Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

По правде говоря, исходившие от царских властей призывы покинуть помещичьи земли, которые в глазах шляхты были в первую очередь польскими, были очень наивными. Киселев предлагал, а Комитет с ним согласился, опубликовать приглашение заселять пустующие казенные земли в Саратовской и Оренбургской губерниях и на Кавказе, где переселенцам предоставлялись дополнительные свободы. В связи с этим планом царь издал «Высочайшее повеление 2 июня 1841 года об усилении способов к переселению однодворцев». Данный документ предоставлял однодворцам те же льготы, что и казакам, которых в этот период также массово переселяли, в основном в Екатеринославскую губернию. Кроме того, рекомендовалось, чтобы шляхтичи переселялись вместе с казаками в соотношении один к десяти (политика нейтрализации и слияния после Второй мировой войны получила название «тактика салями»).

Однако, как подсказывал здравый смысл, пока еще не было осуществлено массовое переселение, необходимо было позаботиться об организации жизни лишенных отныне свободы поляков там, где они проживали. Киселеву пришла в голову причудливая идея, уже когда-то высказанная Платоном Зубовым. Следовало сначала как можно крепче привязать к земле тех, кто уже жил на казенных землях, заставить платить их подушную подать, перемешав их насколько возможно и связав круговой порукой с крестьянством. Следовало также с целью предотвращения побегов составить подробную перепись, в случае самовольного ухода считать беглецов бродягами. На семьи, не заявившие на беглеца в течение трех дней, и на тех, кто предоставлял убежище «бродягам», предлагалось налагать штраф в размере одного рубля серебром.

Остальных следовало, и в данном случае Киселев апеллировал к Строганову, передать в ведение Министерства внутренних дел. Кроме того, часть можно было бы отправить в военные поселения, а тех, кто не имел постоянного места жительства, – в города. Таким образом, «бывшая шляхта» была бы полностью интегрирована в формальные структуры Российской империи и не представляла бы угрозы общественной стабильности. Далее размышления министра приобрели мечтательный характер: «Таким образом заведование однодворцами разделится по их жительству, каковая мера будет иметь весьма важное последствие, и именно раздробление и уничтожение сего сословия, сохранение коего в общем составе гражданском неудобно по его происхождению. Не имея особого общего управления и быв приписано частями к другим ведомствам, оно лишится самобытности, разрушится в своем составе и с тем вместе истребится и шляхетское воспоминание».

Однако у Строганова эти планы вызвали вопросы: где уездная полиция должна была найти средства для переселения однодворцев из частных владений, в которых, о чем Киселев забыл, они по большей части и жили? Приняв во внимание это замечание, Комитет постановил заняться пока «бывшей шляхтой», живущей на казенных землях, примеру которой, возможно, последуют и другие. И на этом пока вопрос был закрыт609.

К нему вновь вернулись через пять лет, когда 5 февраля 1846 г. Бибиков представил свои рассуждения в Комитете западных губерний, которые, хотя и имели иное, чем у Киселева, направление, не способствовали решению вопроса. Тем не менее само по себе выступление Бибикова представляет для нас особый интерес. В нем в четкой форме представлена суть идеологии, обуславливавшей действия властей при решении шляхетского вопроса, начиная с 1831 г., а также отражены продолжавшие существовать стереотипы. «Если желать, чтобы сословие однодворцев и граждан Западных Губерний, составившееся из бывшей польской шляхты, буйной, беспокойной и ленивой, образовалось в сословие людей полезных, то следует уничтожить сие вновь образованное сословие, отличное по своим податям, повинностям и образу управления от всех прочих и устранить все допущенные доселе особенности, ибо кроме того, что сии отличия, не представляя однодворцам никаких существенных выгод, стесняют их какой-то исключительностью и соединенными с оной повинностями, они решительно вредны в политическом отношении, препятствуя сему поколению польской шляхты совершенно слиться с Русскими податными состояниями и, наконец, исчезнуть в них навсегда. Посему поручение одной части однодворцев и граждан полиции, тогда как другие, живущие на казенных землях, входят в состав казенных имений, будет только поддерживать идею отличия их от прочих жителей, а с ней утверждать более и более убеждение, что они составляют особенный класс дворян или шляхты, как они обыкновенно еще себя называют».

