Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Вероятно, под влиянием идеи сглаза и под впечатлением от умозрительного вида тройки волшебных собак с глазами-плошками, охраняющими клады в пещере в сказке «Огниво» Г.-Х. Андерсена (имевшей к тому же устное хождение в русском народе), Есенин в «Инонии» создал «тварный» облик зари, представленной тощим кобелем, который «как ведра в провал овражный, // Будет злые спускать глаза » (II, 223). В «Огниве» в переводе А. Ганзен говорится: «Войди в первую комнату; посреди комнаты увидишь большой сундук, а на нем собаку: глаза у нее, словно чайные чашки!» и «Там сидела собака с глазами, как чайные чашки, и таращилась на солдата» [1146] (у второй собаки глаза как мельничные колеса, у третьей – каждый глаз с круглую башню). Образ получил дальнейшее развитие: «Отчего глаза твои, // Как два цепных кобеля, // Беспокойно ворочаются в соленой влаге?» (III, 30 – «Пугачев», 1921). Есенин отталкивается от народного поверья о сглазе и опасности звероподобного взгляда: «У многих глаза – что клыки. // С соседней деревни Криуши // Косились на нас мужики» (III, 159 – «Анна Снегина», 1925).

Очевидно, опять же у народа Есенин подметил умение видеть в движении глаз строй мыслей. Так, в Рязанской обл. даже в конце ХХ века продолжали высказываться об особенностях «жестикуляции глазами»: «Что ты поставила глаза – думаешь, у тебя одной голос?» [1147] (с. Ермолово Касимовского р-на). К характеристике «поведения глаз» относится и есенинская строка «Но люблю я твой взор с поволокой » (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925); «Я на всю эту ржавую мреть // Буду щурить глаза и суживать » (I, 159 – «Сторона ль ты моя, сторона!..», 1921).

Внимание к цвету глаз собеседника порождает три вида дефиниций: 1) обычную цветовую, поданную как определение в неразложимом словосочетании; 2) зрительно-цветовой эпитет – общераспространенное сложное прилагательное; 3) колористическое определение через типичный цветок-символ. Пример первого – «Я играю на тальяночке про синие глаза » (I, 26) из стихотворения «Заиграй, сыграй, тальяночка, малиновы меха» (1912). Пример второго – это обращение «Ой ты, парень синеглазый , не в обиду я скажу» (I, 21) и описание «Парень бравый, синеглазый » (IV, 114) из стихотворений «Хороша была Танюша, краше не было в селе…» (1911) и «Плясунья» (1915). Это же прилагательное входит в состав метафоры – ласкового обращения новобрачного к жене в обрядовой песне «Бьется хмителица, // По лугам расстилается…», которую «поют молодым на свадьбе за столом»:

Целуя, милуя Иван свою Марьюшку: —

Душечка ты моя Марьюшка,

Радость синеглазая [1148] .

Сравните также метафору Есенина про глаза: «Что ты смотришь так синими брызгами , // Иль в морду хошь?» (I, 171). Пример «цветочной колористики»: «Как васильки во ржи, цветут в лице глаза » (II, 87 – «Исповедь хулигана», 1920); « васильки // Очей любимых» (IV, 204 – «Цветы», 1924).

Интенсивный тон радужки глазного яблока поэта запоминался каждому современнику: Н. Н. Асеев писал в 1926 г. о Есенине – «сияя синими глазами». [1149] О глубине синего цвета глаз Есенина позже вспоминала Н. Д. Вольпин: «А глаза? Есенин хочет видеть их синими, “как васильки во ржи”. Но они походят у него скорей на незабудки, на голубую бирюзу. Только это очень чистая голубизна, без обычной сероватости. А главное в другом: радужная оболочка заполняет глазное яблоко, едва оставляя место белку. Сидишь где-нибудь в середине зала, и кажется тебе, что поэт брызжет в слушателей синью – разведенным ультрамарином. <…> Глаза же запоминались синее из-за чистоты их голубого тона». [1150] Той же самой метафорой – «есенинские васильки» [1151] – определяла глаза поэта М. И. Цветаева в очерке «Нездешний вечер» (см. также главу 2).

Синий цвет глаз являлся особенным для Есенина сразу по нескольким причинам: 1) это природная синеглазость самого поэта; 2) свойственность серого цвета радужной оболочки глаз антропологическому типу европейца (и большая распространенность именно серых глаз у русского народа); 3) стоящая за голубоглазостью обширная культурная традиция (с народными поверьями о «добрых» голубых глазах и о «злых», «опасных» темно-карих; с голубцом на иконах Андрея Рублева). Лирический герой влюблен в девушку, «у которой глаза – голубень » (IV, 236 – «Не гляди на меня с упреком…», 1925).

