Избранное - Ник Хоакин

Джек, из почтения к последовавшему молчанию, опустил глаза. Лицо его оставалось невозмутимым.

— Конечно, вы не поверили ни одному моему слову, мистер Энсон?

Он поднял на нее глаза:

— Думаю, мы можем считать установленным, что Ненита пришла в себя в пещере и жила до пяти часов утра, поскольку медицинское заключение гласит, что, когда ее нашли, она была мертва не более двух часов.

— И что же она делала, пока была в сознании?

— Вы верите только в одну возможность. Боюсь, я не обладаю такой верой.

— Вы не верите, что она могла восстать из мертвых, что она действительно восстала из мертвых? А ведь это, знаете ли, доказано. Вы же сами видели ее, мистер Энсон.

— Вы имеете в виду сцену с крабом и явление призрака? Почоло признал, что он и ваш Исагани Сеговия подстроили эти представления с помощью девушки по имени Иветта.

— Почоло и Исагани столь же наивны, как и вы, мистер Энсон. Они велели запутавшейся девушке сыграть роль, но не потрудились проверить, сыграла ли она. А если вы проверите, мистер Энсон, то узнаете, что, получив инструкции от Исагани, Иветта тут же забыла о них и в ту же ночь спешно уехала в провинцию сниматься в кино. А на следующее утро, когда вы видели обнаженную девушку, прогуливающую краба в коридоре вашего отеля, Иветта была за много миль от города, и ее подруги могут подтвердить это. Она вернулась к вечеру, и снова с ней встретился Исагани, дал новые инструкции, на сей раз относительно того, что вы называете «явлением призрака». Но ее опять пригласили, на это раз в какой-то загородный дом в Кавите, где собирался клуб бизнесменов. И когда вы видели то лицо в дверях кафе, Иветта участвовала в оргии на берегу моря.

Джек сидел молча, не в силах справиться с чувством безотчетного страха.

— Мистер Энсон, и вы, и Почоло, и Исагани просто приняли как факт то, что девушка, которую вы видели, — Иветта, следовавшая инструкциям. А я говорю вам, что это никак не могла быть Иветта. Мне, кстати, ничего не было известно об этих инструкциях, иначе бы я их отменила. Не вижу никакого смысла в попытках мистифицировать вас. Но теперь я понимаю, что у богини были свои цели. Вы, неверующий, почувствовали ее прикосновение, чего нельзя сказать о таком верующем, как Почоло, который предпочитает трескучие фразы. Поэтому я думаю, что его уход — к лучшему. Он заблуждался, считая, будто направляет нашу религию, тогда как никто не направляет ее, кроме богини. Она использует меня, она использует его, и она использует вас для своих собственных целей. Вы были призваны, мистер Энсон. Сейчас вы можете уйти прочь, но со временем вы вернетесь. И то, что Почоло исчез, не имеет никакого значения. Будут и другие Почоло. Я служу богине достаточно давно, чтобы знать это. Снова и снова кажется, что ее культ увядает, терпит поражение, даже умирает, но мы делаем свое дело — богиня и я. А такие, как Почоло, — они приходят и уходят.

— Да, — сказал Джек, — они приходят, уходят и снова приходят. Но ведь последний из них еще не использован до конца, и вы хорошо это знаете, хотя и делаете вид, будто уже списали его со счетов.

— Не думаю, что вы сами понимаете, что говорите, мистер Энсон.

— Тогда, может быть, это ваша богиня говорит во мне. А она говорит, что Почоло послан захватить руководство повстанческим движением. И если это ему удастся, то я знаю, каково будет следующее действие пьесы.

— И каково же?

— Возрождение старого мифа. Возвращение ренегата-христианина и языческой жрицы во главе повстанческих сил. Архиепископ и принцесса снова вместе, снова они скачут вперед, пытаясь восстановить власть старых богов. Намечается ли их совместное появление в пещере?

— То, что вы называете мифом, я называю судьбой.

— Правильно ли я понял богиню?

— Вы определенно говорите на всех языках, мистер Энсон.

— Я говорю языком ангельским, а любви не имею…

— О нет, это вы цитируйте той стороне, не нам. Мы-то уже хлебнули драгоценной благодати от их ангелов. И мы воздаем злом за зло.

Она встала.

— Позвольте пригласить вас на обед, мистер Энсон.

— Нет, спасибо, — ответил он, тоже поднимаясь. — Меня ждет срочное дело.

Она задержалась у двери.

— А знаете, мистер Энсон, я очень бы хотела выяснить одну вещь. Если произойдет то, что вы называете следующим действием пьесы, на чьей стороне будете вы?

На минуту он задумался, потом ответил, пожав плечами:

— Я не собираюсь делать выбор.