Однако члены Комитета не видели возможности избежать того, чтобы польские однодворцы жили как прежде, заключая соглашения с помещиками. Министр внутренних дел, наделенный теперь значительно большими полномочиями, согласился с тем, что только он может обеспечить контроль над этим населением610.

Положение от 3 мая 1847 г. о взаимоотношениях однодворцев и общества подтверждало на правовом уровне существовавшее status quo: Министерство государственных имуществ занималось теми, кто жил на казенных землях, а Министерство внутренних дел – всеми остальными, которые организовывались в фиктивные общества, их переселение на казенные земли рьяно, хотя и тщетно, поддерживалось властями611. Уплачиваемый однодворцами налог со двора должен был получать помещик, у которого они трудились по найму. Натуральный налог (зерно для хранилищ) для однодворцев был такой же, как и для государственных крестьян. Жившие в частных владениях однодворцы не могли покидать своего местожительства без свидетельства или паспорта, выданных помещиком, что еще решительнее приравнивало их к крепостным крестьянам. В свою очередь, полиции было поручено вносить в списки крепостных (сказки) тех из них, кто не заключил договора с помещиком, или тех, кто еще не прошел (а такие все еще были) проверки права на дворянство.

Эти последние распоряжения дали возможность провести окончательную чистку. 23 марта 1849 г. министр государственных имуществ приказал начальнику Киевской тайной канцелярии Еремееву присоединить к государственным крестьянам тех, кто опоздал и не подал никаких документов. Он также интересовался их количеством и возможностью переселения при оказании помощи деньгами и строительными материалами. Три гражданских губернатора провели в связи с этим запросом новое расследование. Волынский гражданский губернатор предложил выдать этим несчастным в долг помощь в размере 50 рублей серебром на двор, как и евреям, которых также переселяли (мания переселения!); долг они должны были вернуть без процентов в течение десяти лет, а также освободить их от налогов на три года612.

Понадобилось еще четыре года, чтобы выловить в поместьях всех тех поляков, которым до этого времени удавалось скрыться. Однако, несмотря на интенсивную переписку, ни Бибикову, ни затем Васильчикову так и не удалось получить долгожданные списки от гражданских губернаторов ни в 1850-м, ни в 1851-м, ни в 1852-м, ни в 1853 году. Лишь подольский губернатор 23 декабря 1851 г. представил список из 1478 семей, состоящих из 3667 мужчин и 3352 женщин. Он сообщал, что 48 семей смогут остаться там, где они живут и арендуют земельные наделы (120 мужчин и 123 женщины), остальные же должны быть безжалостно переселены на пустующие казенные земли, с предоставлением им денежной ссуды по 35 рублей серебром на каждый двор и освобождением от налогов и рекрутского набора на один год. Как видим, вновь власти руководствовались исключительно «гуманными» соображениями!

Последняя охота оказалась наиболее результативной в Подольской губернии: 18 июля 1853 г. палата государственных имуществ подвела общий итог: 3065 семей, т.е. 6821 мужчина и 6 858 женщин, что дало возможность переселить еще 1493 семьи на тех же условиях. Наименее удачно была проведена облава в Киевской губернии. 15 июля 1853 г. гражданский губернатор сообщил, что обнаружено «лишь» 185 семей, т.е. около 1100 лиц, тогда как 16 июня 1853 г. Волынская казенная палата подала список «лишь» на 398 семей613. Таким образом, в трех губерниях на протяжении 1846 – 1853 гг. было «выловлено» 3658 семей, т.е. примерно 15 тыс. человек. Нам не удалось установить их дальнейшей судьбы.

Историку не хватает документов для анализа того, как проходила эта затянувшаяся социальная деградация. Отсутствие источников объясняется низким уровнем письменной культуры данной группы людей. Они не смогли оставить свидетельств, однако некоторые факты дают нам возможность познакомиться с реакцией среды.

Прежде всего есть несколько свидетельств тщетного неповиновения; в архиве хранятся кипы жалоб лишенной дворянского звания шляхты трех губерний. Многие не сразу соглашались на деклассирование. Дворянские собрания поддерживали отдельные семьи, доказывая, что Киевская центральная комиссия недостаточно разобралась в их генеалогии. Жалобы с подписями членов дворянского собрания передавались в Центральную комиссию, в Сенат, Министерство юстиции, в них требовали более справедливой оценки Герольдией, однако все они отвергались614.