Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Для поддержки этой идеи исправников попросили выслать информацию о состоянии имений русских помещиков в Киевской губернии. Из полученных 5 июня 1833 г. данных следует, что большинство (79 из 122 помещиков) уже были включены в списки местного дворянства. Из 43 невнесенных 31 проживал на территории губернии, а 12 – в других местах. Состояние их имений было следующим:

В последней категории особенно выделялись владения Воронцовых (10 526 крепостных), министра финансов Е.Ф. Канкрина (10 567 крепостных), Лопухиных: Павла (8257 крепостных), Петра (4234 крепостных) и Екатерины Лопухиной (4714 крепостных), а также семьи Энгельгардт (3872 крепостных).

Таким образом, право голоса на дворянских собраниях имели 99 русских помещиков, но не все этим правом пользовались. Левашов отмечал, что трое из них были все-таки избраны уездными предводителями. Однако Николаю I этого было мало. 9 октября 1833 г. Комитет западных губерний одобрил представленные Лашкаревым предложения. Комитет поддержал идею призвать всех русских дворян зарегистрироваться в губернии, но отклонил предложение добиться любой ценой преимущества русских помещиков на губернских собраниях. По итогам заседания было заявлено: «Киевскому военному губернатору объявлено для представления его соображений, что, по мнению Его Величества, полезно было бы убедить Русских дворян, имеющих поместья в Киевской губернии, записываться там в родословную книгу, участвовать в выборах… посредством чего дворянские собрания не будут составляемы исключительно из Поляков и чиновники из Русских легче могут быть избираемы». В свою очередь, подготовленная Министерством внутренних дел справка от 21 ноября 1833 г. показала, насколько важно было оставаться реалистами при решении этого вопроса: польская шляхта Киевской губернии с правом голоса в 4,5 раза превышала число русских дворян, а географически шляхта, имевшая более 100 душ, распределялась следующим образом:

Еще не настало то время, когда русские могли составлять большинство даже в той из трех губерний, где они наиболее прочно укрепились. Тем не менее решение было принято, и после соответствующего обращения гражданского губернатора 19 февраля 1834 г. русские помещики дали обещание записаться в родословные книги Киевской губернии646. В третьей части нам предстоит убедиться в том, что тенденция к численному перевесу русских помещиков после 1863 г. получит более убедительный характер.

Лашкареву хотелось принять дальнейшие меры по ограничению роли дворянских собраний, которые, по его мнению, было сложно контролировать особенно на уездном уровне. К тому же четыре населенных пункта, являвшиеся уездными центрами, находились в частной собственности польских помещиков, – Липовец, Махновка, Умань и Богуслав. В своем втором отчете гражданский губернатор предложил перенести центры уездов: вместо Махновки сделать уездным центром Белиловку (городок, который незадолго до этого был конфискован у Хермана Потоцкого за участие в восстании 1830 – 1831 гг.); вместо небольшого местечка Липовца предлагалось выбрать Липцы, которые пожизненно принадлежали отцу Романа Сангушко, однако должны были отойти в казну после его смерти, поскольку Роман принимал участие в Польском восстании. Умань предлагалось сохранить в статусе уездного центра, поскольку городок был конфискован у Потоцкого; вместо Богуслава более удобным представлялся Канев. Однако Комитет западных губерний испугался столь резких мер и заявил, что целью является «постепенное слияние западного края с коренной Россией, не подавая новой пищи неприязни к нам польского населения». После чего следовал перечень сделанных в этом направлении шагов – как на Украине, так и в Литве: введение русского языка во всех присутственных местах; закрытие крупных польских учебных центров – Виленского университета и Кременецкого лицея; закрытие или русификация католических школ; надзор за деятельностью католической церкви и конфискация «лишних» монастырей; конфискация частных земель; поддержка православного духовенства и семинарий. Все это пока было признано достаточным, а предложенные Лашкаревым меры могли лишь способствовать еще большему противопоставлению поляков и русских647.

В период, когда Левашов находился во главе трех губерний, наметились ограничения автономии дворянских собраний. Связано это было с кампанией, развернутой против Овруцкого уездного дворянского собрания и его предводителя Малаховского. В начале 1834 г. последний счел возможным подать на имя императора прошение в защиту шляхтича Байковского. Этот помещик входил в состав совета повстанцев в Овруче в 1831 г., где играл достаточно заметную роль. Его, в частности, обвиняли в том, что он, вооружив 15 крепостных топорами, косами и кремневыми ружьями, заставил их вступить в ряды повстанцев. За это он отсидел три месяца в крепости, после чего был помилован царем. Однако, как следовало из отчета министра внутренних дел Комитету западных губерний, поскольку «Байковский оказывался вредным для тамошнего края, то граф Левашов почел за нужное удалить его на временное жительство в Вятку. Его Величество распоряжение сие изволил утвердить с тем, чтобы Байковский оставался в Вятке на постоянное жительство». Однако в 1833 г. Левашов, вопреки логике, просил его вернуть, чтобы стереть следы прошлого и успокоить местное общество. Николай I посчитал это мерой преждевременной. Ввиду противоречивости решений дворянское собрание надеялось, что ссыльного вернут. Однако на его примере Николай решил дать понять полякам, что миловать дано лишь царским властям, а не смельчакам, вступающимся за ссыльного. В своем отчете Левашов перечислил всех, кто подписал прошение. По его мнению, они вместо того, чтобы с покорностью отнестись к царскому решению, выказали «явную строптивость», опередив изъявление воли царя, а кроме того, их прошение содержало «дерзкие отзывы на местное начальство». Он добивался освобождения этих дворян от исполнения обязанностей и лишения их права голоса. Комитет, в свою очередь, предложил лишь «сурово наказать» этих людей. Несмотря на это, данный случай является симптоматичным для существовавшей атмосферы недоверия и страха в отношениях между дворянскими собраниями и правительством648.

