Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

реформ, если они не направлены на отказ от стратегии преобразований. К сожалению, принятые VI Съездом народных депутатов решения блокируют возможность продолжения избранного курса. Совокупность требований, заявленных Съездом, обрекает страну на гиперинфляцию, означает приостановку процесса приватизации и свертывание аграрной реформы. Предложения снизить налоги и одновременно увеличить социальные и другие выплаты невыполнимы и могут привести лишь к развалу финансовой системы. Нужно трезво отдавать себе отчет и в том, что подобные решения неизбежно приведут к свертыванию поддержки со стороны мирового сообщества, вернут Россию на путь изоляции. Решения Съезда в политической области означают разрушение создаваемых новых механизмов управления, делают правительство безвластным, а фигуру президента чисто символической. Неизбежным результатом осуществления решений Съезда будет катастрофическое падение уровня жизни, голод, социальные потрясения и хаос. Все жертвы, которые с таким мужеством и терпением перенесли граждане России в последние три месяца, становятся напрасными. Мы не считаем себя вправе идти по пути безответственного популизма, когда под предлогом защиты населения происходит его ограбление в результате ускорения инфляции. Мы со всей ответственностью заявляем, что принятые решения не в состоянии выполнить ни одно правительство. Мы работали и готовы работать над решением назревших социально-экономических проблем, оставаясь в рамках реальности, и нести ответственность за принимаемые нами меры. У нас есть программа действий, направленная на создание здоровой экономики, ориентированной на человека, на развитие его инициативы и предприимчивости. Но сейчас под предлогом усиления контроля деятельности правительства со стороны представительной власти на деле лишают президента и правительство возможности проводить избранную политику экономических преобразований, направленную на возрождение России. Стране навязывается очередная бесплодная попытка стабилизировать положение за счет администрирования и уступок групповым интересам. Отдавая себе отчет в невозможности выполнить решения Съезда, выражая свое несогласие с фактическим отказом от радикальных реформ, мы вынуждены просить президента принять отставку правительства. Мы благодарны всем россиянам, оказавшим поддержку реформе и стойко переносившим тяготы ее первого этапа. Мы благодарны за оказанное нам доверие, за возможность проводить реформу под руководством всенародно избранного президента.

Принято на заседании правительства 12 апреля 1992 года».

Заявление это было поддержано практически всеми, включая силовых и отраслевых министров. Единственный, кто считал этот шаг опрометчивым, был, насколько я помню, министр юстиции Николай Федоров. Ну и Полторанин занял несколько уклончивую позицию, видимо полагая, что такого рода вольности без согласования с президентом допускать не следует. Как бы то ни было, заявление было отпечатано, и все члены правительства расписались, за недостатком места, на оборотной стороне документа. К этому времени Гайдару удалось связаться с Борисом Николаевичем и сказать ему о том, что мы приняли такое решение и просим его о срочной встрече. Президент попросил отсрочки до следующего утра. На следующий день, еще до начала работы съезда, состоялась встреча с президентом.

Думаю, что для Ельцина наше заявление об отставке было в определенной степени сюрпризом. Правительство, которое он сам призвал для выполнения вполне конкретных экономических функций, которое защищал и по-отечески опекал, вдруг продемонстрировало самостоятельность, показало, что у него прорезался собственный голос. И мне кажется, что Ельцина обуревали в тот момент смешанные чувства. С одной стороны, это было решение, к которому сам он не был готов или не считал для себя возможным инициировать его. А с другой стороны, политический «малютка», еще вчера заботливо оберегаемый президентом от всех напастей, оказывается, начал самостоятельно произносить какие-то фразы, которые ему никто в уста не вкладывал. Во всяком случае, Ельцин стал просить нас не горячиться, сказал, что он принял наше заявление к сведению. Но мы продолжали настаивать на своем, говоря, что съезд явно пытается подавить исполнительную власть, что нужно что-то делать, что мы подаем в отставку ответственно, поскольку не видим для себя иного выхода, и что намерены огласить свое заявление. «Ну что же, – сказал в конце концов президент, – раз вы написали заявление, вы вправе его огласить, но я прошу вас продолжать работу, а заявление ваше будет мной рассмотрено». Мне кажется, он в этот момент сам мучительно продолжал искать какое-то решение.

После этой встречи несколько членов правительства – Гайдар, Чубайс, я и еще кто-то – собрали прессу, которая срочно схлынула из кулуаров заседаний съезда, и зачитали приведенный выше текст. Съезд же в это время продолжал работать, уже предвкушая близкую победу над правительством, которое вот со страху даже в зале боится появиться. И известие о нашей готовности уйти в отставку явилось для депутатов абсолютным шоком.

Очень быстро выяснилось, что, подвергая наше правительство уничтожающей критике, отвергая его политику, сам съезд не имеет за душой ни альтернативной программы, ни кандидатов на формирование другого правительства, готовых взять на себя ответственность за ситуацию и знающих, что делать. Одно дело – давать советы, выступать с требованиями, нисколько не задумываясь о возможностях их выполнения, и совсем другое – брать на себя выполнение принятых решений, лично отвечать за возможную раскрутку инфляции, потерю многомиллиардного пакета западной помощи. Одно дело – отвлеченно требовать социальных и иных выплат и другое – самим взяться за осуществление этих выплат, рискуя гиперинфляцией, ответственность за которую ляжет на то новое правительство, которое им придется сформировать.

Стало ясно, что, стремясь поставить гайдаровскую команду под контроль Верховного Совета, а говоря прямо, под контроль его руководства, оппозиция была совершенно не готова взять власть в свои руки. Как только наше правительство заявило о том, что не держится за власть и готово уйти в отставку, а перед лидерами оппозиции замаячила необходимость самим расхлебывать заваренную кашу, обнаружилось, что им совершенно непонятно, как это делать.

Кроме того, они, несомненно, боялись возможной острой реакции президента на такой поворот событий. Наше заявление об отставке резко изменило обстановку. Но это еще не было кульминацией съезда. Говорить об успехе правительства в борьбе с консервативной оппозицией было еще рано, хотя инициатива нами уже была перехвачена.

Среди депутатов стали раздаваться трезвые голоса, призывы еще раз вернуться к принятым решениям, обсудить положение с правительством. Но бо́льшая часть участников съезда как бы по инерции продолжала гнуть свою жесткую линию. И верховодил всем Хасбулатов, чья откровенная установка на конфронтацию продолжала заводить съезд в тупик и в конечном счете привела к тому, что он потерпел поражение в противостоянии президенту и правительству. Однако это случилось несколькими днями позже, а пока Хасбулатов, стремясь выиграть время, согласился сформировать некую группу, которая от лица съезда должна была начать переговоры и консультации с правительством, но никаких серьезных изменений в принятые уже решения вносить не собиралась.

Окончательная победа на съезде

В ходе этого противостояния нам удался еще один ход, направленный непосредственно против Хасбулатова и поставивший