Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

писаных и неписаных правил, способных вызвать недоумение у нормального человека. В Ванфриде было множество предметов, например «очки Мастера», которые не изменили своего положения с момента его смерти и к которым никто не смел прикасаться. Не знавшая всех тонкостей поведения в этом доме, ставшего музеем и одновременно местом отправления культа, сформированного на протяжении жизни композитора и окончательно закрепленного в виде созданной Козимой и ее приближенными байройтской религии, Винифред порой попадала впросак – например, легкомысленно сев в «кресло Мастера», куда никто не решался садиться со времени его смерти. Вдобавок ей приходилось тщательно взвешивать каждое сказанное слово, поскольку существовали темы, которых нельзя было касаться, и имена, которые ни в коем случае нельзя было упоминать. В присутствии Козимы никто не смел произносить вслух имя Изольды, была также табуирована фамилия Верди. На Рождество 1915 года Винифред познакомилась еще с одной байройтской традицией, когда зашедший в гости Вольцоген развлекал семью чтением своего варианта известной сказки Еврей в терновнике из собрания братьев Гримм, где речь идет о том, как хитрый батрак одержал верх над «богатым евреем с длинной трясущейся бородой», заставив его к тому же плясать под свою волшебную скрипку. Редактор и издатель Байройтских листков знал, что́ выбрать из сокровищницы немецкого фольклора, чтобы доставить удовольствие своим друзьям. Присутствовавшие прекрасно поняли аллегорию: война, развязанная в результате закулисных происков мирового еврейства, непременно закончится победой немецкого оружия. В тот же вечер накануне семидесятивосьмилетия Козимы ее молодая невестка исполнила разученную на музыкальных занятиях рождественскую песню Stille Nacht, heilige Nacht («Тихая ночь, святая ночь») и сыграла на рояле хорал Лютера Vom Himmel hoch, da komm ich her («С высот небесных я схожу сюда»), текст которого, по ее словам, «на всякий случай прочитала Ева Чемберлен». Ева также прочла стихотворение Вольцогена Христос на войне.

В начале мая 1916 года некоторое облегчение принес переезд супругов Чемберлен в их особняк. По-видимому, его причиной стала обнаружившаяся беременность невестки, после чего Ева и ее муж сочли за лучшее освободить занимаемые ими помещения в Ванфриде. Разумеется, Ева продолжала ежедневно посещать семейную виллу и выполнять там обязанности секретаря при матери, но часть ее дел по хозяйству переложили на невестку. Поскольку работу по дому выполнял немалый штат слуг (Винифред писала, что в доме было «ужасающее количество прислуги», а именно: «…помимо многолетней горничной Козимы о нас заботились кухарка и помощница по кухне, личный слуга Зигфрида, исполнявший также обязанности кучера, две горничные и садовник со своим помощником»), Вагнерам не было необходимости работать самим, однако следовало за всем присматривать, а у состарившейся Козимы не было на это сил. При этом Винифред обнаружила недюжинные организаторские способности, особенно нужные в условиях связанных с войной экономических неурядиц, когда возникли трудности с продовольствием и топливом. Она, например, превратила в огород часть парка Ванфрида, по поводу чего некий возмущенный вагнерианец, перефразируя надпись Мастера на фронтоне виллы, писал: «Здесь, где мои мечты сбылись, кусты картошки разрослись». Когда же ближе к концу войны был введен строгий надзор за запасами продуктов у населения и в Ванфриде были обнаружены сверхнормативные запасы яиц, находившаяся на последней стадии беременности Винифред обратилась к жившему в Мюнхене профессору Швенингеру, чтобы тот дал медицинское заключение о необходимости дополнительного питания Козимы: «У нас хранится 500 штук яиц, из этих 500 от нас требуют сдать 265, поскольку по теперешним нормам до 31 марта положено 1 яйцо на человека в неделю. То есть до 31 марта 1917 года нам положено 245 яиц на 9 человек. Карточек на получение свежих яиц нам не дают». В связи с этим она просила подтвердить «необходимость увеличения еженедельной нормы яиц для мамы».

* * *

Усиленные заботы Винифред требовались и ее уже немолодому мужу, которого совершенно выбили из колеи связанные с войной трудности. Для восстановления душевного равновесия все тот же доктор Швенингер порекомендовал ему прервать концертную деятельность и сделать творческую паузу, отказавшись на время от сочинения либретто опер и музыки. Все же у руководителя фестивалей и плодовитого композитора оставалась масса дел, ему постоянно приходилось общаться с издательствами, представителями концертных организаций, оперными интендантами и руководством симфонических оркестров, и тут молодая жена оказалась ему весьма полезна в качестве секретарши. Сначала Зигфрид диктовал ей письма, но Винифред быстро освоила это дело, и он поручил ей вести переписку с вагнеровскими обществами самостоятельно. Ее письма отличались большей, чем у мужа, деловитостью, она старалась не отвлекаться на относительно малозначительные вопросы и не переходила на личности. Вдобавок Зигфрид иногда поручал жене трудоемкую работу по вычитыванию партитур, в связи с чем ему пришлось позаниматься с ней музыкальной теорией. Она также ограждала мужа от нежелательных визитеров, планировала его поездки, заказывала билеты и бронировала места в гостиницах. Вспоминая о том периоде своей жизни, Винифред писала: «Я ему была постоянно нужна не только в качестве чтицы, секретарши или громоотвода… я была, что называется, его референтом».

Пренебрегая рекомендациями врачей, Зигфрид продолжал работать над либретто очередной оперы Жертва любви. Возникает впечатление, что на этот раз он не очень хорошо себе представлял, что получится из разрабатываемого им сюжета; во всяком случае, за музыку он принялся спустя довольно продолжительное время. Его в очередной раз увлекла мрачная история. Дело происходит в начале XIX века, и герою, как и крестоносцу Фридолину в Солнечном пламени, приходится принять участие в военном походе (на этот раз Зигфрид, по-видимому, мучился из-за своего неучастия в мировой войне, вспоминая чувство неловкости, испытанное им в поезде из Берлина в Байройт, когда его невеста раздавала цветы отправлявшимся на фронт военным). Здесь также есть разрытая могила, откуда отец главной героини достает золото, спрятанное вместе с телом его отца; преследуемый муками совести, он видит во сне шабаш ведьм, которые тащат его на эшафот, где на двух виселицах раскачиваются трупы, а третья предназначена для него. Здесь также действует бес-искуситель, причем он не из тех «негативных помощников в нашем деле», о ком Зигфрид рассказывал байройтским оркестрантам в 1909 году. Этот персонаж по имени Эфумий (Jefumes) является воплощением ядовитой змеи и «ненемецкого дьявола» – того самого, который постоянно срывает все планы Зигфрида. Финал оперы трагичен, любовникам не суждено соединиться: во искупление грехов своего отца юная девица уходит в монастырь, а ее возлюбленный следует зову военной трубы. В связи с этим биограф Зигфрида Вагнера задается вопросом: мог ли быть счастлив только что вступивший в брак композитор, сочиняя подобное.

Военный период не был богат значительными музыкальными событиями, поэтому на