Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Уступки, которые делали мы, были продиктованы необходимостью снять социальное и политическое напряжение. Сознавая все сложности и последствия этих уступок, экономическую порочность некоторых политических компромиссов, мы в то же время понимали, что существует некий предел социального напряжения, который можно допустить. Но если для нас такие внешне популистские действия были отчасти просто элементом социальной политики, а отчасти средством выпустить пар, то представительная власть, требуя уступок от правительства, напротив, подчас стремилась при этом усилить социальную напряженность, поднять давление этого пара и в результате в принципе изменить экономическую политику. Словом, помимо естественных политических ограничителей, с которыми нам приходилось считаться в своих экономических решениях, на пути реформы возникали к тому же и искусственные барьеры, совершенно сознательно возводимые ее противниками из числа консервативно настроенных политиков.

Вообще, отношения правительства с законодательной властью – одна из наиболее драматических страниц в политической жизни того времени. Противоборство с Верховным Советом попортило нам немало крови. Часть депутатов с самого начала восприняли в штыки идею реформ. Другие же перешли в оппозицию к политике реформ уже после того, как она начала осуществляться. Не зная реального положения вещей в конце 1991 года, не сумев или не захотев понять логику действий правительства и просто испугавшись первых негативных результатов и возможного острого недовольства населения, они быстро трансформировались из сторонников неких абстрактных реформ, поддержавших Ельцина на V съезде народных депутатов, в откровенных противников происходящих перемен. В результате Верховный Совет постепенно начал занимать все более конфронтационную позицию. При этом критика политики реформ стала для некоторых депутатов и целых политических движений способом своеобразного политического самоутверждения и борьбы за власть. Говоря по правде, и с нашей стороны тогда не было предпринято каких-либо существенных шагов по налаживанию широкого диалога с Верховным Советом, за исключением наших активных сторонников. Я, конечно, далеко не уверен, что такой диалог принес бы серьезные результаты, но попытаться построить его, найти какие-то формы постоянного взаимодействия с депутатами следовало.

Уже позднее – летом и особенно осенью – мы занялись такой работой, стали активно участвовать в парламентских слушаниях, проводить встречи во фракциях. Позже, уже после образования Государственной Думы, в министерствах была введена указом президента должность статс-секретаря в ранге заместителя министра для работы с Думой. Считаю, что это было правильное решение. Действительно, важно иметь в парламенте представителей правительства, которые, с одной стороны, пытались бы объяснять его позицию, а с другой – служили бы своего рода громоотводом, принимающим на себя всю ту критику и поучения в адрес исполнительной власти, к которым так склонны наши законодатели. Формально у правительства был специальный уполномоченный по взаимодействию с законодательной властью. Им был назначен Евгений Григорьевич Ясин. Однако личные качества Евгения Григорьевича мало способствовали успеху его миссии. Не склонный к сложным интригам, к активной политической борьбе, не обладавший особым ораторским даром, плохо умевший находить общий язык с амбициозными, но часто экономически малограмотными депутатами, Евгений Григорьевич, мне кажется, и сам страдал от порученной ему роли. Постепенно он с удовольствием переключился на написание правительственной программы, что умел и любил делать.

Отсутствие попыток каждодневного диалога с парламентом, особенно на первом этапе, было нашей несомненной недоработкой. Отчасти это было связано с нашей колоссальной загруженностью на первых порах каждодневной практической работой, но в большей степени – с упомянутым уже выше разделением труда, возлагавшим функцию ведения политических диалогов на Бурбулиса, Полторанина, Шахрая и других ближайших политических сподвижников Ельцина. Однако именно у них отношения с Верховным Советом сложились с самого начала наиболее остро и конфликтно. В силу чисто личных качеств и недавнего прошлого этим людям было сложно и неприятно искать какие-то формы контактов и взаимопонимания с Верховным Советом, несмотря на то что они прекрасно знали многих его депутатов, проработав с ними гораздо дольше, чем мы. Более того, все эти политики начали свою карьеру именно в качестве народных депутатов, в том числе членов поддерживавшей Ельцина Межрегиональной депутатской группы. Правда, они были в основном депутатами союзного уровня. Мне кажется, что Бурбулиса и Полторанина, например, всегда внутренне больше устраивала позиция конфронтации, чем диалог. Вероятно, им казалось, что в такой ситуации они больше нужны Ельцину в качестве его ближайшей опоры. И этот дух конфронтации невольно распространялся на все правительство. Хотя, повторяю, были и объективные причины, по которым такой диалог неизбежно сложился бы крайне сложно.

Многие парламентарии занимались откровенным лоббированием интересов своих отраслей, регионов, отдельных предприятий, а во многих случаях далеко не бескорыстным проталкиванием своих собственных бизнес-интересов. Этот элемент лоббизма со стороны депутатов затруднял диалог с ними, делал его непродуктивным. Сама схема такого диалога оказывалась заведомо порочной: если правительство решит мою конкретную проблему, то оно хорошее, а если нет, то оно никуда не годится и его нужно гнать. Как бы то ни было, но постепенно противостояние правительства и президента, с одной стороны, и Верховного Совета и съезда народных депутатов – с другой, становилось все более острым.

Атака на правительство на VI съезде народных депутатов

По-настоящему серьезное и прямое столкновение гайдаровского правительства с представительной властью произошло в апреле на VI съезде народных депутатов. В активизировавшемся ко времени открытия съезда хоре противников экономической реформы основной тон задавали политические представители трех групп. Это были принципиальные противники рыночных преобразований из числа коммунистов, директорское лобби, заглавную роль в котором играли руководители оборонной промышленности, и аграрии. Первая группа вообще воспринимала в штыки все направления реформ и мечтала о возрождении социалистической системы. Для второй группы были неприемлемы решения правительства о сокращении оборонного заказа, централизованных инвестиций, об уменьшении субсидий промышленности, отсутствие гарантий сбыта любой продукции независимо от качества и цены. Вся эта группа в целом требовала новых финансовых вливаний в промышленное производство. Но при этом те директора, которые выпускали нужную рынку продукцию и видели, что она имеет хорошие шансы на сбыт даже по высокой цене, настаивали: обеспечьте через госзаказ поставки нам сырья и комплектующих по стабильным ценам и дайте свободу в реализации нашей продукции. Другая же часть директорского корпуса, предприятия которых производили неконкурентную продукцию, требовала, чтобы правительство за счет госзаказа обеспечило ее сбыт, то есть фактически из кармана государства (точнее, из кармана налогоплательщика) заплатило за их отвергаемые рынком товары. Что касается аграрного лобби, представленного совхозно-колхозными генералами, то оно, во-первых, стремилось, как всегда, получить на пороге весеннего сева очередные несоразмерные реальным возможностям бюджета финансовые вливания, а во-вторых, выступало против разворачивающейся аграрной реформы.

Уже с первых же часов работы VI съезда стало очевидным, что