Николай Караченцов. Глазами семьи и друзей - Андрей Николаевич Караченцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если продолжить настоящую историю графа, то он был образованный человек, свободно владел испанским, и, похоже, именно поэтому, а также чтобы отвлечь его от тоски, царь распорядился сделать его начальником экспедиции из русской тогда Аляски в испанскую тогда Калифорнию, знаменитый Крузенштерн оказался под началом Резанова. И отношение к графу моряков было неоднозначным, похожим на отношение мидовцев к новому послу, который до этого был секретарем обкома. Но Резанов был человеком очень сильным и широким…
Помогает ли сделать роль точное знание биографии героя – палка о двух концах. Лично я – дотошный. Но иногда не надо знать слишком много. Это может артиста ограничить, подавить собственную фантазию. Надо искать золотую середину. Конечно, не стоит быть совершенным кретином, белым листом, мол, как понесёт, так и понесёт… Но можно знать всё про Датское королевство, погрузиться в Средние века, а Гамлета не сыграть. Возможно, Резанов был не таким, каким его увидел Вознесенский, но удаль и бесшабашность графа для меня есть и в вымышленном, и в реальном образе. Он строил в Петербурге дом, влюбился в проститутку, бросил наполовину недостроенный дом, уехал в Сибирь. Русский человек. Только русский. И это даёт больше поводов для фантазии, чем всё, что я мог прочесть в исторических справочниках.
«…Sorry»
В 1992 году Глеб Панфилов, по договорённости с Марком Анатольевичем Захаровым, поставил на сцене нашего театра спектакль «…Sorry». Это трагикомедия Александра Галина об ушедшей эпохе и двух любящих друг друга людях, сердца которых навсегда разрезал железный занавес. Инесса Рассадина (Инна Чурикова) провела в морге ночь со своим однокурсником Юркой Звонаревым (эта роль досталась мне). Они не виделись двадцать лет. Она пишет стихи и регистрирует покойников. Он живёт в Израиле и носит фамилию Давидович. У них всего одна ночь, чтобы всё изменить или ничего не менять. Спектакль рассказывает о трагической судьбе русских интеллигентов, которые оказались в эмиграции. Он – в реальной, уехав на Землю Обетованную. Она – в духовной, отгородившись от мира кафельными стенами морга. Две искалеченные человеческие судьбы уже никогда не возродятся к новой жизни, и он и она уже никогда не будут счастливы. Он не может остаться, она не может уехать. Оба не могут быть вместе. Им остаётся только помнить друг друга и, прощаясь, прошептать: «Прости…»
Глеб требовал к этой работе полного внимания, как тишины на затаившейся подлодке. К генеральному прогону спектакля роль у артистов должна отскакивать от зубов. Хотя Евгений Павлович Леонов в своё время мне говорил: «Коля, никогда не учи текст, никогда не учи текст». Казалось, как это? Пусть у тебя огромный опыт, но ты же на сцене можешь забыть слова. Такое, конечно, не должно произойти, но несчастье может случиться с любым артистом. Заклинило, и всё. Нет ни одного человека, кто бы, выходя на сцену, не испытал подобного. И со мной бывало, и не раз… Самое страшное: перед глазами вдруг белый лист! Суфлёра же в театре сейчас нет. Как я выходил из этой ситуации? Всё же в памяти остаётся общая линия, про что спектакль, а я всегда найду, что сказать своими словами. Выеду. Хуже, когда музыкальный спектакль. Музыка идёт, пауз в ней нет, тут уж никак ничего забывать нельзя.
И ночами мне, пусть нечасто, но регулярно, снился этот ужас, как снится он всем артистам. Типичные актёрские кошмарные сны: ты не успеваешь одеться, а уже три звонка, твой выход на сцену, бежишь сломя голову, декорации падают, наконец ты на сцене, но не помнишь ни строчки текста. У меня подобное в жизни бывало редко, но оттого, наверное, и редко снится. Никто, ни один артист от подобного не застрахован. У актёров память, как правило, никакая не особая, например, как у шахматистов. Никто не работает, чтобы специально развивать память. При большом количестве спектаклей, следовательно, заученных текстов, естественно, нарабатываются определенные навыки.
Инна Чурикова и Николай Караченцов в спектакле «…Sorry»
Мы с Инной перед премьерой «…Sorry» безумно волновались. Сгорел мужской склад нашей костюмерной. Сгорели перед самой сдачей спектакля все мои костюмы: пальто, смокинг. Театр не встал, но некоторые спектакли были временно сняты с репертуара: во что артистов одевать? Так, кстати, «Тиль» ушёл с афиши и не вернулся обратно. Все театры Москвы дали Ленкому что-то из подбора, из того, что у них хранилось в запасниках, в гардеробах. А мы – на пороге выпуска «…Sorry». Но наш гениальный модельер Слава Зайцев, уже будучи несравненным Славой Зайцевым, очень быстро для меня всё заново пошил у себя в Доме моды и подарил костюмы театру. А ведь у него же пошить обычный костюмчик стоит сумасшедших денег. Зайцев сделал подарок не только театру, но и нашей с ним дружбе.
Мы репетировали долго. Чуть ли не год. Захаров ближе к сдаче, естественно, к нам приходил. Давал советы, делал замечания, но старался не вмешиваться. И что бы потом ни писали, Марк Анатольевич всегда и везде доброжелательно отзывался о спектакле. Когда мы сдавали спектакль, в зал пришли все, не только худсовет, но и ребята, коллеги. Помню, Саша Збруев меня оттащил в сторону. Даже какую-то мою знакомую отогнал. Говорит: «Коля, ты нашёл какую-то новую форму существования. Она очень непривычная, но получилось очень здорово, надо её развивать». На следующий день, когда мы репетировали, подошёл Олег Янковский: «Коля, мы вчера на вас смотрели, как на пособие по актёрскому мастерству».
Мы с Инной «…Sorry» бережём. Этот спектакль играется прежде всего на нашей родной сцене, тем не менее мы его довольно много возим. Меня раз спросили: «Почему вы его никому не отдаёте? Почему никто, помимо вас, его не играет в других театрах?» К нам этот упрек не относится: отдаёте или не отдаёте.
