокнота). Простите?

Кандида. Скажи-ка, Битой, ты газетный репортер?

Битой (после минутного колебания). Да. Да, я репортер.

Кандида (улыбается). Так вот почему ты решил навестить нас впервые за столько лет! (Все еще улыбаясь, отходит от него.)

Битой непонимающе смотрит ей вслед. Она подходит к столу и сбивает шоколад.

Битой поворачивается к Пауле.

Битой. Паула, в чем дело? Что я такого сделал?

Паула. О, ничего, Битой. Только теперь, если люди приходят сюда, то не к нам. Они приходят посмотреть на эту картину.

Битой. Ну и что? Вы должны радоваться, должны гордиться! Все думали, что ваш отец давно умер. И вот сейчас, после стольких лет молчания и мрака, о нем опять заговорили. Вся страна с волнением узнает, что Лоренсо Марасиган, один из величайших художников Филиппин, друг и соратник Хуана Луны[144], не только жив, но и создал в столь почтенном возрасте еще один шедевр.

Паула (мягко). Отец написал эту картину только для нас — для Кандиды и для меня. Он подарил ее нам, и уже целый год она мирно висит здесь. А потом появляется этот француз, строчит о ней. И с тех пор мы потеряли покой. Не проходит и дня без посетителей: или репортер из газеты, или фотокорреспондент из журнала, или студенты из университета. А нам, (кладет руку ему на плечо) нам это не нравится, Битой. (Поворачивается и идет к столу; готовит полдник для отца.)

Битой остается на прежнем месте и смотрит на Портрет. Затем прячет блокнот и тоже идет к столу.

Битой. Простите меня, Кандида. Простите, Паула.

Паула ставит еду на поднос, Кандида сбивает шоколад.

Что ж… Думаю, мне пора.

Кандида (не глядя на него). Нет, останься на мериенду. Паула, принеси еще одну чашку.

Паула идет к двери.

Битой. Пожалуйста, не беспокойтесь, Паула. Мне действительно надо идти.

Паула (останавливается). Ну Битой!

Битой. Меня ждут.

Кандида (наливает шоколад в чашку). Садись, Битой, и хватит глупостей.

Битой. Меня ждут неподалеку, Кандида, и через минуту эти люди будут здесь.

Кандида (смотрит на него). Тоже из газет?

Битой. Да.

Кандида. Твои друзья?

Битой. Мы работаем на одну и ту же компанию.

Кандида. Понятно. И поскольку ты друг дома, тебя послали вперед расчистить путь — так?

Битой. Совершенно верно.

Кандида (смеется). Да ты негодяй, Битой Камачо!

Битой. Я сейчас спущусь и скажу, чтобы они не приходили. Кандида. Почему? (Пожимает плечами.) Пусть приходят. Паула. В конце концов, надо же нам привыкать.

Битой. Но я не хочу, чтобы они приходили.

Паула. А ты ведь считаешь, что мы должны быть в восторге от визитеров.

Битой. Нет.

Паула. Тогда чего же ты хочешь?

Битой (помолчав, опять голосом маленького мальчика). О тетя Паула, тетя Паула, я хочу в маленькую комнатку!

Все смеются.

(Выпрямляется и, уперев руку в бедро, начинает расхаживать по комнате, покручивая воображаемые усы. Теперь его хриплый голос пародирует джентльмена старой школы.) Карамба! Эти нынешние молодые люди — они просто ужасны, разве не так? Hombre, когда я был молод, еще до революции… Сеньорита, будьте столь любезны, еще немного вашего превосходного шоколада.

Кандида (протягивает ему чашку шоколада). С превеликим удовольствием, дон Бенито!

Паула (обмахивается несуществующим веером). Пожалуйста, ну пожалуйста, дон Бенито, расскажите о ваших студенческих годах в Париже!

Битой (поднимает глаза к потолку). О Париж! Париж старого доброго времени!

Кандида. Донья Ирене, скорее сюда! Донья Упенг, спешите к нам! Дон Бенито расскажет нам о любовных интрижках с парижскими кокотками!

Паула. Они вызывают трепет? Они страстны? Они бесстыжи? О молчите, молчите! Как кружится голова, как бьется сердце! Я упаду в обморок, сейчас упаду! (Прикладывает одну руку к бровям, другую к сердцу и, вальсируя, покидает комнату.)

Кандида и Битой хохочут. Кандида снова начинает сбивать шоколад.

Битой (подходит к столу). Я действительно очень извиняюсь, Кандида.

Кандида. Да садись же, Битой, выпей шоколаду.

Битой (садится). А вам действительно многие досаждают?

Кандида. Ну, ты сам можешь представить: репортеры, фотографы, просто люди, желающие поговорить с отцом, — и они бывают так оскорблены, когда отец отказывается принять их. (Смотрит на Портрет.) А знаешь что, Битой? Эта картина как-то странно действует на людей.

Битой. Что вы хотите сказать?

Кандида. Она злит их.

Битой (тоже смотрит на Портрет). Да, пожалуй, она довольно загадочна.

Кандида. Мы объясняем. Мы всем объясняем. Мы говорим: это Эней, а это его отец Анхиз. А на нас смотрят непонимающе — кто такой Эней? Он филиппинец? (Смеется.) Вчера к нам приходили из какой-то общественной организации и были просто шокированы, услышав, что картина висит у нас уже целый год и никто ничего об этом не знал, пока не появился этот француз. Они просто взъелись на нас с Паулой за то, что мы никому ничего не сказали. Один из них, маленький такой человечек с большими глазами, упер палец мне в лицо и заявил весьма грозно: «Мисс Марасиган, я потребую, чтобы правительство немедленно конфисковало эту картину! Вы и ваша сестра недостойны владеть ею!»

Битой (тоже смеется). Теперь я начинаю понимать, что пришлось претерпеть вам с Паулой.