История политических и правовых учений. Курс лекций. 2-е издание. Учебное пособие - Елена Тимошина

Однако между учителем и учеником нет пропасти. Они современники, мыслят в одной парадигме и используют общую терминологию. Аристотелю и в голову не приходит отказаться от понятия идеи (эйдоса) или заявить, что общие понятия не имеют смысла, а существуют только индивидуальные вещи. Он, отталкиваясь от учения Платона, дополняет, уточняет, исправляет его и преодолевает разрыв между миром идей и миром вещей.

Метафизика составляет общее знание и оперирует понятиями. Отдельные вещи действительно постигаются через чувства. Но «если помимо единичных вещей ничего не существует, тогда можно сказать, нет ничего, что постигалось бы умом, а все подлежит восприятию через чувства, и нет науки ни о чем, если только не называть наукой чувственное восприятие» (Метафизика. 999b). Аристотель, преодолевая крайности платонизма, сохраняет его достижения.

Первопричин, дающих жизнь всему сущему, всего четыре. «Причина в одном смысле, – пишет Аристотель, – обозначает входящий в состав вещи материал, из которого вещь возникает, каковы, например, медь для статуи и серебро для чаши, а также их более общие роды. В другом смысле, так называемые форма и образец, иначе говоря, понятие сути бытия, и более общие роды этого понятия (например, для октавы – отношение двух к одному и вообще число), а также части, входящие в состав такого понятия. Далее, причина это – источник, откуда берет свое первое начало изменение или успокоение: так, например, человек, давший совет, является причиной, и отец есть причина ребенка, и вообще то, что делает, есть причина того, что делается, и то, что изменяет – причина того, что изменяется. Кроме того, о причине говорится в смысле цели; а цель – это то, ради чего; например, цель гулянья – здоровье» (Метафизика. 1013а. 25–35). Иными словами, мы имеем:

1) причину материальную;

2) причину формальную;

3) причину движения;

4) целевую причину.

Причем первые две являются основными, они определяют сущность каждой вещи и благодаря им существуют общие понятия.

Прежде чем перейти к проблеме соотношения формы и материи в очередной раз следует сказать об особенностях перевода. В оригинале Аристотель использует тот же термин, что и Платон, а именно «эйдос», термин «форма» появился при переводе текстов Аристотеля на латынь. И это совершенно неоправданно отдаляет Аристотеля от Платона. У одного мы видим учение об идеях, а у другого – о формах. На самом же деле оба говорят об одном и том же. Но в отличие от Платона Аристотель хочет соединить вещь с ее идеей, сохранив при этом возможность формулирования общих понятий. Сделав эту оговорку, будем все же следовать сложившейся многовековой традиции. К тому же в таком переводе есть немалый смысл: подчеркивается та роль, которую отводил Аристотель эйдосу в своей метафизике.

Материя и форма не существуют друг без друга. Материя (гиле) означает буквально строительный материал, т. е. то, из чего вещь сделана. Это нечто бесформенное и поэтому потенциальное. Она существует как возможность стать чем-то. Форма (эйдос) – это то, что делает из материи определенную вещь, т. е. материя с ее помощью актуализируется. Иными словами, форма превращает материю в конкретную вещь и является носителем ее сущности. Но вне материи форма также не существует. Единство материи и формы дает нам вещь в ее целостности.

Итак, вещи индивидуализированы и таковыми они даны нам в ощущениях. Наука же занимается сверхчувственным, т. е. общим для определенного рода вещей. Но это общее проявляется всегда по-особенному, индивидуально. Предназначение науки как раз и состоит в том, чтобы выявить общее в многообразном. Сами же формы (эйдосы) у Аристотеля, как и у Платона, входят в сферу умопостигаемого; познавая их, мы познаем и окружающий нас мир. Сказанное непосредственно касается и практических наук – этики и политики.

Между этикой и политикой подчас невозможно провести четкую границу. Этика – наука, толкующая о добре и зле, справедливости и несправедливости в делах человеческих. Предметом политической науки является прекрасное и справедливое. Аристотель, как и все античные мыслители, не видит принципиального различия в целях существования отдельного человека и коллектива людей. То, что хорошо для полиса, то хорошо и для отдельного человека.

