Ваш Андрей Петров. Композитор в воспоминаниях современников - Коллектив авторов

В жизни он оказался обаятельным улыбчивым господином, в твидовом костюме, мягко поглядывающим на вас умными глазами через толстые стекла очков. Знакомство случилось в корпусе «Мосфильма», в единственном на студии кривом коридоре, где сразу же образовались две пробки из улыбчивых людей с бумажками: редакторов, режиссеров, еще не утвержденных на роли актеров, ласково поглядывавших на Андрея в ожидании новой музыки, что ли (здесь же, в этом коридоре, в этом повороте, немедленно, ну пожалуйста…). А рядом всегда жила его жена Наташа. Им вместе очень подходит месяц апрель, солнечная сторона улицы, наша встреча на углу (они выходят, я тоже выворачиваю – и вот радость!). В такой ситуации он обязательно становился так, чтобы солнце грело вам спину, а себе брал меньше, умел уступать.

В дирижерской комнате Большого зала Филармонии. Начало 1980-х

И никто не умел так красиво молчать…

Андрей Петров – это никаких рукомаханий, ссор, выяснения отношений. Потому-то все его так любили. Мы дружили с ним и его семьей, которая сама по себе была какой-то цитатой из красивых времен… Встречались. Но сейчас от этого сохранилось лишь ощущение рассыпавшихся разноцветных камушков мозаики.

В этой рассыпанной мозаике есть синий камушек, который подошел бы нашей встрече в Тбилиси. Есть серый и жемчужный с розовым оттенком, дивный цвет Ленинграда, – это наши встречи в его родном городе. Кино и театральные дела часто приводили меня в Союз композиторов Ленинграда: мраморные лестницы, а наверху улыбка Андрея.

Как-то в спешке лохматый друг-художник, тоже в Ленинграде, рассказал мне о семи мышцах лица, из которых производятся все физиономические выражения. Три справа, три слева, а одна на носу – для морщинок. «Всего Шекспира сыграешь! – убеждал друг. – Весь ЖЭК у тебя в руках!» Какие мышцы участвовали в приветливой улыбке Андрея Петрова, я не знаю, это осталось для меня тайной. Но Петров все-таки оставил нам разгадку – свою музыку. Она улыбалась, эта музыка, она улыбалась и весело и печально, и сердилась, и прощала.

Лов бычков в нейтральных водах

СТАНИСЛАВ ГАУДАСИНСКИЙ

режиссер

Когда говоришь об Андрее Петрове, то невольно сразу же возникает ощущение удивительно обаятельного, приветливого и сердечного человека. Такое чувство возникло у меня при первом же знакомстве с ним очень много лет назад.

Это был 1967 год. Только что открылся Большой концертный зал «Октябрьский», и я ассистировал режиссеру Роману Иринарховичу Тихомирову на постановке одного из первых правительственных концертов. В программу входило и какое-то произведение Андрея Петрова. В день репетиции вхожу я в гримерку и вижу – стоит человек, которого я знаю по фотографиям. И он, заикаясь, начинает что-то мне говорить. Я отвечаю, но вдруг ловлю себя на том, что начинаю говорить в его манере – заикаясь. И чем больше я говорю, тем внимательней он рассматривает меня, словно размышляя – дразнится этот паразит или он действительно тоже заика. В какой-то момент я спохватился, понимая, что он меня изучает, и перешел на нормальную речь. А он сделал вид, что не заметил. Только спустя несколько лет, когда мы с ним сидели и выпивали по рюмке, он вспомнил этот случай и признался: ему показалось, что я стал над ним издеваться, просто дразнить его. Тут мне пришлось ему объяснить одну свою психологическую особенность: когда я вижу перед собой знаменитого человека, то в общении с ним волей-неволей впадаю в стилистику его поведения.

Другая очень памятная история, связанная с Андреем Петровым, случилась в Одессе. Я поставил там его оперу «Петр Первый», и Андрей Павлович приехал на премьерный показ. А вокруг этой премьеры обстановка была довольно непростая.

Кое-кому не понравилось, что на оперной сцене ставится крупное сочинение не украинского, а русского композитора. Тогда уже ощущались эти шероховатости националистического толка. Но сам композитор поначалу никаких таких шероховатостей не ощущал.

Спектакль я поставил на вращающемся круге. Утром мы проверили все технические моменты. И хотя ни малейшего повода для тревоги не было, какая-то неведомая сила побудила меня минут за пять до начала спектакля вернуться и еще раз все осмотреть. Я пришел и попросил включить круг. Его включают – а он не идет! Тут же звоню директору: «Валентин Петрович, круг стоит! Надо быстро все проверить». Мы с ним пошли по кабелю и видим – в одном месте кабель перерублен топором.

