Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

его, что он был готов немедленно бежать из кузни, отыскать Прохора, взять у него велосипед и самому ехать в район. Но он продолжал раскачивать мехи; он не может, не имеет права отлучаться из колхоза в трудную минуту. Кроме того, надежда, что Петр Степанович добьется своего, также удерживала его.

Пока железо накалялось, Петр Степанович сидел на табурете и молча курил. Взгляд его был устремлен на блестевшую в отсвете огня наковальню, точно на ней он старался прочесть причину своих неудачных опытов. Огонь отражался в его прищуренных глазах; а может быть, это был огонек беспокойства?

Петр Степанович затоптал окурок и длинными клещами взялся за раскаленный добела кусок железа. Арсей схватил молот и принялся бить им по железу. Глухие удары наполнили тесную кузню, лучи искр освещали закопченные стены. Скоро Арсей почувствовал, как утомительна и тяжела работа молотобойца. В другое время он непременно посмеялся бы над собой — над тем, как скоро выдыхаются его силы, но теперь было не до смеха. Он ударял изо всех сил, точно именно от этого зависел успех их совместных усилий.

В кузницу вошел Денис. Он не удивился, застав здесь председателя колхоза. Стараясь не мешать работе, он сел на пороге и воспаленными от бессонницы глазами напряженно следил, как под ударами тяжелого молота послушно вытягивался железный обрубок. Заметив сверкавший на лице Арсея пот, он хотел было сменить председателя, но кузнец снова сунул железо в огонь.

Арсей вытер лицо.

— Нелегкая у тебя работа, Петр Степаныч, — сказал он, как бы оправдываясь за свою слабость.

Кузнец усмехнулся — под усами чуть дрогнули губы.

— Без привычки, — буркнул он, прислушиваясь к шипению воздуха в горящих углях.

— Давай я покачаю, — попросил Денис.

Кузнец уступил Денису место у мехов, сам сел рядом с Арсеем, развернул кисет.

— А эти, что ж, не годятся? — показал Арсей на готовые болты.

— Не знаю, — нерешительно ответил Петр Степанович. — Попробуем…

Арсей смотрел на его крепкую, ладную фигуру, на высокую грудь, и ему казалось, что кузнец сам скован из негнущегося, закаленного в огне и воде железа. Вспомнилась Ульяна. Арсей отметил про себя ее упрямый, молчаливый характер — характер отца. Ульяна была с виду похожа на Петра Степановича, хотя чем именно — уловить было трудно. Арсею захотелось угадать, что думает Петр Степанович об их отношениях, о которых кузнец, конечно, догадывался, как догадывались многие, — одобряет или осуждает? Это желание Арсей испытывал почти всякий раз, встречаясь и разговаривая с отцом Ульяны. Но Петр Степанович был непроницаем. Впрочем, теперь он, несомненно, думал только об одном — как бы выполнить заказ колхоза. Арсей покраснел, стыдясь своих мыслей, — они казались такими неуместными в этот напряженный ночной час.

В дверях появился Недочет. Пламя осветило его спутанную бороду. Переступив порог, он сказал с напускной веселостью:

— Мир честной компании!.. А я-то смотрю, смотрю, куда девались председатель и парторг? А они, извольте, в кузнице жарятся… — Он развязал белый платочек, подал Петру Степановичу бутылку молока и кусок хлеба. — Дарья Филимоновна сказала — ты не вечерял, все ахала да охала: «Муженек мой голодным остался». Ну, я сжалился и вызвался доставить тебе провизию.

Арсей обрадовался появлению старика. Его приход доказывал, что не один он, председатель, волновался и беспокоился за судьбу дела, которое теперь казалось самым важным на свете. Видно, все люди одинаково тревожились и готовы были в любую минуту разделить с ним и радость успеха и горечь неудачи; в кругу этих людей, его помощников, трудная жизнь казалась легче. Они — Недочет, Денис, Петр Степанович, Антон, Ульяна, Терентий Толкунов, Прохор Обухов — понимали его с полуслова, делали все, что он хотел, что требовал, помогали ему. Но тотчас он поймал себя на этой мысли: помогли ему! Нет, это не так. Они выполняли свой долг, каждый делал свое дело; и был бы на его, Арсея, месте другой человек, они так же дружно работали бы, отдавали свои силы, знания, опыт. Они выполняли свой общий долг — долг советских людей. Этот долг был выше всего и призывал их на борьбу с трудностями, вооружал, давал силы для победы.

К рассвету на полке лежали пять болтов. Петр Степанович закалял их по-разному: то сразу, то медленно опуская в холодную воду. Арсей и Денис помогали ему. Недочет, прислонившись к стене, спал, крепко держа в руках бутылку из-под молока. Его не будили ни тяжелые удары молота, ни шипение раскаленного железа в воде, ни скрежет рашпиля. Но стоило Денису прикоснуться к его плечу, как старик вскочил на ноги, встряхнулся, беспокойно завертелся, точно его прижгли горячей головешкой. Он побежал на хозяйственный двор, запряг Ворона в тарантас и с шумом подъехал к кузнице.

Девушка-комбайнер спала возле комбайна на полотне, которым прикрывается хедер. Лицо ее было печальным и заплаканным, словно она и во сне переживала свой неудачный выезд. Разбуженная стуком колес, она торопливо вскочила и, отвернувшись, посмотрелась в зеркальце.

Петр Степанович заправил болт, ключом завернул гайку доотказа. Потом осмотрел комбайн — режущие зубья, барабан, веялку, соломотряс, подкрутил гайки на шкивах. Работал он неторопливо и с такой уверенностью, точно всю жизнь занимался этим делом.

Пока Петр Степанович возился у комбайна, взошло солнце, позолотило теплыми лучами спелые колосья, согнало с них редкие капельки росы. Оно было ласковым, раннее утреннее солнце, но Арсей косился на него, как на неприятеля. Он ходил вокруг комбайна, заглядывал в пазы, трогал колеса, и все это для того, чтобы не стоять на месте, легче скоротать томительное и нудное ожидание.

Наконец Петр Степанович подал сигнал. Тракторист сел за руль, девушка стала к штурвалу, и комбайн тронулся. Засвиристели резцы, загудел барабан, в бункер полилось свежее ядреное зерно. Петр Степанович шел за комбайном. Из карманов его пиджака торчали запасные болты. За ним шли Арсей, Денис и Недочет. Все сурово молчали.

На третьем круге Петр Степанович остановил комбайн, передал девушке запасные болты и, тяжело шагая, пошел по стерне в бригаду. Арсей подал руку Бородиной.

— Извините, Аня.

Девушка зарделась:

— Что вы, не стоит… Я виновата, что недоглядела.

— Сами видите — горячка, — продолжал