Карий цвет глаз Есенин сопоставляет с омутом, способным вобрать в себя человека, утянуть его в страшную глубь: «через черные, как омут, глаза » (V, 38 – «Яр», 1916); «Видеть глаз златокарий омут » (I, 187 – «Заметался пожар голубой…», 1923).

Поэт, опираясь на автопортрет и фольклорную традицию, в стихотворении «Гой ты, Русь, моя родная…» (1914) включает синий цвет в изображение Родины, которая приобретает черты очеловеченности: «Только синь сосет глаза » (I, 50). Синеглазость Руси стихотворец полагает существенной портретной характеристикой (а в этиологической глубине – еще и душевно-эмоциональной, определяющей национальный типаж), что обусловлено привнесением извне голубизны, равно струящейся с небес и с озерно-речных отражений в глаза человека и его одушевленной родины. «Говорящее» колористическое заглавие «Голубень» (1916) опирается на отсветы водяной зыби в синих глазах человека – «Водою зыбкой стынет синь во взорах » (I, 81), а также на « синие ноги » сумерек (I, 79). Всеобъемлющая синева выступает также зримой чертой родины, которая посредством цвета воздействует на настроение и душевные переживания лирического героя. Сине-голубой колор глаз и, что печально, такой же цвет губ каторжников (I, 69) или свободного лирического героя (IV, 149) Есенин возводит в определяющий эпитет родины: « Голубую оставил Русь», которая по совокупности однородных цветовых характеристик уже не выглядит мечтательно-радостной и окутанной туманно-волшебной дымкой, как это кажется на первый взгляд. Наблюдение о трагической сущности есенинской «голубой Руси» впервые сделал его современник и поэт Н. Н. Асеев в очерке-некрологе «Сергей Есенин» в 1926 г.: «А его частые признания о своей усталости от этой самой старой, уходящей Руси, которую ему тщательно привязывали на загорбок, – разве не говорят они о желании поэта выйти из узкого круга специально “русских” тем, чаемых от него поминальщиками этой Руси? <далее цитаты о “голубой Руси” и стране “громил и шарлатанов”> Вот вам и “Голубая Русь”» [1152] (курсив Н. Н. Асеева). И далее: «Конечно, те шарлатаны, которые продолжали кликушествовать о “Голубой Руси”, отлично понимая, что романтика ее ведет к поэтизированию именно тех ее качеств инертности, патриархальности, религиозности, которые тормозят движение Руси вперед». [1153]

Колористика глаз лирического героя Есенина сложная; она обусловлена как собственным цветом радужки, так и наполнением глазного яблока отраженным свечением космоса в различных его проявлениях: это и дневная синева небес – «Только синь сосет глаза » (I, 50); и огненность зари – «Льется пламя в бездну зренья » (I, 57); и янтарная лунность ночи – « Вино янтарное // В глаза струит луна » (II, 110). По мнению современных литературоведов Станислава и Сергея Куняевых, «Есенинская цветопись ранних стихов, по существу, в точности воспроизводит расположение цвета на русской иконе, а пламя, льющееся “в бездну зренья”… – основополагающий цвет образа “Спаса в силах”, который возникает в глазах поэта именно на границе перехода из мира земного в мир небесный». [1154]

Глаза выражают особенности характера человека, показывают состояние здоровья и настроение. В фольклорном стиле Есенин описывает молодечество крестьянского парня – лирического героя стихотворения «Матушка в Купальницу по лесу ходила…» (1912): «Выбираю удалью и глаза и брови» (I, 29).

Взгляд человека может быть притягательным и отталкивающим, теплым и холодным. Среди множества синонимов, отвечающих понятию о глазах, Есенин выбрал лексему «очи» и ее дериваты для «температурной характеристики»: «Стынет поле в тоске волоокой » (I, 157 – «Мир таинственный, мир мой древний…», 1921); о свойстве человеческого глаза изменять «температуру взгляда» писал в «Моем пути» (1925):

По вечерам,

Надвинув ниже кепи,

Чтобы не выдать

Холода очей , —

Хожу смотреть я

Скошенные степи… (II, 165).

Даже природные реалии Есенину удается наделить человеческим обликом – в первую очередь, с помощью актуализации и акцентности наиболее выразительных составляющих лица. Характеристика чисто человеческих глаз-«очей» выписана высоким стилем с раскрытием христианской сущности кротости и смирения через птичью символику голубей. В творчестве Есенина отчетливо прослеживается многоступенчатый путь образа: 1) общераспространенное «голубые очи»; 2) «она робко вскидывала свои крыльями разведенные брови, и в глазах ее словно голуби пролетали » (V, 44 – «Яр», 1916); 3) «Встрепенулись очи-голуби …» (II, 193 – «Сказание о Евпатии Коловрате», 1912).