Имя ей Хель - Елена Анатольевна Кондрацкая

и, думаю, далёкие от тех, которые принято называть любовью. Во мне он нашёл безопасное убежище, способ покинуть ненавистный бордель. Не знаю, любил ли он меня когда-то. Не знаю, любила ли я его. Но, думаю, Сван очень хотел этой любви, настолько, что даже пошёл на низкий, отвратительный поступок, который я никогда не смогу ему простить. Иного объяснения тому, что он опоил меня фейской пылью, я не находила. Но даже смутные воспоминания об этой ужасной ночи не могли избавить меня от тоски по нему. И от гнетущего чувства вины, которым окрасилась его смерть.

– Я велела закопать его под моим любимым розовым кустом в саду, – тихо сказала Лирана, перебирая пальцами складки платья, на которое капали крупные слёзы. – Свану нравилось его подстригать.

Я посмотрела на неё молча, устало. Она так ничего и не поняла. Да и могут ли фейри по-настоящему понять? Может ли Хоук понять? Возможно, я для него такая же милая забава, какой был Сван для Лираны. Со мной весело играть, можно поцеловаться и пообниматься на досуге, можно даже утолить потребности тела, если хватит смелости зайти дальше, чем обычно позволяют себе «благородные фейри». Но в конечном счёте мы так и останемся просто питомцами, которых после смерти закопают в саду, а спустя какое-то время забудут и заведут новых. Думать иначе – обманывать себя.

– Речь о белых розах, где мы встречались утром?

Я встала с кровати.

– Да. Кстати, об этом… Погоди. Ты куда?

– Помолюсь за его душу, как полагается.

– Но… почему? Ты же его даже почти не знала…

– Потому что никто другой этого не сделает.

Я вышла из комнаты, хлопнув дверью. Оставаться с Лираной наедине хотя бы мгновением дольше казалось невыносимым.

По ухоженному фейскому саду медленно разливалось красной волной восходящее солнце. На каменной дорожке я встретила двух слуг с лопатами, они поклонились, торопясь пройти мимо, один, завидев меня, быстро спрятал в карман надкусанное золотое яблоко. За поворотом нашлась свежая могила, кусты роз стыдливо прикрывали листьями взрытую землю и щетинили шипы. На могиле лежали нежные лепестки, которые, должно быть, падали, когда неаккуратные слуги задевали лопатами бутоны. Я встала на колени рядом с могилой, вырыла руками небольшую ямку, вложила в неё записку и присыпала землёй.

– И ты меня прости, – прошептала я и прочитала короткую молитву Ноту, которую читали в Гильдии по тем, кто пал от рук врагов. Для самоубийц в Гильдии были лишь проклятия, а их я Свану желать не хотела. За свою тяжёлую жизнь, полную ошибок, он заслужил хотя бы достойной смерти.

Не думая ни о чём, я сидела так, пока не затекли ноги, и отстранённо наблюдала за тем, как красные розы становятся сперва золотыми, а потом – белыми. Солнце поднялось высоко, окончательно разогнав мрак ночи.

Дни сменялись днями. Тренировки утром, государственные дела днём, суматоха подготовки Хоука к Ночи Аанъя вечером. Я довольно быстро пришла в себя и вогнала себя в прежнее русло, но каждый вечер ноги сами несли меня в сад, к могиле под кустом роз. Я приходила, стояла у её края, отмечая, как быстро она порастает травой, и уходила, надеясь, что на следующий день не вернусь. И возвращалась.

В один из таких вечеров нить нагрелась и дрогнула от лёгкого прикосновения. Я обернулась. Хоук стоял на тропинке и молча глядел на меня. «Мне жаль», – говорила нить. Мы ещё ни разу не поднимали эту тему. Я не хотела. И он это знал. Я побрела к нему, остановилась в полушаге и посмотрела Хоуку в глаза.

– Мне жаль, – повторил он уже вслух.

Я подалась ему навстречу и прильнула лбом к его груди, рассеянно размышляя о том, когда успела стать такой слабой. Закрыла глаза, когда одна его ладонь легла мне на затылок, а вторая – погладила по спине.

– Ты почему здесь?

– Искал тебя. Кстати, только что обнаружил в твоей постели Лирану.

– Опять. – Я невесело усмехнулась. – Надеюсь, ей скоро надоест мочить мои простыни слезами.

– Она начинает тебе доверять. Чтобы ты знала, раньше с разбитым сердцем она приходила только ко мне.

Я вскинула на него удивлённый взгляд.

– Ты знал?

– Про Лирану и Свана? Догадывался. Хуже всего на свете Лирана умеет скрывать свои симпатии.

– Она боялась, что все узнают о её связи с человеком. Ещё Мора рассказала, что случилось с твоей сестрой. – Руки Хоука дрогнули. – И что Аркен предлагал выпороть меня за то, что я сплю со Сваном. Ты, правда, думаешь, что сможешь всё изменить? Ты правда, хочешь всё изменить?

Хоук вздохнул, и задумчиво погладил мои волосы.

– Когда я искал в Алтаруне свою сестру Астэр, попал в беду, – начал он после долгой паузы. – Меня спас человек. Девушка. Она стала мне добрым другом, но на неё открыли охоту её же люди из-за того, что она помогла мне. Я решил отвести её в королевство фейри, чтобы уберечь. Но здесь её ждала участь не лучше. Я не мог спасти её и поэтому оставил в землях людей, лишённую памяти о нашей встрече и совсем одну.

– Это… очень жестоко.

Хоук кивнул, продолжая гладить мои волосы.

– Тогда я не знал другого способа сохранить ей жизнь. Я поклялся, что, когда стану Верховным Королём, сделаю этот мир безопасным для неё. Даже, если это займёт сотню лет.

Я улыбнулась, отстраняясь от него.

– Ты же знаешь, что люди столько не живут?

Его тёплые пальцы невесомо прильнули к моей щеке. В глазах промелькнула глубокая, непостижимая печаль.

– Знаю. Но судьба сделала меня Верховным Королём гораздо раньше этого срока, и привела тебя к моему порогу, leir nissah.

Твою судьбу зовут Дугал, Хоук. И больше всего на свете она жаждет твоей смерти.

Хоук, кажется, разглядел что-то в моих глазах.

– Не печалься, leir nissah. После Ночи Аанъя всё переменится. После церемонии, когда я стану полноправным Верховным Королём, никто уже не посмеет возразить моей воле.

В груди кольнуло – слишком хорошо звучали его слова. Настолько, что я не могла позволить себе в них поверить. Я давно разучилась мечтать, и смелые мечты Хоука, его планы на будущее, которого у него не будет, до дрожи пугали меня.

Я не смогу тебя спасти. Я не смогу сохранить твоё сердце целым.

Я хочу, чтобы ты жил.

Я хочу, чтобы ты спас этот насквозь прогнивший мир.

Хоук вытер слезу с моей щеки и коснулся нити.

«Со временем станет легче», – говорило его прикосновение, имея в