Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин

не могла ему сказать, или он и без того знал. Поражение для нее. Для пространства языка, который позволяет таким, как она, грезить Тейкскалааном и в то же время оставаться станциосельником. Верить, что речь может идти не только о Тейкскалаане, когда кто-то произносит слова «весь мир».

Кто-то из офицеров на мостике сказал:

– Яотлек, через гиперврата прошел корабль – у нас за спиной…

– Вражеский корабль? – спросила Девять Гибискус, и Махит с неожиданно ледяной ясностью подумала: «Если это вражеский корабль, прошедший через Атхамематские гиперврата со стороны Лсела, то станцию они уже захватили, а я даже не знала, когда убили всех моих сородичей. Я была здесь, вела переговоры с их убийцами и так и не узнала…»

Если бы она задышала, у нее началась бы гипервентиляция. Если бы она шевельнулась, то эта мысль стала бы истинной и настоящей, а ей бы тогда пришлось продолжить дыхание.

– Нет, – сказал офицер, и Махит выдохнула с такой силой, что чуть не пропустила его следующие слова. На нее нахлынула неожиданная, имаго-удвоенная волна облегчения – облегчения, которое исчезло почти сразу же после того, как окатило, оставив после себя одну дрожь.

Потому что офицер вывел в громкую связь ширококанальную трансляцию приближающегося корабля, и голос, заполнивший мостик «Грузика для колеса», принадлежал Дарцу Тарацу, лселскому советнику по шахтерам, первому из шести, и он требовал, чтобы его доставили на борт для разговора с Махит.

* * *

«Прижигать».

Восемь Антидот не знал, что сказать, не знал, как это выразить. Как он может сказать императору, что она не права? И как она может быть настолько не права?

– Я не понимаю, – выдавил он. – Вы говорили мне обо всем том, что хотел сделать мой предок-император, чтобы Тейкскалаан мог иметь еще восемьдесят лет мира, и все равно хотите сделать это? Это же…

– Продолжай, – сказала Девятнадцать Тесло. – Говори, что думаешь.

– Это же планетарный геноцид, – сказал Восемь Антидот, и сказал это рассерженно, и при этом вовсе не расплакался. Ясное, как лед, место, где нет страха, вернулось к нему. – Мне плевать, что это прижигание или что вы считаете это прижиганием. Если бы кто-то уничтожил мой дом, я бы сражался с ним до конца времен.

– Не сомневаюсь в этом, – сказала Девятнадцать Тесло. Она не реагировала на него. Он не знал, что сказать, чтобы она потеряла свое спокойствие, это свое выражение «все решено». – Я бы то же самое сделала, когда мне было одиннадцать. Может быть, даже когда мне было дважды по одиннадцать. Но тогда я еще не знала Шесть Пути. Мы должны думать дальше себя и своих желаний. Вот чему я научилась от него, наблюдая за тем, как он властвует, до самого конца его правления. Это уродливое решение, ничего не скажешь, и оно приносит боль, Восемь Антидот. Мне очень жаль, что тебе пришлось узнать об этом вот так, тайно. Я бы предпочла быть с тобой, чтобы ты мог задавать вопросы, а я могла отвечать на них.

– Вы сказали, прежде, в моей спальне… – Он попытался вспомнить ее слова, так, чтобы слово в слово. Было бы легче, если бы Девятнадцать Тесло тогда цитировала какое-нибудь стихотворение, но то была не цитата. – Вы сказали, что империя Шесть Пути достаточно мощна, чтобы жить в мире. Но как же мы будем жить в мире после уничтожения планеты?

Девятнадцать Тесло пожала одним плечом, а потом урезонила его на свой манер.

– Ты совсем не похож на него, – сказала она. – Или похож на него в те его годы, когда он был ребенком, а я не знала его ребенком, он только рассказывал мне о себе. Знаешь, я рада, что ты другой. Я не лукавила, когда говорила тебе те слова у тебя в спальне. Я предпочту умного, докучливого преемника, чем тупицу. Даже если ты у меня в покоях пытаешься устыдить меня в убийстве наших врагов с такой напористостью, что, обрати ты ее против них, они бы оставили нас в покое. Твой предок сделал бы именно то, что делаю теперь я. Однажды мы сделали это вместе с ним, в ту кампанию, что на голограмме, которую я тебе дала.

– Вы уничтожили планету?

– Город. Дело закончилось так же, маленький шпион. Там и тогда оно закончилось так же.

Он мог это себе представить. Они вдвоем в седле, окровавленные копья. Он не понимал, как можно уничтожить город, не уничтожив с ним и планету, и узнает ли он, как это возможно, когда вырастет.

– Вы все повторяете что я не мой предок. Я знаю это. Я клон. Большинство людей – клоны! В этом нет ничего необычного.

Император положила руку на запястье Восемь Антидота. Ее кожа ощущалась, как кожа. Теплая и человеческая, как и у него.

– Ты – это точно ты, – сказала она. – Но ты мог стать и кем-нибудь другим, а я не хотела этого для тебя.

Восемь Антидот был уверен, что его отвлекают, уводят в сторону от ужасного и определенного знания, что, возможно, в этот самый момент послание на инфокарте доставляется в космопорт быстрейшим из курьерских кораблей, от одних гиперврат к другим, и только пять с половиной часов отделяют их от геноцида. Но он не мог не спросить. Он боялся задохнуться, если не спросит.

– Кем я бы мог стать? – спросил он. И замолчал в ожидании ответа.

Девятнадцать Тесло закрыла глаза. Веки у нее не были накрашены, она вообще никогда не красилась. Восемь Антидот всегда подозревал, что белые костюмы и трон с пиками были для нее достаточным украшением – некрашеные и тонкие. Все стихи, которые он знал, утверждали, что император никогда не спит. Может быть, так оно и было. Глаза у нее были все еще закрыты, когда она сказала – произнесла, словно начало истории, эпилог к эпическому творению:

– Твой предок, император Шесть Путь, в свое время любил многих людей. Меня, свою маленькую сестренку Восемь Петля, в честь которой ты и назван, она теперь твой законный хранитель – и многих других. Но однажды он влюбился в посла станции Лсел.

– Махит Дзмаре? – смущенно спросил Восемь Антидот.

– Нет, – сказала Девятнадцать Тесло. – Звезды небесные, он видел ее раза три, насколько я знаю. Он любил ее предшественника, маленький шпион. Искандра Агавна. И я… Искандра было легко любить. Это то же, что любить пить и не возражать против того, чтобы напиться. Как повести ударную группу на вершину холма, не зная, не устроил ли там враг засаду на другой стороне.

– Но он умер, – сказал Восемь Антидот и задумался: не следует ли ему выразить соболезнования. Взрослые с их любовью никогда не были понятны ему. То, о чем говорила император, вовсе не было похоже на любовь.

Девятнадцать Тесло кивнула. Ее глаза все еще были закрыты.

– Да, он умер. Я помогала его убить, не знаю, хорошо это или плохо, но это было сравнимо с уничтожением города или целой планеты. Там и тогда разницы в самом деле не было. Хочешь знать почему?

– Это глупый вопрос, Ваше Великолепие.

Она рассмеялась. Смех ее прозвучал ломко и странно.

– Конечно, глупый. Я тебя спровоцировала на такой ответ. Но ты ведь хочешь узнать, правда?

– Да.

Он хотел – и в то же время не хотел, но