Политическая наука – самая уважаемая из всех практических наук. «Так как она пользуется остальными науками, имеющими дело с практикой, и так как она предписывает, что следует делать и от чего воздерживаться, то ее цель, вероятно, охватывает цели всех остальных наук и заключает в себе высшее благо человека, и хотя оно и тождественно для отдельного лица и государства, но кажется, будет делом более великим и совершенным постичь и спасти благо государства; хорошо это уже и для отдельного человека, но прекраснее и совершеннее для целого народа или государства» (Этика. I.1). Вышесказанное не означает, что Аристотель подобно Платону не берет в расчет благо отдельного человека. Просто он убежден, что действительно благая жизнь возможно только в полисе.

Человеку свойственно стремиться к счастливой жизни. Конечно, самая счастливая жизнь – жизнь созерцательная. Она составляет удел мудрецов. Обычные люди выбирают один из двух возможных образов жизни. Невежественные и грубые люди видят благо в наслаждениях и удовольствиях. Люди же благородные стремятся вести добродетельную жизнь. Умение вести добродетельную жизнь и разум (способность к умозрению) непосредственно не связаны. Этика и политика – это сфера рассудочности, т. е. умения принимать правильные решения в области практической деятельности, что дается с опытом. Собственно, в «Этике» этот опыт Аристотель и обобщает. Жить счастливо – значит жить добродетельно. Поэтому речь идет о мужестве, умеренности, щедрости, великодушии и т. д. Все эти свойства, если несколько упростить мысль философа, объединяются идеей меры – середины между крайностями. Особое место среди этих добродетелей занимает справедливость – право. Ей посвящена отдельная, пятая книга «Этики».

§ 2. Учение о праве

Справедливость (дикайонсюнэ) имеет несколько значений. В самом общем виде она, как и все добродетели, означает середину между крайностями. Если попытаться конкретизировать понимание справедливости, то получится следующее. Во-первых, справедливость проявляется в отношении к другим людям, быть справедливым по отношению к самому себе невозможно. Во-вторых, следует отличать справедливость вообще от справедливости политической, т. е. от той, которая существует в полисе и, строго говоря, по всем своим характеристика является правом.

Политическая справедливость «имеет место между людьми, принадлежащими к одному общению, и имеет целью самоудовлетворенность их, притом между людьми свободными и равными в смысле или пропорциональности, или числа вообще. Люди, не находящиеся в подобных отношениях, не могут и иметь относительно друг друга политической справедливости (прав), но имеют некоторого рода справедливость, названную так по сходству с предшествующим видом. Те люди имеют права, для которых существует закон, определяющий их отношения; закон же предполагает преступление, суд – распределение правды и неправды» (Этика. V. 10). Таким образом, право действует в отношениях между свободными, равными и соизмеримыми людьми, которые подчиняются общему для всех закону и суду.

Политическую справедливость Аристотель называет специальной и подразделяет на уравнивающую и распределяющую, а также естественную и условную.

Уравнивающая и распределяющая справедливости обеспечивают равенство как пропорциональность в отношениях между людьми. В первом случае – это арифметическая пропорциональность, во втором – геометрическая.

Уравнивающая справедливость действует в обменных отношениях. Обмен, по Аристотелю, бывает произвольный и непроизвольный. Если использовать терминологию римского права, то речь идет об обязательствах, возникающих из договоров и из деликтов (правонарушений). Равенство является сущностной характеристикой этих отношений. Фактические различия между людьми значения не имеют. Люди выступают как равные субъекты права, в отношениях между которыми реализуется арифметическая справедливость, «ибо здесь не имеют в виду разницы, лишил ли порядочный человек дурного чего-либо, или дурной порядочного… закон обращает внимание лишь на различие ущерба, а с лицами обходится как с равными во всем…» (Этика. V. 7).

В случае нарушения равенство должно быть восстановлено судьей. Он, вынося решение, находит середину между выгодой, полученной нарушителем, и ущербом, понесенным потерпевшей стороной. «Следовательно, уравнивающая справедливость есть середина ущерба и выгоды; поэтому-то люди, когда спорят о чем-либо, прибегают к судье: идти в суд, значит обратиться к справедливости, ибо судья желает быть как бы олицетворением справедливости» (Этика. V. 7). Главное качество судьи – беспристрастность. Его задача определить и восстановить нарушенную справедливость как арифметическое равенство.