Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Удивительная ловкость царского режима при проведении этих репрессий заключалась в умении эксплуатировать эгоизм и инстинкт самосохранения богатой шляхты. Если в 30-х годах часть помещиков считала своей обязанностью поддерживать патерналистские отношения с обедневшими «братьями» в своем имении, то в 50-х годах для многих из них это была просто рабочая сила, с которой их ничто не связывало – так же, как и с украинскими крепостными. Царским властям удалось расколоть поляков. Но не произошло бы это гораздо раньше, если бы была введена конституция Речи Посполитой 1791 г.?

Этот раскол в отношениях между помещиками и однодворцами стал очевиден во время большой либеральной дискуссии 1858 г. о ликвидации крепостничества и улучшении крестьянской доли. Это могло стать благоприятным моментом для возобновления отношений между ними: царский режим смягчился, Александр II даже позволил мечтать, Бибиков получил отставку и удалился в Дрезден, а в сентябре 1858 г. произошло нечто странное – царская полиция разослала предводителям дворянства, которых уже давно не беспокоили по этому вопросу, печатный циркуляр с просьбой представить предложения об улучшении судьбы однодворцев. Царские власти заметили, что эта категория не принималась во внимание дворянскими комитетами при рассмотрении вопроса об «устройстве быта» крестьян, а потому, заботясь об общей реформе, они просили дворянские собрания во взаимодействии с исправниками ответить на три вопроса:

1) Нуждается ли в изменениях или дополнениях существующее законодательство?

2) Какие правила должны регулировать жизнь однодворцев в дворянских имениях?

3) Возможны ли шаги по предоставлению однодворцам возможности получить свои земельные наделы в собственность?

Если бы польские помещики захотели, они могли бы обратиться к проектам Адама Чарторыйского о раскрепощении чиншевиков, предложенным в 1808 г. Однако они не захотели воспользоваться добрыми намерениями Александра II. В этой связи приведем ответы предводителя дворянства Киевского уезда В. Бутовича от 25 октября 1858 г. Несмотря на то что Бутович был русским помещиком, он был избран большинством поляков и высказываемое им мнение было типичным для этой среды. В качестве дополнения к существующим правилам он предложил облегчить жизнь помещиков, на которых в 1847 г. был возложен сбор налогов с этих доставляющих хлопоты однодворцев. Было бы проще, если бы они сами вносили подати в казенные палаты и предъявляли квитанции владельцу имения, у которого проживали; в случае задолженности помещик сразу же сообщал бы полиции. Насколько далеки были теперь помещики от идей шляхетской солидарности! Бутович также настаивал на освобождении помещиков от обязанности собирать налоги н – взысканием недоимок должна была заниматься только полиция. Предлагалось и еще одно дополнение – к закону 1847 г., который требовал, чтобы однодворцы не могли оставлять местожительство без письменного разрешения помещика, следовало добавить, что о каждом случае самовольного ухода помещик должен сообщать полиции, тогда он не будет нести ответственность за беглеца, а полиция сможет принять необходимые меры. Как видим, идеи шляхетского братства уже не существовало, к деклассированной шляхте стали относиться как к крепостным.

При ответе на два следующих вопроса Бутович проявил еще большее безразличие к делу. Он писал, что поскольку отношения между однодворцами и помещиками регулируются договорами, которые время от времени возобновляются, то только от однодворцев зависит улучшение или ухудшение их судьбы, в их собственных руках находится и благосостояние их семей. Хорошие труженики живут хорошо, а ленивые – плохо. И никакая материальная помощь в данном случае ничего не изменит!

Предложение царских властей о предоставлении «бывшей шляхте» возможности приобретать землю, полностью противоречившее политике лишения их прав на протяжении тридцати лет, вызвало у представителя крупных землевладельцев полное непонимание, как будто речь шла о предоставлении земли крепостным. Он, правда, допускал, что это могло бы решить их материальные проблемы, однако указывал и на то, что по закону земля, принадлежавшая дворянству, является его неотчуждаемой собственностью. Поэтому в данном случае следовало бы разработать систему ссуд от казны для покупки земли, за возвращением которых следила бы полиция623. В данном случае сложно говорить о сохранении чувства солидарности. Похоже, что к 1860 г. помещики уже не помнили о существовании подобных традиций.