В условиях постоянного давления со стороны властей крохотный мир дворянских собраний видел возможность уцелеть лишь в повиновении сильному, а потому шляхта в большинстве своем принимала правила игры, становясь послушными агентами Министерства внутренних дел, чему свидетельством уже сама почтовая бумага, на которой в левом углу находилось сокращение «М.В.Д.» с названием соответствующего уезда.

Выборы 1835 г. проходили под контролем местных судов, утверждавших списки избирателей и кандидатов. В Киеве же Х. Тышкевич, не моргнув глазом, разослал приказ, в котором сообщалось, что «Его Императорское Величество 16 день прошедшего июля Высочайше повелеть соизволил никого из участвовавших в мятеже, нигде не допускать к выборам». Поскольку ошибки и отмена результатов выборов еще случались649, то выборы 1838 г. проходили в атмосфере еще большей тревоги и страха. Гражданские губернаторы усиленно напоминали предводителям о бдительном отношении, а те, зная, что результаты выборов всегда утверждаются властями, санкционировавшими их, сами отсеивали «подозрительных лиц». 28 апреля 1838 г. граф Тышкевич просил своих коллег внимательно придерживаться полученных директив650.

Лашкарев, на тот момент уже переведенный на должность гражданского губернатора в Подольскую губернию, а позднее ставший сенатором, постоянно стремился ослабить влияние польского дворянства в своей губернии и увеличить количество русских чиновников. В марте 1838 г. он предложил Комитету западных губерний увеличить жалованье и предоставить льготы прибывающим в его губернию русским добровольцам. Однако он немного поторопился. 12 декабря 1838 г. Комитет еще не одобрил подобных отклонений от общего порядка чинопроизводства и назначений и подчеркнул, что замещение должностей в дворянских органах самоуправления находится в ведении дворянских собраний651.

Российское право и особые правила

Бибиков, занявшийся после Лашкарева этим вопросом, смог добиться гораздо большего. Выше уже говорилось о его мерах по крестьянскому вопросу, а также об эффективности проводимой им ревизии титулов. С той же энергией неутомимый и вездесущий генерал-губернатор взялся за дело ослабления роли дворянских собраний.

Спустя несколько месяцев после отклонения просьбы Лашкарева Бибиков послал уже упоминавшуюся тайную записку (февраль 1839 г.) с тем же требованием и получил согласие. Принятию этого решения способствовал, конечно, страх перед «заговором» Ш. Конарского. Члены Комитета позволили себя убедить в том, что отныне генерал-губернатор и гражданские губернаторы должны с помощью всевозможных льгот привлекать русских на службу в административные органы. Комитет добавлял, что на должности можно было принимать как уроженцев губернии (речь шла о малороссах, но среди каких социальных слоев их следовало искать? Вероятно, этим предложением смогли воспользоваться дети священнослужителей), так и великороссов, «не давая одним перед другими видимого и оскорбительного предпочтения». В этих губерниях, в виде исключения, разрешалось продвижение по службе даже с правом перехода в высшие, чем разрешалось по должности, ранги. Губернаторам была выделена особая сумма в 50 тыс. рублей серебром (утвержденная царем 8 мая 1839 г.) для выдачи дополнительных вознаграждений, отчет по выплатам должен был быть направлен в Министерство внутренних дел. Стоит задуматься над сутью этих вознаграждений, предназначенных, скорее всего, для нужд тайной полиции, агентами которой кишмя кишел весь край. В записке Бибиков выражал сожаление в связи со слабостью полиции и низкими вознаграждениями, не способствующими привлечению кадров в столь беспокойный край. Он писал, что нужна активная и верная полиция, поскольку, не располагая достаточными средствами, губернские власти не могут уследить за всем, что происходит. Он подчеркивал, что необходимо, чтобы российские чиновники высокого ранга, преодолев предубеждение против этих «польских губерний», соглашались на службу на более длительный срок, поскольку поляки используют существующее положение дел, распространяя идеи о том, «что у нас нет ничего постоянного»652.