Директор звонит в КГБ, быстро приходит машина с какими-то товарищами. Тем временем мы на скорую руку соединяем кабель. Круг – пошел! Из-за этого ЧП спектакль начался с некоторым опозданием, но прошел с огромным успехом. Потом Андрей меня спрашивает: «А почему задержали начало? Что-то было не готово?» Я говорю: «Да вот оказалось, что на Украине так любят российского композитора Петрова, что решили спектакль сорвать». И рассказал ему эту детективную историю. «Ты понимаешь, – ответил он, – от судьбы не уйдешь. Вот прошел сегодня наш спектакль – и так должно было случиться. И если даже кто-то захочет очень помешать судьбе, то все равно это невозможно».

После одесской премьеры «Петра Первого» я организовал для всей нашей компании выход на пограничном катере в нейтральные воды – выкупаться и половить бычков. Естественно, и стол был накрыт как положено. На столе стояло добытое из запасников настоящее одесское вино – черное каберне, которое никто из нас, наверное, ни разу в жизни больше и не пил.

Мы забросили снасти. Андрей взял удочку, как дирижерскую палочку, не очень ловко закинул ее, и бычки, как по команде, стали ему попадаться – ну просто один за другим. Ни у кого не клюет, а ему – такое везение! Не знаю, ловил ли он рыбу прежде или дебютировал тогда в качестве рыбака, но было так приятно смотреть, как он радуется единению рыбацкого и композиторского счастья.

Дома на Петровской набережной. 1971. (с обложки журнала «Аврора»). Фото Ю. Колтуна

С той постановкой «Петра Первого» связана и еще одна история. Перед тем, как начать работу, я перелистал клавир и почувствовал, что в драматургии оперы не хватает одной сцены. Там одна за другой следовали две трагических сцены. А ведь Петр был все-таки не только каратель, но – и это прежде всего – и созидатель. Чтобы разбить напряженность, трагичность ситуации, я сочинил сцену, как царь российский провожает молодых людей на учебу за границу. И вот приезжаю в Ленинград, мы встречаемся с Андреем, и я начинаю его убеждать в необходимости дополнительной сцены. «Так что же, мне для этого надо дописывать музыку?» – спросил он. Но в данном случае новая музыка не требовалась, можно было взять уже готовую, с теми же вокальными интонациями. По моему раскладу все ложилось прекрасно. Он сел, взял ноты, внимательно посмотрел и сказал: «Давай».

А ведь спектакль уже не первый сезон с большим успехом шел в Кировском театре. Петров мог сказать, что все уже сочинено, зачем мудрить? Но он буквально в одну минуту понял, что это делается для пользы будущего спектакля, и дал добро. Я больше не встречал ни одного композитора, который за такой короткий промежуток времени решил бы такую сложную задачу, как новый поворот в драматургии своего уже законченного произведения.

Творческий диапазон Андрея Петрова был таков, что он мог сочинять музыку трагическую и комическую, лирическую и романтическую. Дар редкий! Евгений Николаевич Соковнин, у которого я учился режиссуре, очень советовал мне определиться с амплуа: либо выбрать драму и фундаментальные большие произведения, либо ставить комедии. Наши старые учителя считали, что совместить это невозможно. А вот Андрей своим творчеством доказал обратное. В таком разнообразии музыка открывает свои новые измерения.

Могло не быть в начале слова…

ВАЛЕНТИН ГАФТ

актер

Могло не быть в начале слова…Ах, если б раньше было знать,Что есть мелодии ПетроваИ ими можно всё сказать.

Они пришли из ЛенинградаПо тротуарам, по траве,По рельсам просто, без парада,И зашагали по Москве.

Отмеченный небесным даром,Артистам спеть давал он шанс.Я пел гусаром у Эльдара,Но безответным был романс.

С тех пор плохой погоды нету,Ты на погоду не греши.В петровских песнях всё согретоПрикосновением души.

А дальше вроде бы удача,В любви разволновалась кровь,И я красивой «Старой кляче»Спел про последнюю любовь.

Нет, не сотрет моей картиныДесятилетий Новый век.Пиджак на стуле. Пианино.А он, как Божий человек,Тихонько ходит между нами.Мир полон звуков.Звуки – все мы сами.

Дружеский шарж Л. Фридман