Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Через год, 6 февраля 1843 г., пришел черед Волынского дворянского собрания обратиться с ходатайством, на этот раз к Бибикову, который отправлялся в столицу. В нем в чрезвычайно почтительной форме ставился вопрос об условиях избрания на дворянские должности. Это было сделано весьма умело, со ссылкой на распространение российского законодательства на Западный край, высказывалось удивление по поводу существования особых правил для прежних польских губерний. Волынский предводитель отмечал, что во всей империи каждый дворянин принимает участие в выборах в своем уезде, тогда как в западных губерниях необходимо иметь десятилетний стаж государственной службы или два трехлетних мандата о пребывании на дворянских должностях. Это лишало часть шляхтичей, «кои способностями своими и усердием к службе вполне оправдали бы доверие дворян и Правительства», но «по несоединению требуемых условий для службы по выборам лишаются преимущества быть полезными на поприще службы, без надежды когда-либо приобрести иное, ибо лета их, домашние дела и прочие обстоятельства не позволяют уже возобновлять им службу гражданскую или военную…». В связи с чем предводитель дворянства «покорнейше» просил распространить российское законодательство и отменить особые требования к западным губерниям. Он добавлял, что согласно этим принципам дворянство должно иметь возможность само выбирать своих судей667. Обращение осталось без ответа.

И речи не могло быть об отказе от однажды принятых решений, свидетельством чему донесение министра юстиции от 18 апреля 1844 г. Комитету западных губерний о необходимости и в дальнейшем оставить за Бибиковым право заменять русскими коронных чиновников уездных судов в случае их неоправданного отсутствия или неблагонадежности. Бибиков подчеркивал благотворное влияние, которое оказывает на поляков, которых оставили на выборных должностях, царящее среди них чувство страха, и на эффективность работы российских чиновников. Никто уже не вспоминал об «экспериментальном» характере внедренных изменений: генерал-губернатор просил, чтобы дворянские собрания выбирали судей и судебных чиновников лишь там, где еще нет присланных русских. Сделанного изменить уже было невозможно, министр юстиции считал, что «положение Западного Края требует еще особенного, постоянного и бдительного надзора местного начальства». Он выражал радость еще и по поводу того, что присланные русские чиновники остались на местах, и простодушно добавлял, что это освобождает от необходимости заниматься увольнением неблагонадежных поляков, – ведь это могло бы вызвать излишнее недовольство, тем более что зачастую причины того или иного увольнения должны были сохраняться в тайне668.

Дворянские собрания, постоянно третируемые, испытывающие на себе давление властей, урезанные в своих полномочиях, существовали лишь для вида и престижа. Но даже в этой небольшой группе допущенных к выборам росло чувство отвращения, и подобное охлаждение тревожило власти, которым было все-таки нужно и псевдосогласие, и псевдосотрудничество с польскими помещиками. Перед выборами 1844 г.669 уездные предводители дворянства получили от Сената напоминание о том, что дворянские выборы являются публичной обязанностью каждого, кто имеет на то право. При этом давалась рекомендация штрафовать или даже временно исключать из списка избирателей тех, кто не будет иметь достаточных оснований для неявки. Последнее очень тревожило Николая I, который грозился навсегда исключить отсутствующих из списка. Следует добавить, что 10 октября 1844 г. предводителей дворянства обязали напоминать, что устные выступления дворян на общих собраниях по случаю выборов, а также дискуссии должны вестись только на русском языке. Нетрудно догадаться, что такого рода распоряжение окончательно отбило охоту участвовать в выборах.

Даже на примере анализа хода голосования хотя бы в одном уезде можно убедиться, что предостережения Сената не имели большого значения. В Киевском уезде, где предводителем был двадцатишестилетний русский по происхождению дворянин Бутович, в списке избирателей насчитывалось 79 человек, представлявших лишь 46 семей, т.е. среди избирателей были отцы, сыновья, братья и даже матери, дочери, сестры. К выборам было допущено 19 женщин, которые имели по сто душ. Из 79 человек проголосовало только 46, в том числе 11 по доверенности, т.е. фактически на выборы явилось 35 человек. При этом Бибиков не утвердил избранного ими предводителя Злотницкого, а поддержал Бутовича670.

Все поляки, избранные судьями, которым генерал-губернатор позволил занять должность, отныне обязывались подписывать присягу, текст которой в витиеватой форме требовал послушания. Они должны были присягать перед Богом на верность царю Николаю I и его преемнику цесаревичу Александру, служить отечеству до последней капли крови, уважать российские законы, защищать интересы короны и быть готовыми сделать все ради уничтожения того, что могло бы ей навредить671.

Высокомерные у себя в уезде и покорные перед лицом властей

Шляхетское сообщество вместо того, чтобы поддержать официальную игру, еще больше замыкалось в себе, лишь насмехаясь над теми немногими, кто принимал условия царских властей. Либералы, такие как Крашевский, высмеивали их тщеславие, а консерваторы, как Жевуский, обвиняли их в осквернении исконных ценностей Речи Посполитой.