Она улыбнулась:

— Но я все же думаю, что вы его сделаете, когда придет время, и это будет правильный выбор.

В первый раз он видел ее улыбающейся, и неожиданно все происшедшее сгустилось для него в звуки лиры и флейт.

Держась за ручку двери, она стояла, освещенная дневным солнцем, в пурпурной юбке и прозрачной блузке, а черные волосы струились по ее спине, и казалось, четыре века мифа и тайны улыбались с ее лица. Потом она исчезла в доме.

Уже проходя мимо храма, он услышал, как кто-то окликнул его по имени. В боковой двери храма стоял ухмыляющийся Исагани Сеговия, опять в набедренной повязке.

— Мистер Энсон, вы удовлетворены этим интервью?

— Нет.

— У вас все еще есть вопросы?

— Несомненно.

— Если вы хотите знать, кто сообщил сенатору Алексу Мансано насчет Почоло…

— …то это были вы, да?

— Я послал ему анонимное письмо, в котором сообщил, что его отец и жена знали о мошенничестве с розами в пещере. Он начал проверять и, конечно, вышел на меня. Тогда я сказал ему, что Почоло и есть таинственная фигура, стоящая за «Самбаханг Анито», и рассказал все, что действительно случилось с Ненитой Куген.

— Теперь ясно, кто открыл тайну Нените Куген.

— Да, это тоже я. И я же сказал Иветте, кто пытался поймать вас в ловушку в тоннеле, — хотя и не впрямую. Я просто устроил так, что она подслушала, как мы с Томми говорили об этом. Я слышал, сенатор оставил письмо?

— Оно уже превратилось в пепел.

— Жаль. А было бы забавно — не само разоблачение, а его последствия. Церковникам пришлось бы попотеть.

— Могу я спросить, для чего вы делаете все это?

— Ни для чего. Пожалуй, только ради забавы. Зло ведь забавно, когда оно бескорыстно.

— Вы любите розыгрыши?

— Я просто язычник. Нам все дозволено. Но, конечно, Гиноонг Ина будет сильно огорчена. Она слишком всерьез принимает все это. А бедный Почоло воображал себя сатанинской личностью, играя в доктора Джекиля и мистера Хайда.

— Странно слышать это от человека, бывшего его креатурой.

— В том-то все и дело. Он мне просто надоел со своей уверенностью в том, будто я его креатура, его орудие, ученик дьявола. Пусть теперь поразмышляет на досуге. Когда он появился здесь в ночь перед исчезновением, я сказал ему, что это я разоблачил его перед Ненитой, Иветтой и Алексом Мансано. Слушайте, да он просто обалдел! Бедняга только тогда сообразил, кто из нас двоих был главным. Он-то все время думал, что он беспощаден, сущий сатана, а тут другой переплюнул его в сатанизме, к тому же просто так, без всякой цели.

— Нисколько не сомневаюсь, Исагани, вы принесли не меньше зла.

И Джек зашагал дальше.

Он взял такси, велел ехать к дому Мансано и застал Монику врасплох на кухне, где она упаковывала фарфор.

— Джек! Как ты меня напугал!

— Где Чеденг? Пошли кого-нибудь за ней.

— Чеденг?

— Моника, скажи ей, что я здесь и такси ждет!

— Но ведь она улетела, Джек.

— Улетела? Куда?

— В Нью-Йорк. Я только что вернулась — провожала ее. Ее самолет вылетел в час дня.

— Но ты даже не сказала мне, что она улетает!

— Она решила совершенно неожиданно.

Джек упал на стул, не зная, воспринимать ли этот удар как потерю или как избавление. Моника вытерла руки о фартук и села рядом.

— Что все это значит, Джек?

— Я приехал за ней. Я приехал, чтобы увезти ее в Давао. Не могу понять, зачем ей надо было улетать. Она ждала меня, должна была ждать. Она не хотела подталкивать меня, поэтому даже не сказала мне, где скрывается. Но сегодня утром, когда я увидел ее, она поняла, что я знаю — она ждет меня, и я приеду за ней.

— В таком случае, Джек, я рада, что она решила улететь в Нью-Йорк.

— Ты сошла с ума!

— Это ты сошел с ума, Джек. Неужели ты не видишь, как бы это выглядело — бежать с женой друга, когда ее муж и сын еще не остыли в могилах?

— Да кому какое дело?

— Тебе, мне, всем нам, потому что это гнусно, и никакое твое прекраснодушие не изменит этого. Послушай, Джек, ты столько лет жил в тени чего-то гнусного — ведь Альфреда сбежала с монахом. А теперь хочешь прожить оставшуюся жизнь в тени Другой гнусности?

Он сгорбился, спрятав лицо в ладони. Она положила руку ему на голову:

— Ты ведь еще не обедал? Отошли такси, я зажарю тебе курицу.