NWT. Три путешествия по канадской Арктике - Виктор Ильич Боярский

было мое удивление, когда я не обнаружил упряжки Ульрика на том месте, где я всего минут двадцать тому назад оставил его поджидать меня!

Выяснилось, что Ульрик решил, не дожидаясь результатов моей разведки, повести свою упряжку верхом по левому берегу.

Ситуация мне напомнила случай в Антарктиде, когда я, по неосмотрительности приведя экспедицию в район, изобиловавший широкими трещинами, все-таки нашел выход, которым воспользовались, правда, только мы с Уиллом. Остальные же участники дружно отказались следовать за нами и попытались пойти кружным менее опасным и более длинным путем. В конце концов им пришлось вернуться и проследовать за нами.

Помню, я получил от Этьенна приличный нагоняй за такое «умелое» маневрирование в опасном районе. Я хорошо запомнил все те слова, которые мне сгоряча выпалил тогда Этьенн, и попробовал применить их к Ульрику! Не тут-то было – нашла коса на камень. Я обвинял Ульрика в том, что он вышел, не дождавшись меня, и поставил остальных участников в ненужную и неловкую ситуацию, требующую от них выбора при отсутствии каких бы то ни было аргументов в пользу того или иного решения. Ульрик, в свою очередь, обвинял меня в том, что я покинул команду надолго и, главное, ушел на разведку без оружия! После короткого и энергичного диалога стороны, признав, в принципе, правоту друг друга, пришли к соглашению, и мы продолжили поступательное движение.

Миновав этот участок, мы вышли к месту, где реке Хорнуэй наконец-то удалось, собравшись с силами, раздвинуть тесные берега каньона и вырваться на простор. Поймав попутный южный ветер на широкой реке, я припустил на свои коротких палках с максимально возможной прытью, и мы, наверное, минут сорок неслись со скоростью курьерского поезда, заметаемые пылью со всех сторон.

Потом ветер внезапно стих, наше движение замедлилось, и собаки легко меня достали. Я наклонился снять лыжи, и собаки, упершись в меня, несколько смешались, что сразу же повлекло за собой короткую, но ожесточенную внутриклановую свалку. Это произошло быстро, но не стало неожиданностью. Собаки устали и были голодные, поэтому, конечно, любое их тесное соприкосновение срабатывало, как искра в пороховой бочке. Нечего и говорить, что виновники схватки были примерно наказаны тут же на месте преступления.

Первым под щедрую раздачу Ульрика попал Даггер. Глядя, как Ульрик воспитывает пса, я опять поймал себя на мысли о том, что подобное «наказание» никак не соответствует «преступлению». Мне казалось, что Ульрик явно перегибает палку. Можно было бы вполне обойтись парой-тройкой тумаков, сопровождаемых свирепым голосом. Этого было бы достаточно, чтобы собака поняла, что она совершает нечто такое, что не нравится хозяину, и, вполне возможно, такое наказание сохранилось бы в собачьей памяти несколько дольше. Продолжительные же побои – то, что делал сейчас Ульрик, – могут в зависимости от характера собаки или озлобить ее, или сломать психологически. И то, и другое было совершенно нежелательно, если мы собирались идти с этими собаками в большую и трудную экспедицию.

Зная, что никакие уговоры Ульрика не остановят, я просто отвернулся, чтобы не видеть этой малоприятной сцены, а про себя решил, что больше я в экспедициях на собаках не участвую. Гораздо гуманнее и справедливее было бы тащить все на себе и на самом себе срывать зло в случае какой-либо неудачи или просто накопившейся усталости.

Вскоре после того, как мы возобновили движение, этот внезапный приступ сентиментальности сам собой прошел, наверное, до очередного сеанса воспитания. Джулия вышла вперед, и мы с Ульриком провисели в аръегарде экспедиции без малого три часа. Темп был невелик, и это незамедлительно привело к тому, что позабывшие недавний урок собаки, давая выход не использованной энергии, возобновили «внутрисемейные разборки». Чикаго напал на Айдара. Ульрик вновь применил первую степень устрашения – лыжную палку. Но на Чикаго – признанного главаря всей нашей собачьей мафии – эта палка не произвела ни малейшего впечатления, и Айдару пришлось бы совсем туго, если бы Ульрик не прибег ко второй и последней степени устрашения – своему знаменитому кнуту. Этот кнут производил совершенно завораживающее, даже магическое впечатление на всех собак, включая самого Чикаго. Порядок был восстановлен.

В конце дня наш караван втянулся в узкое горло очередного каньона, обрамленного высокими скалами. Освещенная лучами заходящего солнца сторона каньона была окрашена в прекрасные золотисто-коричневые тона, тогда как противоположная, теневая сторона выглядела черной и мрачной. Похоже, что это место и было началом порожистого участка реки, на котором, судя по карте, нас поджидали два настоящих водопада. Нам их еще предстояло преодолеть, но эти все испытания переносились на завтрашний день, а сегодняшний завершался, как и положено, добрым ужином и крепким сном.

25 апреля

Зажат меж скал застывший бег реки,

И, заслоняя солнце опереньем,

Орлы над головой, обманчиво легки,

На наши муки смотрят с сожаленьем.

Но мы идем, и нет пути назад.

Усталость восполняется азартом,

И даже замерший в полете водопад

Не развернет обратно наши нарты!

Вообще-то, я не люблю фотографировать – терпения маловато, а уж когда, для того чтобы сделать снимок, надо останавливаться и скидывать рукавицы, что на морозе и на ветру делать крайне неприятно, мое и без того прохладное отношение к этому в высшей степени полезному занятию становится пронзительно холодным. Я всегда относился с особым уважением к тем фанатам фотографии, которые невзирая на обмороженные пальцы и предательски слезящиеся носы готовы снимать все и вся, забывая про сон, еду, тепло – словом, про все пусть небольшие, но крайне необходимые в наших условиях блага цивилизации.

При таком отношении к фотографированию я бы должен был обрадоваться, когда, потянувшись рукою к верхнему карману куртки, вдруг не обнаружил там моей фотокамеры. Однако я самым неподдельным образом огорчился от такого открытия – камеры сегодня явно не хватало! Перед выходом на маршрут я предусмотрительно, как мне казалось, переложил ее из глубин рюкзака в нагрудный карман, с тем чтобы она была поближе – предстоял очередной день путешествия по глубокому живописному каньону реки Хорнуэй, где, со всей очевидностью, ни один канадский Макар до нас не гонял никаких канадских телят. Где и как я успел камеру посеять, оставалось только гадать. Собственно, это было и немудрено – наше движение сегодня никак нельзя было бы отнести к разряду ламинарных процессов, налицо была ярко выраженная турбулентная составляющая, обусловленная крайне неровным рельефом льда реки, по которой мы двигались. Скорее всего, камера была «под рукой», как я рассчитывал, весьма