В одном из романов Крашевский иронизирует над уездным предводителем дворянства, который «не пропускает … ни одних именин самых значительных в губернии лиц, ни одного бала в городе, бывает на всех торжественных приемах, несколько раз в год ездит с поздравлениями к тем, кто получил звания и кресты, одним словом, старается, чтобы о нем были лучшего мнения, чтобы понравиться шляхте своей популярностью и склонить ее к голосованию за себя…»672.

Х. Жевуский был более едок в оценке, как и пристало аристократу, испытывавшему досаду при виде нравственного падения равных себе. В главе, посвященной ходу выборов, в публицистическом сочинении «Нравоописательная смесь» он, описывая упадок Речи Посполитой, сравнивает время выборов с античными сатурналиями, когда рабы могли безнаказанно позволить себе любые выходки, однако затем вновь возвращались к своим всевластным хозяевам.

«Нигде лучше не могло бы проявиться полное уважение к достоинству дворянина, но нигде настолько смешно и подло не проявляется болезненность духа и деморализация общества», – писал Жевуский в 1841 г. Представляется, что он был прав, когда указывал на то, что на выборы идут лишь люди ограниченные, стремящиеся к общему признанию. Наиболее же толковые сторонятся участия в этой притворной игре, осознавая бесплодность такого рода институтов власти. Он обращал внимание на то, что в конечном итоге крайне редко возникали дела, в связи с которыми возникала необходимость обратиться к судьям. Прежде всего это касалось дел о жестоком отношении к крепостным. Зачем же было впутываться в процесс выбора судей, когда и так было известно, как указывал Жевуский, что при необходимости их всегда можно подкупить? Он, подобно многим другим, с безмерным пренебрежением относился к тем шляхтичам, которые каждые три года призывали одну и ту же группку зависимых от них людей на помощь: «…с такими помощниками можно было оставаться passive, лишь приглашать к себе, вести беседы, сердечно обниматься; и уже тогда на обедах, благодаря за любезное гостеприимство, они один за другим, искренним образом или нет, начинали предлагать занять должность…»

Несмотря на то что это мероприятие потеряло какой бы то ни было смысл, оно создавало у шляхты иллюзию участия в сеймиках XVIII в. Некоторые консерваторы настолько серьезно относились к этой процедуре (следует помнить, что эти комедии из прошлого века разыгрывались тогда, когда Европа готовилась к 1848 году), что для них это становилось вопросом жизни или смерти: «Нужно пройти через град шаров, – писал Жевуский о голосовании (производившемся шарами), – которые, хотя и не свинцовые, как пули, но могут привести к увечьям. А недавно в одной губернии один честный гражданин, которого забросали черными шарами, покончил с собой». Подобное странное понимание чести было тем более неуместно в положении, когда все на этих собраниях было пропитано фальшью, начиная с инаугурационной литургии и заканчивая сопутствующим всей процедуре унижением: «О, мой Спаситель! Как же злоупотребляют Твоим милосердным терпением; как же Тебя распинают. Еще не стихли в стенах храма слова их торжественной присяги, как уже в самом храме собравшиеся начинают ходатайствовать, клеветать, интриговать…»673

Некоторые представители польского дворянства, смирившиеся с существовавшим положением дел, отказавшиеся от идеи восстановления национальной автономии, были готовы признать, что правовая реформа была необходимой и логичной мерой в государстве, заботящемся о нормальной работе институтов власти. Естественно, Тадеуша Бобровского возмущало то, что Бибиков, далекий от желания придерживаться рекомендаций из Петербурга о сохранении осторожности, вынудил председателей судов в Волынской и Киевской губерниях Малаховского и Трипольского подать в отставку и заменил их русскими чиновниками. Он с горечью указывал, что подобным образом до 1852 г. была заменена половина польских судей. Однако он признавал, что введение российского законодательства положило конец мании межевых споров, наследственных тяжб и т.п., являвшихся бичом старой системы. Превратившись в государственных чиновников, судьи перестали быть финансово зависимыми от дворянских собраний. В свою очередь, помещики, как подчеркивает Бобровский, испытывавшие отвращение к проведению подобной русификации правосудия, старались не затевать склок между собой, находя альтернативные средства к примирению, дающие возможность решать дела между собой, избегая многих правонарушений674. В итоге представители польского дворянства, по доброй ли воле или под нажимом, достигли такого уровня сотрудничества, что даже сам Бибиков был вынужден признать возможность ослабления оказываемого на них давления. Власти заметили, что внезапное уменьшение количества голосовавших привело к тому, что их число примерно сравнялось с числом избираемых. Таким образом, закон от 12 октября 1835 г., требовавший долголетнего стажа службы для получения права быть избранным, стал обузой. В начале 1845 г. генерал-губернатор в конфиденциальной форме сообщил министру внутренних дел, что дворянские выборы в Подольской губернии в 1844 г. прошли спокойно – по его мнению, «сие следует отнести к Подольскому дворянству, желающему, по-видимому, чтобы прежние его проступки были Правительством забыты». Он просил царя проявить милосердие, отменив все ограничения на избрание кандидатов, как это было уже сделано в Киевской губернии675. Он не стал добавлять, что сложнее всего было найти польских дворян, желавших служить на благо империи. Впрочем, в скором времени эта проблема встанет во весь рост, вызвав новую волну принудительных мер, о чем еще пойдет речь в следующей главе.