Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

– Ты все слышал, подумай, хочешь – так хочешь, не хочешь – так не хочешь, наставник тебя не заставляет.

Сяо Шаньцзы разинул рот, словно нарочно выставив напоказ хоть и не белые, но абсолютно ровные желтоватые зубы, и усмехнулся:

– Наставник, ученику даже жизни не жалко, зачем мне эта пара зубов?

– Молодец, Сяо Шаньцзы, недаром ты – мой ученик! – растроганно воскликнул Чжу Восьмой. Двумя руками он встряхнул мешок со светлячками, которые слой за слоем, словно дымка, озарили своим слабым светом его грудь и косматую седую бороду.

– Наставник, – сказал, щелкая ногтем себе по зубам, Сяо Шаньцзы. – Заныли уже зубки, вели подавать вино и мясо!

Двое маленьких нищих торопливо принесли из-за спины Чжу Восьмого жареную курицу, завернутую в свежий лист лотоса, и кувшин выдержанного рисового вина. Еще до того, как лотосовый лист развернули, я почувствовала аромат курицы, а приятный запах вина услышала еще до того, как открыли кувшин. Запахи эти непохожи, но смешиваясь, они привносят с собой насыщенную атмосферу грядущего Праздника Середины осени. Сквозь щель в воротах храма в нашу обитель ворвался лунный свет, и в этом лунном свете чья-то рука развязала измазанный маслом лист лотоса, в этом лунном свете замерцала золотистая курятина, в этом лунном свете чья-то черная рука поставила рядом с курицей пару неглубоких черных чашек с цветной лазурью, в этом лунном свете Чжу Восьмой запихнул светлячков с руки в переметную суму на поясе, похлопал зелеными руками – я заметила, какие у него длинные и ловкие пальцы, каждый как маленький человечек, владеющий даром слова, – и пару раз подвинулся, пока не оказался напротив Сяо Шаньцзы, который собрался в тюрьму, чтобы заменить моего отца. Чжу Восьмой налил чашку вина и поставил перед Сяо Шаньцзы. Тот торопливо принял вино и будто бы смущенно сказал:

– Наставник, как можно, чтобы вы, почтенный, наливали недостойному?

Чжу Восьмой налил вина и себе, чокнулся с Сяо Шаньцзы. Раздался звонкий звук, полетели редкие брызги вина. Мужчины взглянули друг на друга, в их глазах словно заплясали яркие звездочки. Будто зачеркало кресало по кремню. Губы обоих задрожали. Мужчины вроде и хотели что-то сказать друг другу, но так ничего и не вымолвили, а потому задрали головы и с бульканьем выпили. Отставив чашку, Чжу Восьмой собственноручно отодрал куриную ногу с куском кожи и передал ее Сяо Шаньцзы. Тот принял ножку, вроде бы хотел что-то заметить, но так ничего и не сказал, а потом рот у него уже был забит курятиной. Я смотрела, как он перекатывает мясо во рту пару раз, а потом проглатывает, словно вниз по горлу спускается засевшая там мышь. По правде, хотелось вернуться домой и приготовить для смельчака собачью ногу, но на то нужно было время, которого у меня уже не было. На приготовление собачьей ноги нужны один день и одна ночь, иначе вкус будет не тот. Я смотрела, как Сяо Шаньцзы умял большие куски мяса с ножки и принялся обгрызать сухожилия, словно желая показать мне и толпе нищих свои прекрасные зубы. Сяо Шаньцзы скалил выдающиеся резцы, как это делает белка, сидящая на сосне и грызущая семечки. Зубы у него были желтоватые, но крепкие. После сухожилий он с хрустом стал грызть саму кость. Я не видела, чтобы он что-то выплевывал, разжеванные кости он проглатывал. Бедолага, знай я раньше, что ты сегодня будешь жертвовать собой, идя на смерть вместо моего отца, давно пригласила бы вас в наш дом и устроила бы вам настоящий пир на весь мир, чтобы вы поели по-людски. Но, к сожалению, на свете нет людей, которые бы обладали даром предвидения того, что может произойти с ними. Когда Сяо Шаньцзы догрыз куриную ногу, Чжу Восьмой положил перед ним еще одну. Сяо Шаньцзы поднял руки перед собой, поклонился ему малым поклоном и торжественно заявил:

– Благодарю наставника за представленную недостойному возможность проявить себя!

Потом он нащупал позади себя половинку кирпича и вдарил себе по губам, слышно было лишь глухое чмоканье. На землю выпал зуб, закапала кровь.

Пораженная толпа безмолвно смотрела на это зрелище, переводя взгляды с окровавленного рта Сяо Шаньцзы на хмурое лицо Чжу Восьмого. Чжу Восьмой подцепил указательным пальцем выпавший зуб и поднял глаза на Семерочку Хоу:

– И все же, сколько зубов потерял Сунь Бин?

– Почтенный тюремщик сказал, что два.

– Ты точно так слышал?

– Точно так, Восьмой господин.

– Дело дрянь. – Чжу Восьмой озадаченно посмотрел на Сяо Шаньцзы. – У наставника язык не повернется велеть тебе сделать это еще раз…

– Не переживайте, наставник, ну ударил раз, ударю и два, – пробормотал Сяо Шаньцзы, сплюнув кровью, и взялся за еще за один кирпич.

– Не спеши… – строго начал Чжу Восьмой.

Но Сяо Шаньцзы уже ударил кирпичом по губам.

Откинув его, Сяо Шаньцзы опустил голову и выплюнул два зуба.

Глядя на образовавшуюся большую щербину во рту Сяо Шаньцзы, Чжу Восьмой рассердился:

– Вот ублюдок! Сказал же: не спеши, не спеши! А ты поспешил, вот на этот раз и выбил, мать твою, на один зуб больше! Выбил больше, чем надо, и что теперь?

– Не гневайтесь, наставник, в нужный момент просто закрою рот и не буду открывать, вот и все, – прошамкал Сяо Шаньцзы.

3

В полночь в соответствии с указаниями Чжу Восьмого я накинула на себя драную куртку, надела рваную соломенную шляпу и вместе с нищими тихо вышла из ворот храма. На улице ни звука, ни души. От ослепительно-яркого диска луны исходил холодный сочно-зеленый свет. Какое-то наваждение. Меня невольно пробил озноб, и сами по себе застучали зубы. Этот звук звенел в ушах, и казалось, что он может разбудить весь город.

За Семерочкой Хоу, который вел группу с обезьянкой на плече, вышагивал рослый Сяо Луаньцзы с железной лопатой в руках, говорили, что он был мастер пробивать стены и прорывать ходы. Рядом с ним следовал Сяо Ляньцзы с веревкой из бычьей кожи на поясе, говорили, что он был большой умелец лазать по деревьям и залезать на крыши. За ним шел Сяо Шаньцзы, обладатель великой добродетели, беззаветно преданный, человек с высоким чувством долга и благородством, обезобразивший себе лицо, не щадивший себя самого. О нем будут помнить в веках, как о великом герое. Только взгляните на него, ничего не боится, ступает уверенно, браво и молодцевато, словно направляется на великий пир. Таких людей и за несколько сот лет единицы встретишь.