Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914) - Даниэль Бовуа

Однако было достаточно одного вмешательства этого чиновника в деятельность Волынского дворянского собрания, чтобы вызвать решительный протест овруцкого предводителя Малаховского, исполнявшего обязанности губернского предводителя дворянства, и депутатов Старчевского, Избицкого, Поляновского и Троцкого. Протест от 7 августа 1836 г. был адресован Гурьеву. Его авторы ссылались на привилегии, гарантированные российским законодательством, в первую очередь ст. 114-й т. IX Свода законов, предоставлявшей дворянским собраниям статус губернских органов гражданской власти, действие которых может контролироваться лишь Сенатом при посредничестве Герольдии. Авторы подчеркивали, что всегда придерживались правил регистрации родословных, «но если бы даже и допустить, что депутатское собрание отступило от предначертанных узаконений, то таковое действие оного не могло никаких вредных для Правительства произвести последствий…» (Гурьев подчеркнул карандашом столь дерзкое заявление). Документ заканчивается просьбой отозвать Дейшу, «чтобы собрание не было стесняемо нарушением своих преимуществ».

Конфликт набрал такую силу, что начиная с декабря 1836 г. Дейше не было разрешено Волынским собранием проверять его деятельность. Гражданским властям не осталось в такой ситуации ничего другого, как подать 14 декабря жалобу Гурьеву и представить ультиматум шляхте, которая должна была выдать разрешение до 15 января 1837 г. Однако ничего так и не произошло. На протяжении 1837 года каждая из сторон прочно стояла на своих позициях. Гурьев не решался навязать свою волю, а Дейша жаловался, что его задание неисполнимо. В других губерниях работа шла своим чередом. Подольский гражданский губернатор ни разу не вступил в конфликт с дворянским собранием, которое отказалось представить ему списки, составленные после 1831 г.: оно само провело отбор. Видимо, во многих уездах колебались между желанием сохранить шляхетское братство и желанием отбросить безземельную шляхту, лишь бы только дворянские собрания сохранили свою автономию. Все четыре отчета подольского губернатора Гурьеву свидетельствуют о его беспомощности, когда речь шла о вмешательстве в деятельность собрания (отчеты от 11 и 23 июля, 8 августа 1836 г., 26 мая в 1837 г.).

Киевский гражданский губернатор в связи с отказом дворянского собрания 17 августа 1836 г. предоставить для проверки подозрительные книги с записями, сделанными после 1831 г., пытался провести полицейскую проверку на основании данных о дворянах в только что завершенной восьмой ревизии населения Российской империи, однако там недоставало сведений о происхождении, поэтому он также согласился создать специальную комиссию.

Период «разброса и шатаний» закончился, когда в Киев прибыл Д.Г. Бибиков. Дворянские собрания были полностью лишены влияния на процедуру проверки титулов.

Мясорубка для шляхты

Став генерал-губернатором в феврале 1838 г., однорукий Дмитрий Бибиков (он потерял руку под Бородино), чей гражданский чин тайного советника был конвертирован годом ранее в генерал-лейтенантский, очень быстро проявил себя как сторонник суровых мер в борьбе с обнищавшей шляхтой. В основе антипольской волны 1840-х годов лежало три основных причины: 1) существование определенной атмосферы истерии в верхах из-за рапорта волынского военного губернатора генерала Маслова на имя Николая I; 2) очередное появление призрака революции и одновременное раскрытие «заговора» Ш. Конарского; 3) активизация охоты на «фальшивых дворян» в Волынской губернии.

Причиной суровости царских властей стал рапорт генерала Маслова царю от 5 декабря 1838 г., представленный после поездки с ревизией по Волынской губернии. В рапорте, среди прочего, шла речь о странной околичной шляхте, которая жила с собственных (ненанятых) земельных наделов. О ее существовании Петербургу до этого времени ничего не было известно. Царь отметил на полях, что дело требует немедленного выяснения, и уже 19 января 1839 г. министр внутренних дел А.Г. Строганов потребовал от Бибикова объяснений586.

Маслов доложил, что в Волынской губернии есть много бедной шляхты, которая, в отличие от другой, живет целыми селами, называемыми околицами. Он сообщал: «Прискорбно видеть, что люди, погруженные в грубое невежество, развращенной нравственности, ни пониманием, ни образом жизни не отличающиеся от здешних крестьян и не несущие ни государственных повинности, ни службы, пользуются правами, присвоенными дворянству». И хотя, как уточнял Маслов, эти привилегии были дарованы им польскими королями, они, по его мнению, ничем не оправдывают своего существования, потому что на протяжении веков не приносили государству никакой пользы. Маслов обращал внимание на странные вещи в этих околицах. Так, например, недалеко от Овруча в селе, где насчитывалось свыше тысячи душ, у всех была одна и та же фамилия! Эти люди говорили на «малороссийском наречии», однако, как признавал Маслов, они, невзирая на бедность, жили достойно и чисто, кроме тех, которые обитали в лесу в курных избах.