О глубине существовавшей бездны свидетельствуют анонимные воспоминания одного из повстанцев 1863 г.: «На загонную шляхту, то есть однодворцев, нельзя было рассчитывать, поскольку они были обижены предводителями дворянства, помешавшими им доказать свои права во время ревизии документов. Не имея земли и собственной крыши, они находились у помещиков на условиях чинша, платя, отрабатывая, занимаясь извозом и т.п. за дом, огород, поле намного больше, чем крепостные крестьяне. Шляхта отреклась от них, не смиловалась над ними, я даже встречал таких, которых записали в крепостные. С другой стороны, Москва возложила на них огромные налоги, забирала в рекруты, а чиновники обдирали их до костей; бичуемые шляхтой и Москвой, они опустились очень низко морально и материально и даже принимали православие. Некоторые утверждали, что однодворцы стоят значительно ниже крестьян, хотя я поверить в такое не могу, поскольку видел, что они испытывали ненависть к Москве как основной причине своего несчастного положения, а к этому прибавлялась и глубокая обида на шляхту, которая о них забыла и, что еще хуже, относилась как к крестьянам». Каким же могло быть культурное и политическое развитие «бывшей шляхты» в таких условиях? Демократ Хенрик Каминский, который в 1844 г. находился на Украине, не представлял, каким образом можно было распространять свои идеи среди этих людей, хотя и предполагал, что пропаганда могла найти какой-то отклик в их сердцах. Он был удивлен низким уровнем их культуры624.

Испытывавшая притеснения на протяжении тридцати лет, постоянно принижаемая, умело доведенная до крайней черты существования, деклассированная шляхта приняла незначительное участие в восстании 1863 г., которое для нее, как и для крепостных, было делом панов. Хотя первое поколение этой шляхты не подверглось русификации, его деполонизация произошла как следствие украинизации, начавшейся еще до 1831 г.625 Август Иванский, проницательный свидетель эпохи, отмечал влияние разных волн ревизии дворянских прав на ускорение упомянутого процесса и отмечал слабость протестов со стороны помещиков. Он подчеркивал, что украинский язык стал для всех единственным средством общения и что однодворцы очень часто переходили в православие и часто по привычке обращались к бывшим униатским священникам, которые после «воссоединения» 1839 г. стали православными, а не к ксендзам, не обращая внимания на политическую значимость происходящего. Иванский отмечал: «Этих бедняг ожидала в будущем судьба стократ хуже, чем крепостных». Речь шла о судьбе однодворцев на Украине после 1864 г. Власти будут продолжать считать их поляками, и они сполна заплатят за мечты своих господ о независимости, а идеи об улучшении их судьбы канут в Лету. В то время как украинские крестьяне станут предметом особых забот царских властей, деклассированную шляхту, лишенную права покупать землю, ожидала дальнейшая социальная деградация, зачастую при полном равнодушии польских помещиков, их прежних «покровителей»626.

Юлиуш Словацкий, находившийся в изгнании, проникся сознанием несправедливой судьбы безземельной шляхты. Один из героев его драмы «Фантазий» (1840), Ян, повстанец 1830 г., говорит о презрении, которое испытывает к тем, кто спасал свое общественное положение ценой унижения прежних собратьев:

А то бы, куклы, показал здесь я вам!Вперил бы взгляд спокойный, но кровавый,О люди светские, тогда б в глаза вам,Как прежде в жерла пушек под Варшавой!

Часто цитируемый Альфред Жарри, скорее всего, не подозревал, когда писал «Короля Убю» и выдумывал знаменитую «западню для шляхты», что создал гротескный образ реальной ситуации в Польше. Однако в Николае I не было ничего от короля, и царская акция, направленная на уничтожение идентичности сотен тысяч поляков, отнюдь не была фарсом.

Социально-культурная смерть постигла всю обнищавшую шляхту Правобережной Украины. Однако, хотя ловушка была ловко расставлена, эта социальная группа не исчезла до тех пор, пока не было разорвано связующее звено между помещиками и безземельными шляхтичами, а именно чиншевая система. Эта шляхта еще проявит свою жизнеспособность в рамках все еще существовавшей системы отношений до 1914 г., что станет одним из сюжетов в третьей части этой книги.