Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так тебе и этого мало! – окончательно входя во вкус, крикнул Дед Мороз и размахнулся еще более косо.
Следников поспешно вскочил со скамьи и проговорил с обидой в голосе:
– Надо же все-таки и меру знать!
– Ничего, друг, рука у меня легкая, – весело сказал управляющий.
После замполита парили Костромина.
– Я так думаю, – предложил Настырный, – ради высшего образования надо плеснуть ковшика два?
– Всенепременно, – одобрил Иван Владимирович, – да еще добавь один за инженерский диплом с отличием.
Начальник лесопункта поддал пару и за высшее образование Костромина, и за его инженерский диплом. От нестерпимого жара у Костромина заломило в висках.
– Вас каким веничком попотчевать, Геннадий Петрович? – осведомился Настырный. – Простым или намыленным?
– Какая разница? – удивился инженер.
Настырный с управляющим презрительно переглянулись. Слышно было, как Дед Мороз пробормотал возмущенно:
– Где они росли и чему их в институтах учат?!
– А ну ложись! – скомандовал Настырный, словно потерял последнее уважение к инженеру, когда узнал, что тот не ведает различия между простым и намыленным веником.
Костромин боязливо улегся на скамью, и Настырный, не жалея силы, заработал веником. Дед Мороз выбрал в шайке веник подобротней, тщательно намылил его:
– Дай-ка я угощу Петровича намыленным. Пусть сравнит!
Он слегка ударил своим веником по распаренному боку инженера:
– Ну как, есть разница?
– Намыленный будет маслянистей, – робко сказал Костромин.
– Как бы не так! – ехидно молвил управляющий, провел вдоль спины кончиком веника, вздел руку, выждал, пока инженер напрягся в ожидании удара, и сделал свой знаменитый взмах с потягом.
Плотный намыленный веник саблей просвистел в воздухе. Костромин не выдержал, соскочил со скамьи.
– Жидок инженер на расправу! – вывел заключение Дед Мороз. – В детстве, верно, мало тузили. Кто же напрягается под веником? Расслабить надо все тело, расслабить!
Костромин смущенно кашлянул, чувствуя, что существует целая отрасль человеческого знания, о которой он не имеет ни малейшего понятия.
– Очередь теперь за трестом! – крикнул Настырный.
Дед Мороз покорно лег на полок…
В предбаннике, у самой двери в парную, сидели Костромин и Следников и со смешанным чувством восхищения и ужаса прислушивались к тому, что делалось за дверью. Оттуда доносились удары веника, свист пара, плеск воды и громкие крики.
– Не жалей веника! – гремел Иван Владимирович. – Пониже бери, пониже!
– Не учи ученого! – орал Настырный.
– Зелен ты еще, Илюша! – убеждал его Иван Владимирович. – Я уже тогда в бане парился, когда тебя мать в корыте еще не купала!
– В этом деле стаж особой роли не играет, – парировал Настырный.
– Ужарь еще! – просил Иван Владимирович. – Что ты, не обедал, что ли?
– Эх, что делают! – завистливо сказал Следников, слушая доносившиеся из парной покрякивания.
В конце концов замполит не выдержал, юркнул в парную, но сейчас же выбежал обратно.
– Они все на свете забыли! – доложил он. – Там дохнуть нечем!
В это время в наружную дверь робко постучали.
– Кто там? – спросил Следников.
– Впустите! – проскрипел стариковский голос за дверью.
– Это Чудов, – узнал замполит и мстительно предложил: – Впустим его – он им всю обедню испортит!
Замполит распахнул дверь, и в предбанник вошел невысокий, мало примечательный по виду старик. Седовато-рыжая борода как-то неестественно топорщилась на лице, так что издали казалось, будто мастер держит в зубах мочалку.
Старик быстро разделся и, придерживая под мышкой принесенный с собой веник, проворно заковылял в парную. Сухой веник звенел, как жестяной.
– Пронюхал-таки! – разочарованно встретил своего учителя Настырный.
– По всему поселку молва идет про состязание! Дай, думаю, хоть одним глазком взгляну.
– Одним глазком? – пристыдил старика Настырный. – А сам собираешься всех перепарить!.. Помоги хоть дорогого гостя пронять.
– Это мы мигом! Дай-ка я своим веничком: мой будет пронзительней!
После первой же пробы «пронзительным» веником Иван Владимирович взмолился:
– Ты зачем же колючую проволоку в веник вплел?
– Колючу проволку? Да это – можжевел!
– Можжевельник? – недоверчиво переспросил Иван Владимирович. – Все равно, зачем он в венике?
– Как зачем? – подивился Чудодеич. – Да все для пронзительности! С можжевелом веник ворсистей будет, до самой души достает!
В предбаннике Следников и Костромин торжествующе переглянулись. Если Настырный, Дед Мороз и Иван Владимирович были профессорами банного дела, то в лице Чудова они столкнулись с академиком.
– Ребяты-ы! – сказал старый мастер. – Я чтой-то зябну!
Слышно было, как Чудодеич плеснул добрую шайку воды в парную отдушину, раздался дружный топот босых ног, дверь с треском распахнулась, и три соперника выскочили в предбанник в седом завихренном облаке пара.
– Две-ерь! – тенорком пропел Чудодеич.
Настырный торопливо захлопнул дверь. Дед Мороз покачал головой, рассмеялся и спросил у начальника Медвежки:
– Ну как, ничья?
– Ничья, – согласился Настырный.
Иван Владимирович покосился на парную и спросил:
– Что там произошло? Я видел извержение вулкана на Камчатке, так то была детская забава по сравнению с этим!
Они выкурили по папироске, оделись и снова перешли на «вы».
– Илюша, – попросил Чудодеич из парной, – открой-ка наружную дверь.
– Это его коронный номер! – сказал Настырный. – Закалка!.. Готово! – крикнул он, распахивая дверь.
Чудодеич с лихим гиком промчался через предбанник, выскочил на двор, нырнул в ближайший сугроб и вприпрыжку вернулся в парную. Тело старого мастера было таким горячим, что ни одна снежинка не прилипла к нему.
– Дяде без малого семьдесят, а он и насморком никогда не болел! – похвастался Настырный.
Чудов кончил париться только тогда, когда от «пронзительного» веника осталась одна лишь рукоятка. Мокрая мочалка бороды победоносно топорщилась, а кожа на всем теле стала такой красной, словно Чудов переродился в индейца. Дед Мороз уступил ему место в предбаннике, а секретарь райкома поддержал старика за руку, когда при выходе из бани тот вдруг поскользнулся.
Знаменитый мастер благосклонно принимал всеобщие знаки внимания и почтения, без ложной скромности признавая, что сегодня – его день…
Поравнявшись с клубом, Чудов остановился против входа и стал в упор рассматривать деревянное кружево. Старик нахмурился, в его взгляде появилась беспощадная к себе придирчивость большого мастера, который строго оценивает свою работу и видит не только то, что видят другие, но и все мелкие погрешности и недоделки, какие чужой глаз не в состоянии заметить. Чудов творил неподкупный суд, и постепенно лицо его светлело и разглаживались морщины. Подводя итог своим мыслям, старик кивнул головой в сторону клуба и сказал шепотом:
– Стоит домишко!
В этих словах была гордость мастера, довольного делом рук своих, бескорыстное признание добротности и ценности своей работы. Он любовался ею, словно был посторонним человеком, не имеющим никакого отношения
