Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

все это в одночасье исчезло. А тогда для нас подобные факты действительно были признаками правильности нашей политики, первыми иллюстрациями наших пока еще маленьких побед. Я отмечал там, что стали быстро возникать живые рыночные связи, пронизывающие экономику, основанную на взаимных интересах партнеров, эффективности и целесообразности, а не на бюрократическом порядке.

Еще я говорил о том, что нам удалось остановить ускорение спада производства, который почти вернулся на уровень 1991 года. С особой гордостью я отмечал, что мы смогли наконец договориться с международным сообществом, с нашими кредиторами по советским долгам. Благодаря этому из 22 миллиардов долларов выплат, которые приходились на 1992 год по долгам и процентам по ним, кредиторы согласились отсрочить выплату 18 миллиардов. Это, говорил я, для нас может быть важнее предоставления новой финансовой помощи, так как без отсрочки выплаты долгов страна оказалась бы банкротом.

Кому-то эти результаты могут показаться скромными. Мне они кажутся гигантскими. Достигнуть их было фантастически трудно. А главное, реальной альтернативой были крах, голод, распад России и гражданская война в стране с ядерным оружием.

14. Экономисты-реформаторы в политическом интерьере

Войдя в правительство, взявшееся в конце 1991 года за вывод страны из экономического кризиса, гайдаровская команда была достаточно уверена в своих силах в качестве специалистов в области экономики, но большинство из нас было мало готово к той политической борьбе, в которую нам постепенно невольно пришлось окунуться. Правда, нужно особо отметить, что мы с самого начала ориентировались на решение именно социально-экономических вопросов, почти официально заявив о невмешательстве в политику. Да и Борис Николаевич Ельцин, выдав нам мандат на перевод российской экономики на рыночные рельсы, достаточно жестко обозначил «разделение труда» в правительстве, которое вначале сам и возглавил. Было почти гласно установлено, что на нас возлагаются сугубо экономические и социальные вопросы, а функции политической поддержки и политического обеспечения реформ берут на себя лично президент и его ближайшие сподвижники, в первую очередь Бурбулис, Полторанин и Шахрай. Важнейшей задачей президентской команды, помимо экономических преобразований, была борьба за становление и укрепление самой российской государственности.

Выбрав для себя в тот момент позицию чистых технократов, мы исходили не только из трезвой оценки своих сил и скромных политических возможностей, но и из той решающей роли, которую играл президент Ельцин. Только его высочайший политический авторитет, популярность и одновременно решимость мужественно взять на себя огромный груз ответственности за непопулярные экономические меры позволили нам относительно спокойно заниматься практическими вопросами реформирования экономики. Это уже позже имя Гайдара стало чуть ли не нарицательным при характеристике экономической политики, и именно с ним стали ассоциироваться многие отрицательные последствия реформ и связанные с ними непопулярные меры. Более того, последствия многих решений, принимавшихся уже после его ухода из правительства, в сознании людей по-прежнему связываются с именем Гайдара. Это смещение исторической памяти по-своему символично и в чем-то даже лестно для нас. Ведь оно говорит о том, что созданный гайдаровской командой задел в стратегии и тактике реформ оказался настолько значительным, что и спустя годы после ее ухода именно на нем базируется дальнейшее формирование экономической политики.

Правда, для меня лично подобная долгая историческая память людей однажды имела негативные последствия. В 1998 году к моему сорокапятилетию группа коллег представила меня к получению звания «Заслуженный экономист Российской Федерации». Представление, как и положено по процедуре, подписали руководители всех профильных министерств и мэрии Москвы. Оставалось довольно формальное решение Комиссии по государственным наградам при президенте. К моему несчастью, документы долго ходили по инстанциям и попали на заседание этой комиссии через несколько дней после печально известного дефолта августа 1998 года. Единодушно присвоив искомое звание кандидатам из числа старших экономистов колхозов и совхозов, коммерческих директоров предприятий и ученых, мне комиссия отказала, мотивируя это именно разразившимся финансовым кризисом. Мои удивленные защитники резонно спросили: а какое отношение имеет Андрей Нечаев к сегодняшнему кризису, если он ушел из правительства почти за пять с половиной лет до него? Ответ был примерно такой: это они с Гайдаром породили нынешнюю систему и несомненно, что до сих пор влияют на экономическую политику.

Однако на первом этапе вся тяжесть непопулярных решений легла на плечи президента. То, что он отстаивал наше правительство, защищал его всем своим непререкаемым по тем временам авторитетом, не просто облегчало нашу задачу, но и стало фактически главным условием начала реформ. Увы, наши намерения отгородиться от политики при осуществлении экономических реформ были весьма наивны.

Придя в правительство, чтобы профессионально заниматься экономикой, наша команда достаточно быстро оказалась невольно втянутой в большую политику. Жизнь показала, что укрыться от нее за чьей-то спиной, какой бы широкой и мощной она ни была, невозможно. Я уже рассказывал о том, что буквально в первые недели работы в правительстве мне пришлось столкнуться с политическими коллизиями при решении вопросов экономических отношений с регионами. Политические реалии очень скоро стали все настойчивее вмешиваться в наши «чисто экономические» действия. И политически неискушенная экономическая команда далеко не сразу научилась трезво оценивать эти реалии, правильно и своевременно реагировать на них, при необходимости срабатывая на опережение.

Политический реванш партийно-советской номенклатуры

Сегодня можно с сожалением констатировать, что не только мы, но и наши политические опекуны во многом оказались тогда не на высоте положения.

Политическому окружению Ельцина тоже потребовалось время для взросления. Мне кажется, что охватившая тогда общество, да и руководство России, эйфория, вызванная победой над коммунизмом, провалом путча, роспуском компартии, помешала вовремя почувствовать угрозу политического возрождения и сплочения консервативных сил. Новая российская власть не проявила твердости в борьбе с наследием прежней тоталитарной системы. Иногда явно присутствовала переоценка собственных сил, эдакие шапкозакидательские настроения.

Я помню, что многие представители «Демократической России», в частности ее сопредседатель Галина Васильевна Старовойтова, предлагали провести какой-либо вариант закона о люстрации по отношению к бывшим партийным аппаратчикам и руководящим сотрудникам спецслужб, что, кстати, было сделано в довольно жесткой форме почти во всех восточноевропейских странах и бывших советских республиках Прибалтики. Однако Ельцин эту идею не поддержал. Дело, на мой взгляд, было не в его личном партийном прошлом. Мне кажется, что он просто внутренне испытывал некоторую неловкость в связи со своей решающей ролью в развале КПСС и особенно в распаде СССР.

Противники преобразований умело воспользовались тогда в своих интересах приверженностью новой власти демократическим принципам, ее политическим благородством, а иногда и благодушием. Подняв отчаянный шум насчет якобы начинающейся охоты на ведьм, они помешали провести чистку аппарата и добились весьма терпимого отношения к старым партийным кадрам, оставшимся во всех низовых, да и не только низовых, структурах управления, особенно в регионах. Значительная часть власти на местах осталась в