Описание жизни в таких «шляхетских» селах, в особенности в Литве, хорошо представлено в польской литературе. Элиза Ожешко идеализировала быт этих сел еще в конце XIX в. в повести «Хам». Юзеф Игнацы Крашевский наблюдал жизнь околичной шляхты на севере Волынской губернии около 1838 г., т.е. примерно в то же время, что и Маслов. Вот как он описывает село Серницка, где жили 240 «шляхетских» семей, которые называли себя мазурами или будниками (поскольку жили в курных хатах, которые называли «будами»): «Улицы как таковой нет, каждый живет и строится на своем куске земли там, где хочет. У каждого коровник иначе повернут, все дома в разные стороны глядят, на каждое подворье вход с иного бока, истинная картина беспорядка и шляхетской свободы. Среди этого хаоса застройки бродят существа, которые одеждой, а временами и лицом напоминают крестьян; бабы босые, желтые, худые; дети полуголые, и все это – паны!»587

Польский писатель дает ценное свидетельство об уровне украинизации этого населения и показывает, что стремление царских властей ассимилировать этих людей с крестьянами зачастую было лишь юридическим подтверждением процесса, который если еще не завершился, то уже давно начался. Единственное, что осталось у этих «шляхтичей» от былого звания, писал Крашевский, это верность пословице – «шляхтич на своем наделе равен воеводе». «Все они сегодня греческого вероисповедания, – отмечал автор, – суеверия у них общие с крестьянами, с которыми они близко сталкиваются, несмотря на свое происхождение, они переняли от них многие верования и обычаи… Вид этих людей меня заинтересовал, но в то же время и огорчил. Состояние их варварского невежества, а при том путаные воспоминания о более высоком, аристократическом происхождении, гордость в каждом движении и слове печально контрастировали с их видом и бедностью. Какими же должны были быть превратности судьбы, чтобы довести этих людей до такого состояния, подобной слепоты…!»588 Все они, по словам Крашевского, претендовали на один и тот же герб, дарованный им королевой Боной Сфорца, но не значащийся в известном Польском гербовнике К. Несецкого.

Эта странная социальная среда стала темой повести Крашевского, написанной в 1847 г., под названием «Будник». Автор акцентировал в ней внимание на остатках привязанности этих людей к польской культуре589. Но, может быть, Крашевский ошибался? Были ли в действительности предки этих людей когда-то поляками? Не были ли это потомки руських путных бояр?

В любом случае «открытие гуронов» наполнило сердца министров тревогой. Строганов бомбардировал киевскую администрацию требованиями послать информацию, а Бибиков требовал отчетов как от волынского гражданского губернатора, так и от исправников.

До 14 июля 1839 г. Комитет министров не располагал никакими сведениями, и лишь 1 августа наконец поступила объяснительная записка волынского гражданского губернатора, из которой следовало, что горячка была вызвана малозначащей причиной. Действительно, вокруг Овруча жила обнищавшая шляхта, но на своей земле. Там было, к примеру, 32 семьи Билошицких из села Билошице, 38 семей Болсуновских в округе Болсунова, 33 семьи Бехов из Бехов, 27 Васковичей из Васковиц, 58 Кобылинских из Кобылин. Гражданский губернатор предполагал, что, возможно, среди них и могли найтись несколько дезертиров, однако следовало вначале проверить их права на дворянство, что и собирались сделать ревизоры из Житомира. Губернатор сообщал, что количество этих людей не превышало 1100 семей (5987 душ) в околицах Овруча, 63 семьи в околицах Луцка, 48 – вокруг Житомира590.

Власти не могли признать, что подняли шум по пустякам. Однажды заведенной бюрократической машине понадобилось десять лет, чтобы оставить в покое околичную шляхту… Еще в 1850 г. среди шляхтичей будут искать «дезертиров и бродяг». Это типичный пример функционирования царской администрации, удачно подмеченный Гоголем во времена Николая I: вокруг незначительного факта накапливается огромная корреспонденция; неясная оговорка в рапорте какого-то военного, не знающего местных обычаев, перерастает в лихорадочную бюрократическую писанину591. Несмотря на весь гротеск, данная ситуация была обусловлена существовавшей атмосферой недоверия и ненависти. Интересно то, что эта шляхта из-под Овруча, имевшая собственные клочки земли и необходимые бумаги, была признана настоящей!