Девчата. Полное собрание сочинений - Борис Васильевич Бедный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Возите хоть по сто кубометров»! – передразнил Следников. – Это родной брат Чеусова. Для них обоих в работе главное – сводка, отписка перед вышестоящим начальством. А еще инженер!
Два раза в течение дня к Костромину прибегала Александра Романовна, просила зайти к отцу. Видимо, и больному директору уже успели сообщить о самоуправстве заместителя. Костромину не хотелось выслушивать упреки Чеусова, и он не пошел к нему, сказал, что занят.
Вдвоем с начальником службы тяги он осмотрел участок, отведенный под экипировочный пункт, проверил, как идет ремонт снегоочистителя.
Когда вечером Костромин пришел домой, Софья в расстегнутой шубке стояла возле люльки и смотрела на спящего сына. Шаль, которой Костромин при испытании рукоятки с тормозом, дурачась, повязывал голову, висела на спинке стула. Он так и не понял: Софья только что пришла с улицы и не успела раздеться или намеревается уходить. Незаметно для жены он пощупал шаль. Шаль была сухая и теплая – значит, одевается, собираясь идти из дому.
– Говорят, ты заварил кашу? – тревожно спросила Софья.
– Ничего особенного, обычный производственный инцидент.
Софья невесело усмехнулась и стала застегивать шубку.
– Ты никуда не уходишь? Посиди с Андрюшкой, а то сейчас неловко просить Александру Романовну, она за отцом ухаживает… А мне на репетицию надо.
Она стояла у двери, чего-то ждала.
– А что вы репетируете? – спросил Костромин, чтобы только не молчать.
Софья, почувствовав равнодушие в его голосе, сухо ответила:
– Пока секрет, – и взялась за ручку двери. – Кстати, ты знаешь, какого цвета на Марсе леса?
– Кажется, голубые… Это тебя Валерка насчет Марса просвещает?
– Он самый… Знаешь, он твердо уверен, что еще при его жизни люди доберутся до Марса и он на своем «котике» вдоволь потрелюет марсианские голубые леса!
Костромина удивило, что ему Валерка своей тайны не открыл, а с Софьей разоткровенничался, и он осудил космические поползновения сижемского трелевщика:
– Пустая мечта!
– Каждый мечтает как умеет, – сказала Софья, обиженная за Валерку, и вышла, жалея, что затеяла весь этот разговор. Напрасно она пыталась перекинуть мостик к примирению.
Андрюшка сонно зачмокал губами, сладко потянулся. Всем своим видом он, казалось, говорил: «Для меня совершенно не важно, ссорятся мой отец с матерью или нет. Раз народили меня, так заботьтесь: кормите, поите и одевайте. И чем кончится вся эта затея с вывозкой, мне тоже совершенно неинтересно. В моем положении главное – расти, и я расту. Так-то вот!»
В комнату без стука вошел Чеусов – с воспаленными глазами, заросший щетиной, в шубе поверх нижнего белья.
– Вы что, смеяться надо мной вздумали? – хриплым шепотом спросил он. – Только вчера я вам сказал: пока Чеусов в Сижме, леспромхоз при любых условиях будет возить лес. А сегодня вы останавливаете вывозку. Это… это… черт знает что такое! Не ожидал!
– Роман Иванович, – мягко сказал Костромин, – успокойтесь. Вы захворали, и нечего вам принимать все это так близко к сердцу. За работу леспромхоза сейчас отвечаю я.
– Нужна мне ваша ответственность! Вы приехали и уедете, а несмываемый позор останется на Сижме, на моей Сижме!.. Сижма – и вдруг ноль вывозки. Вы понимаете, что это такое? За все годы существования леспромхоза такого еще не было. И зачем вас сюда прислали? Вам бы экспериментировать в каком-нибудь научно-исследовательском институте, а не на производстве работать!.. Те-о-ре-тик вы!
Чеусов вышел, хлопнув дверью.
Поздно вечером на квартиру к Костромину позвонил Иван Владимирович.
– Расскажите, что там у вас стряслось с вывозкой? – усталым голосом попросил он.
Костромин вдруг почувствовал себя виноватым. Решение остановить вывозку показалось ему сейчас не таким уж абсолютно верным, а главное, неприятно было, что секретарю райкома так поздно, после целого трудового дня, приходится из-за него заниматься еще и Сижмой. Волнуясь, он сбивчиво поведал о своем решении и его причинах. Слышно было, как на другом конце провода Иван Владимирович кашлянул. Несколько томительных секунд стояла тишина. Потом секретарь кашлянул еще раз и сказал только одно слово:
– Действуйте.
3
Ремонт паровозов давно уже был закончен, а метель все мела и мела, словно в небе открылась какая-то отдушина, через которую весь снег, не выпавший в других местах, сыпался на Сижму. Чтобы не потерять для работы ни одной погожей минуты, все паровозы стояли в депо под парами. На четвертый день метель наконец утихла.
«Паровозный бог» сразу же выпустил свои отремонтированные детища из депо. Поравнявшись с конторой леспромхоза, первый паровоз дал гудок, машинисты на других паровозах подхватили, и все гудки слились в долгий, раскатистый сигнал, извещающий Сижму о новом этапе в ее жизни.
До конца первых суток успели сделать шесть рейсов. На следующий день за полные сутки работы паровозы доставили на нижний склад десять составов, на третьи сутки – девять, а на четвертые, когда вступил в строй новый экипировочный пункт, паровозы обернулись двенадцать раз. А там и пошло: двенадцать, одиннадцать, одиннадцать, тринадцать, двенадцать. Костромин достал из своей заветной папки расчеты и наметки нового расписания поездов, сделанные им в то давнее, как казалось теперь, время, когда он не видел еще, с чего начать перестройку леспромхоза. Все-таки пригодилась его дальновидность!
– Впервые в своей жизни я чертовой дюжине радуюсь! – пошутил как-то диспетчер, отмечая на графике прибытие последнего за истекшие сутки, тринадцатого состава.
– Вот полностью механизируем погрузку и разгрузку – еще больше радоваться будете, – пообещал Костромин. – Я сделал расчеты, шестнадцать пар поездов получается.
– Столько можно и сейчас дать, – загадочно сказал диспетчер и, помявшись, объяснил: – Нужно только возить с ближних поточных линий да поставить добавочную бригаду на разгрузку – и дадим шестнадцать пар, чтобы мне никогда в жизни по телефону не разговаривать. Лес на ближних складах есть, дня на два хватит… Геннадий Петрович, давайте попробуем, на всю область прогремим!.. В транспорте такая возка коротким плечом называется.
«Короткое плечо» не прельстило Костромина.
– Мне нормальная работа леспромхоза дороже всякого грома, – объявил он. – Будем возить… длинным плечом, о коротком забудьте.
Вмешался ли секретарь райкома, или Дед Мороз проявил дальновидность, или успехи Сижмы доказали правоту Костромина, но только угрозы главного инженера треста остались без последствий. Сам он больше не напоминал об этом. Костромин тоже молчал.
Мысли Костромина теперь были заняты иным: вывозка обгоняла заготовку, и запас древесины на верхних складах с каждым днем уменьшался. Но внутренние резервы Сижмы были уже исчерпаны, и нужен был приток свежих сил извне.
Когда больному Чеусову сообщили о затруднении Костромина, директор вспомнил северную пословицу:
– Замесили много теста, а подмесить нечем!
Но Роман Иванович ошибся: муки для сижемского теста нашлось
