Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

без дела. А скоро уже светать начнет, Чжу Восьмой, беспокойно думала я. В это время опять послышался шум, крик, горестный вопль, звон гонга. И я увидела, как управу осветила полоса красного света.

Из узкого прохода рядом с Западным павильоном крадучись выскользнул человек небольшого роста, одет он был в форму служителя управы. Приблизившись к рощице, он не сказал ни слова, лишь махнул рукой, и мы последовали за ним по узкой дорожке, прошли мимо Западного павильона, мимо налогового управления, мимо архива, мимо канцелярии, пока перед нами не появился храм предков, что при тюрьме. Перед ним были устроены камеры.

Во дворе пылал пожар, искры поднимались в небо на три чжана. Начался он на большой кухне, где готовили для сотрудников управы. Облака порождают дождь, вот и пламя вызывает ветер. От густого дыма першило в горле. Вокруг поднялся страшный беспорядок, словно бы мы забрели в муравейник, и начался галдеж, будто бы мы ворвались с железными палками в логово ворон. Стражники бегали туда-сюда с ведрами воды и коромыслами. Пользуясь суматохой, мы прошли каталажку для мелких нарушителей, миновали камеры для женщин. Подошвы обуви словно по маслу ступали. Легко передвигаясь, как стая котов, незаметные, как добрые боги или злые духи, мы проскользнули к камере смертников. В ней вонь стояла такая, что задохнуться можно, крысы здесь обитали величиной с кошек. Компанию им составляли блохи размером с горошины. В камеру вела низенькая дверь, окон в помещении совсем не было, и здесь была темень кромешная.

Господин тюремщик открыл замок на двери, все время приговаривая «быстрей, быстрей, быстрей». Чжу Восьмой забросил внутрь своих светлячков, и темница озарилась зеленым светом. Я тут же увидела бледное лицо отца, губы в кровавых подтеках, выпавшие зубы. Батюшка уже и на человека не был похож.

– Отец! – вырвалось у меня, но тут же большая ручища зажала мне рот.

Руки и ноги отца были скованы цепью, а цепь была обвязана вокруг стоявшего посреди узилища камня разбойников. Даже обладая недюжинной силой, освободиться от всего этого было бы нелегко. При мерцании светлячков господин тюремщик открыл замок на цепи и освободил отца. Сяо Шаньцзы сбросил верхнюю одежду и оказался в рванье того же цвета, что и на отце. Он уселся туда, где только что сидел отец, и позволил господину тюремщику заковать себя в цепи. Два человека стали торопливо одевать отца в одежду, скинутую Сяо Шаньцзы. Отец же упрямо выворачивался, не помогал им и шепеляво крикнул:

– Что вы делаете? Что вы задумали?

Тюремщик спешно зажал ему рот, а я негромко приговаривала:

– Отец, очнись, это твоя дочь Мэйнян пришла спасать тебя.

Отец продолжал что-то говорить. Чжу Восьмой двинул ему кулаком в солнечное сплетение так, что отец, даже не охнув, потерял сознание. Сяо Луаньцзы присел, взял отца за руки и взвалил себе на спину. Тюремщик все негромко торопил: «Быстро уходите!»

Полусогнувшись, мы вышли из камеры и на фоне всеобщей неразберихи, пустились бегом по узкой дорожке позади храма. Навстречу с ведрами воды в руках из парадной арки выскочили служители управы. На ступеньках арки стоял уездный Цянь Дин и громко кричал:

– Все по местам, отставить суматоху!

Мы присели на корточках в тени позади храма, боясь пошевелиться.

В свете красных фонарей на дорожке перед аркой появился большой чиновник, за ним толпились охранники. Кто это, если не шаньдунский генерал-губернатор Юань Шикай? Цянь Дин торопливо устремился ему навстречу, опустился на одно колено и отчетливо произнес:

– Не углядел ваш покорный слуга, случился пожар в кухне. Я навел страху на ваше превосходительство, за что достоин десяти тысяч смертей!

Мы услышали, как Юань Шикай приказывает уездному:

– Немедленно послать людей проверить тюрьму, не сбежал ли кто!

Уездный опрометью вскочил и во главе стражников убежал по направлению к тюрьме.

Мы сидели тихо, невольно прижимаясь к земле. Слышно было, как покрикивает во дворе тюремщик и как открываются железные двери камер. Мы ждали подходящего момента, чтобы убежать, но посередине двух дорожек во дворе стоял Юань Шикай со своими охранниками, и никуда уходить они вроде бы не собирались. Наконец, рысью прибежал уездный, снова преклонил перед Юань Шикаем колени и сообщил:

– Докладываю вашему превосходительству: проверка тюрьмы завершена, все до одного преступники на месте.

– А что Сунь Бин?

– Накрепко прикован к камню!

– Сунь Бин – преступник, опасный для императорского двора, на завтра назначена его казнь, если что пойдет не так, то не сносить вам всем головы!

Юань Шикай повернулся и направился к резиденции для гостей, а уездный, встав, с поклоном провожал его. Я с облегчением выдохнула. Но в это время отец, пришедший в себя болван старый, совсем свихнулся. Он с растерянным видом встал и захныкал:

– Где я? Куда вы меня притащили?

Сяо Луаньцзы резко потянул его за руки и повалил на землю. Отец перекувырнулся и выкатился на ярко освещенное луной место. Сяо Луаньцзы вместе с Сяо Ляньцзы рванулись к нему, как голодные тигры, и, взявшись каждый за ногу, собрались затащить его в тень. А отец, отбрыкиваясь как мог, громко заорал:

– Отпустите меня, сволочи вы этакие, я никуда не пойду! Отпустите меня!

Вопли отца привлекли внимание солдат, холодным блеском сверкнули штыки на винтовках и пуговицы на мундирах. Чжу Восьмой негромко скомандовал:

– Ребятки, уходим!

Отпустив ноги отца, Сяо Луаньцзы и Сяо Ляньцзы на миг застыли, но увидели солдат и побежали им навстречу. К хлопкам выстрелов примешался крик кого-то из солдат:

– Ассасины здесь!

Чжу Восьмой коршуном рванулся к отцу, крики отца оборвались, и я поняла, что горло того сдавили длинные тонкие пальцы предводителя нищих. Поняла я и то, что задумал Чжу Восьмой: он хотел прикончить отца, чтобы сандаловая казнь не состоялась. Семерочка Хоу схватил меня за руку и потащил в другую сторону, на запад, но и оттуда нам навстречу бежала толпа управской челяди. Семерочка Хоу бросил обезьянку вперед, она с визгом вцепилась в шею управского, и мы тут же услышали, как тот пронзительно заорал от страха. Семерочка бегом потащил меня от дверей канцелярии к задней части судебного зала. Из канцелярии тоже выбежали управские. Доносившиеся из большого двора за аркой выстрелы, гудение огня и крики людей слились воедино, пахнуло кровью и гарью, и серебристый свет луны вдруг стал кровавокрасным.

Мы бежали по восточной дорожке на север, надеясь добраться до заднего садика и спастись бегством. Сзади доносился топот все большего числа ног, вокруг нас свистели пули. Когда мы добежали до небольшой кухоньки рядом с Восточным